— Я прошу вернуть мои рукописи… Немедленно…

— Пожалуйста, вот ваши рукописи…

После работы Маша не пошла домой, а свернула в кафе «Космос». Там ее ждал Александр Иванович. У Пашкова был последний день отпуска. И он пригласил Машу поужинать.

С тех пор как Маша познакомилась с Александром Ивановичем, прошел всего месяц. Но ей казалось, что она его знает давным — давно. Ее поразило, что Александр Иванович сумел так быстро завоевать такой авторитет у мальчишек. А ведь они за него действительно в огонь и в воду полезут! Андреева так и не могла понять, как у Пашкова все это получается. А когда спрашивала у него, он только пожимал плечами.

— О чем вы задумались? — спросил Александр Иванович Машу.

— К нам сегодня приходил в редакцию один писатель.

— Мне Андрей об этом рассказывал.

— Очень странный человек.

— Вот и Ребров беспокоится, как бы чего не вышло, и волнуется о шишках, которые вдруг свалятся на его голову…

— Кстати, Ребров уходит в облсовпроф инструктором в детский сектор. И в завтрашнем номере идет его статья о подростках.

— Почему мы привыкли все раскладывать по определенным полочкам? — как бы не слыша того, о чем сказала Маша, раздумчиво продолжал Пашков. — Так принято, а так нельзя… Так кем‑то сто лет назад подписано. Уже подписи стерлись, а инструкции существуют… Вот Ребров заявляет мне, а не может ли получиться, что наш отряд — это надстройка над школой, комсомолом…

— Но если рассуждать так, то и Гайдара можно обвинить, что Тимур и его команда — это тоже надстройка над пионерским лагерем.

— Точно! — засмеялся Пашков. — Вот и для уважаемого писателя наши ребята не более как хулиганы. Уверен, что сей детский автор не любит ребят и не понимает их, а детская тема нужна ему лишь для того, чтобы стричь купоны.

Пашков говорил зло, глуховато. А Маша ловила себя все время на том, что хочет, как ребенку, взъерошить волосы этому в общем‑то неустроенному человеку.

— По — моему, все предельно ясно. Комсомольская газета. Командир — коммунист. Мальчишки по — хорошему увлечены… Какие тут могут быть надстройки? И плюньте на все эти жалобы, Саша… — Маша смутилась, что назвала Пашкова по имени. Но ей уже не хотелось называть его Александром Ивановичем. — Значит, завтра на работу, Саша?

— Да, труба зовет в мой любимый трест.

— Что же будет с отрядом? Мальчишек сейчас уже не остановишь! Да и нельзя останавливать!

— Думаю, что во многом сейчас ребята сами справятся. Есть надежные капитаны… Валька, Паганель, Света… Никита Березин. Гвардия! А после пяти — як ним.

— Саша, а вам не нужен еще один капитан? — загадочно улыбаясь, спросила Маша.

— Если это вы, — улыбнулся Пашков, — то я «за».

— Нет, честное слово! Можете рассчитывать на заведующего отделом учащейся молодежи!

В кафе зажгли свет. На сцене рассаживались музыканты. И Млечный Путь, нарисованный на потолке, наполнялся электрическим блеском.

В этот день газета «Молодой коммунар» разошлась раньше обычного. Ранним утром мальчишки и девчонки в голубых рубашках вскакивали в троллейбусы, трамваи с пачками газет.

— Читайте «Кто раскроет тайну партизанской сумки?» — кричали они.

Пачки быстро таяли. Газету читали тут же, в трамваях, в кафе, прямо у киосков. Многие в городе помнили те далекие тревожные дни, когда партизанский отряд не давал покоя захватчикам. О его делах тогда рассказывали легенды. Но с годами они стерлись, и только в сквере Коммунаров появился еще один скромный обелиск: «Героям-партизанам, погибшим в боях за Родину».

Страницы комсомольской газеты опять всколыхнули память людей…

В Машин кабинет набилось с полсотни ребят. Газету вот уже который раз читали вслух. За Левитана был Паганель, его дублером Никита Березин.

«Вчера расстреляли Ивана Черткова… А 26 октября пришел связной Фирюгин, — читал Паганель. — Подозрение Седого оправдывается. Фирюгин рассказал, что Карташова видели с Сулиным. Сулин — осведомитель гестапо. Это подтверждают наши люди. Координаты Черткова знал только Карташов».

