Старики и старухи хоть народ и сварливый, но ведь они наши деды и бабки. Им тоже помогать надо. Одной через улицу помочь перейти, другому лекарство получить, третьему вещи поднести.

На вокзале сначала кое‑кто в сторону шарахался, боялся отдать чемодан. Валька целую агитацию провел. Мы, мол, искатели из специального отряда. «Что ж вы, кашатики, ищете?» — прошамкала какая‑то бабка. А один дядька возьми и брякни: «Знаем мы таких искателей, не только чемодан уведут, но и без штанов оставят». Есть же еще несознательные элементы! Бабка нам все‑таки свой узел доверила. А дядька взвалил себе на спину мешок. Ну и пусть тащит, куркуль несчастный!

Раньше я лично никакие бы чемоданы таскать не стал. Да и старух через улицу тоже переводить не стал, хоть они и наши предки. А теперь вот вроде неловко. Привыкли, что ли. Раньше, например, Паганель поймает букваря — первоклассника, то ему подзатыльник врежет, то по носу щелкцет. А сейчас он первый их друг и защитник. Книжки им читает, с выражением притом. Недавно ему даже благодарность перед строем объявили. Знал бы Александр Иванович, как Паганеля в школе «буквари» промеж себя называли: «Паганель — живодер».

А к Светке он все‑таки прилипает. Канадку нацепил. И очки перестал носить. Хоть в трех шагах ничего не видит. Мне‑то в общем наплевать. Разные фигли — мигли мне ни к чему. Мужчина должен быть мужчиной!

16 июля

С «кабинетом» у меня стало хуже. «Газик» теперь часто бывает в разгоне. Ездит по делам бюро добрых услуг, нашу агитбригаду возит. Вчера в парке «Пионер» концерт устроили. Зинка — большая и Зинка — маленькая еще так себе спели дуэтом, а Валька Шустриков три дня стихотворение Суркова учил, а как на сцену вышел, все начисто забыл и ни с того ни с сего прочитал «Однажды в студеную зимнюю пору».

Да, плохо еще у нас с талантами.

Вообще я бы лично «газик» к командному составу прикрепил. Например, заместитель начальника штаба везде побывать должен. Разве на своих двоих успеешь! И вот еще беда: шофер у нас пока один, сам Александр Иванович, ну ничего, скоро в отряде откроются специальные курсы. Будем на шоферов учиться. Вот это здорово!

Интересно, постарею я, будет мне лет тридцать, стану я капитаном или штурманом на худой конец. Позовут меня в какой‑нибудь отряд «Искатель» как почетного гостя, и тогда я прочитаю им свой дневник. Может, за ним еще и писатели охотиться будут.

А Светка все‑таки молодец. Ведь это же она со своими «Белыми косынками» нашла Василия Андреевича Шумова. И помогает ему.

Василий Андреевич — человек легендарный! Во время революции красным матросом был. В тыл к белякам ходил. Его лично Дзержинский знал. И орден ему тогда Красного Знамени вручили. Сейчас он, конечно, старый уже. Живет один. Часто болеет. Светка с девчонками узнала про это. Девчонки навели в его квартире порядок. Когда надо, за лекарством бегают. Василий Андреевич много интересного знает. Рассказывает так, что заслушаешься. На торжественном параде мы приняли Василия Андреевича в почетные искатели.

Теперь у наших искателей есть своя форма: голубые рубашки с эмблемами. А на эмблеме земной шар и бригантина. И алый парус. Всех мальчишек завидки берут. А кто придумал?!

Всем! Всем! Всем!

В нашем отряде появились первые герои! Вот их имена: Костька Павлов, Толик Огурцов.

А интересно, сумел бы я так же поступить? Жалко, что я с ними не был вчера. Нет, а они настоящие герои!

Представьте себе здоровенного дядю, пьяный, ругается. Пристал к девушке. В аллее темно. Никого поблизости нет. Было там несколько пижонов, но они тут же убежали. А Костька и Толик не испугались. Костька палкой выбил нож у хулигана. Толик к нему под ноги бросился. А тут и та девушка в себя пришла. На помощь стала звать. Ух, и драка у них была! Костьке тот гад голову пробил. Его потом в больницу отправили. Но все‑таки уйти гаду не удалось.