— Подожди, подожди, как там? — крикнул из угла Толя Огурцов.

— Не мешай! — оборвал его Валька Чернов.

— Подождите… Фирюгин там сказано? У нас в Каретном живет один Фирюгин. Его Алексеем Алексеевичем зовут… — У Тольки лоб пятнами покрылся от волнения. — Он у нас на сборе дружины еще когда‑то выступал.

— Ну и что ты хочешь сказать?

— А вдруг это тот Фирюгин? Он тоже был партизаном. Медали у него и орден Красной Звезды…

— Вот было бы здорово! — понеслось с разных сторон. — Давайте сходим к нему!

— Подождите, ребята, не шумите, — поднялась Андреева. — Толя, а где он сейчас работает?

— На фабрике «Маяк», кажется…

Маша сделала запись в блокноте.

— Так давайте пошлем к нему свою делегацию… А может быть, он тоже прочитает газету и придет в редакцию! Не будем спешить… Обязательно найдутся еще люди, которые воевали в этом отряде… А теперь вы не забыли, что у нас сегодня дежурство в парке и к Василию Андреевичу Шумову сходить надо.

Поздно ночью на заднем дворе старого Кремля появились два человека. Они подошли к колодцу. Подняли крышку люка и исчезли в подземелье.

Один из них, высокий, сутуловатый, шел впереди. Чувствовалось, что он хорошо знает эти подземные коридоры. Другой, маленький, щупленький, едва поспевал за ним…

Уже рассветало, когда эти двое вышли из‑под арки Кремля.

— Так и знал, пустая затея, — сказал высокий и зашагал прочь.

Через несколько дней после этого события в редакцию газеты пришло письмо от бывшего командира партизанского отряда, того самого Седого, который упоминался в записке. Его настоящая фамилия Журавлев. Григорий Николаевич Журавлев. Он живет в своем родном селе Бочарово на берегу реки Светлой. После тяжелой контузии он ослеп. Письмо пишет его дочь, учительница сельской школы.

Григорий Николаевич сообщал, что в его отряде сражался и геройски погиб четырнадцатилетний мальчишка Саша Карелин. О его подвиге мало кто знает. Журавлев просил разыскать родителей Саши, которые живут где‑то в этом городе. Они смогли бы рассказать много интересного о жизни их сына. О нем должны узнать все!

Саше поручили доставить очень важное донесение, писал Журавлев — Седой. По дороге он был тяжело ранен. Саша мог бы вернуться назад. Но тогда пакет не был бы доставлен. Он кое‑как добрался до назначенного места. Саша геройски погиб, истек кровью.

Одно остается неясным: случайно ли Саша в пути столкнулся с карателями или кто‑нибудь предал его…

«Впоследствии у нас было еще несколько провалов. Гибель товарищей в подземелье старого Кремля до сих пор, вот уже двадцать лет, не дает мне покоя. За день до этого я и еще несколько товарищей пошли на связь с соседним партизанским отрядом. Мы остались живы. Тень, конечно, на нас не легла. Но до сих пор меня тревожит одна и та же мысль: не допустил ли я какой ошибки? Думаю, что среди нас был провокатор.

Все это время мне казалось, что гибель группы наших товарищей оборвала какие‑то связи, восстановить которые теперь уже невозможно. И вдруг ваш отряд «Искатель» находит сумку. Одно меня только удивляет: из письма, которое напечатано в газете, выходит, что Карташов предатель. А он не мог быть предателем и не был им. Он шел вместе с нами на связь, вернее, присоединился к нам, возвращаясь с задания. Об этом никто, кроме нас, не знал. Карташов геройски погиб, прикрывая нас. Странно, почему в донесении он значится предателем?»

Журавлев просил еще раз внимательно прочитать сохранившиеся листки. Не ошибка ли это? А еще просил сообщить ему адреса всех бывших партизан, которые откликнутся на газетную публикацию.

В письме старого командира говорилось, что чувствует себя он неважно и что приехать в гости к отряду «Искатель» не может. Вот если бы ребята собрались к нему, он бы принял их с великой радостью. А у него на берегу Светлой и покупаться можно, позагорать и рыбу половить, да и просто так отдохнуть…