Толька сегодня приходил. Под глазом синяк. Щеки поцарапаны. Мы все его поздравляли. И Александр Иванович и сам Воронов. А Костька пока дома лежит. К нему делегация ходила. Яблок ему носили, пирожное. Мать Костькина ругалась, не хотела пускать. И все‑таки ее Валька Чернов упросил.

…Дописываю уже вечером. А тут еще мама пристает, что я такой возбужденный, почему у меня щеки красные. И совсем они не красные. В общем‑то маму провести трудно. Дело в том, что я нечаянно услышал такой разговор. Сидел я в «газике». Документацию отрядную оформлял. Тут в штаб вошли Александр Иванович и Виктор Григорьевич. Взволнованные такие. Они меня не заметили. Я хотел было открыть дверцу, но тут услышал, как Виктор Григорьевич сказал:

— Вы как хотите, но я с вами в корне не согласен. То ЧП в Кремле, теперь случай в парке… Что подумают родители? И так о нас разные слухи ходят.

— А наплевать на разные слухи! — зло ответил Александр Иванович. — Я из пацанов пай — мальчиков делать не собираюсь.

— Откуда вам знать тонкости педагогики?

— Знаете, Виктор Григорьевич, можно сто лет учиться педагогике и ни черта в ней не понимать.

В общем они долго так ругались. А я‑то думал, они друзья. Виктор Григорьевич сказал Александру Ивановичу про какие‑то шишки, которые посыплются на его голову. И что ему, Виктору Григорьевичу, эти шишки совершенно ни к чему.

Говорят, нехорошо подслушивать чужие разговоры. Но что я мог поделать? Не мог же я вылезти из «газика».

Листки, найденные в старой красноармейской сумке, уже перепечатанные, лежали у Воронова в папке. О них только и говорили в редакции. Уже готовился макет специальной полосы. Маша Андреева в который раз переделывала вводку. Воронов беспощадно браковал один вариант за другим.

— Пока я не вижу той ночи, которая была в Кремле, — говорил Воронов.

— Разрешите! — Дверь редакторского кабинета распахнулась, на пороге появился мужчина богатырского телосложения. Вот только лицо никак не соответствовало спортивной фигуре. Оно было рыхлым, с желтым оттенком. — Если не ошибаюсь, главный редактор? — с улыбкой обратился он к Воронову.

«Где я видел этого человека?» — подумал Воронов.

— Ба! — воскликнул вошедший. — Товарищ Андреева! Рад вас приветствовать.

— Андрей Николаевич, познакомьтесь, это Федор Никитович Алкаш, детский писатель.

Детский писатель едва втиснулся в кресло. Раздался легкий скрип.

— Я без вступлений. Прямо к делу. Тут недельки четыре назад я посылал вам цикл своих стихов «Мы пионеры-молодцы» и небольшой рассказец «Судьба Коли Птичкина». Материал вполне актуальный.

При этих словах Маша поморщилась. Цикл стихов «Мы пионеры — молодцы» в шестьсот строк изобиловал гениальными рифмами типа «огурцы — молодцы» и назидательно утверждал, что любое пионерское звено при желании может стать образцово — показательным. Рассказ «Судьба Коли Птичкина» повествовал о некоем Коле, который начал с обмана дедушки и бабушки, а затем обманул учителя. Но класс перевоспитал Колю. И он стал лучшим мичуринцем школы.

— Вы понимаете, товарищ Алкаш, — начал Воронов, — уж больно это все избитые темы. И притом они далеки от ребячьей жизни…

— Но позвольте, меня печатают альманахи! — взвился автор.

«Теперь не отвяжется», — тоскливо подумал Воронов и, чтобы как‑нибудь прервать бурлящий поток фраз писателя, дружелюбно предложил:

— А почему бы вам не написать об отряде «Искатель». Живое дело!

— Об «Иска — те — ле»?.. С вашего позволения, я могу вам прочитать одно письмо, присланное мне довольно уважаемыми людьми.

— Это не Кубышкиным ли? — осведомился редактор.

— Да, Кубышкиным! И вы, как редактор, должны прислушиваться к голосу общественности! А эти, вы меня извините, хулиганы в голубых рубашках…

— Я бы просил осторожнее, — Воронов поднялся.

Алкаш с трудом выдернул свою мощную фигуру из кресла.