— Ласточка, моя Ласточка.

Потом быстро поднялась и, не глядя ни на кого, зашагала со двора к табуну.

Юра понял, что Даше очень тяжело, что ей больно расставаться с лошадью.

Тетя Феня записала адрес Юры и Петровского колхоза, оставив, в свою очередь, адрес колхоза, куда направлялся табун. Уходя, она крепко пожала Юре руку, как взрослому, и сказав, что как только доберутся до места, она напишет ему, просила немедленно ответить, как здоровье Ласточки.

— Немцы все равно долго не удержатся, — сказала она. — А мы, когда будем вертаться домой, заберем Ласточку, если останется жива-здорова.

Через несколько минут дорога запылила: табун двинулся дальше.

Вечером, после ужина, когда уже собрались ложиться спать, Юра сказал матери:

— Мама, а у нас в дровянике лошадь.

— Какая лошадь? — удивилась мать. — Чья?

— Ласточка, — ответил Юра и рассказал обо всем происшедшем.

— Только знаешь, мама, что я думаю? Мы не отдадим ее в колхоз, там и так работы много, людей, говорят, не хватает, а Ласточка очень больная, лишний человек понадобится для ухода. Я сам буду за ней ухаживать. Знаешь, как будут рады тетя Феня и Даша, если она поправится?

— Нет, что ты, разве можно?! — ответила мать. — Тут одна вода замучает. — А потом — ведь ее кормить нужно. А взрослой лошади знаешь, сколько кормов требуется? Нашего сена и на пол зимы не хватит.

Она зажгла фонарь и вместе с Юрой пошла в дровяник. Ласточка по-прежнему лежала, вытянув шею. К сену и не прикоснулась. При свете фонаря худоба лошади казалась еще страшнее.

— Ее скоро не поднять, — сказала мать. — Такой худой лошади я никогда в жизни не видела. А кашляет, бедняжка, словно человек.

Возвратившись в дом, она согрела на примусе воды и понесла лошади.

— Попила немного. А пить-то, видно, очень ей хочется, ноздри горячие, огнем от них пышет, — сообщила она Юре, войдя в комнату.

Юра долго не мог заснуть. Перед его глазами появлялись то Ласточка, то тетя Феня с Дашей, то снова Ласточка.

Мальчик понимал, что мать сказала правду. Им действительно лошади не прокормить, потому что сена запасли только для коровы.

Рано утром Юра забежал в дровяник. Лошадь лежала, а сено оставалось нетронутым.

— Ты кушай, Ласточка, — сказал он, — поправляйся.

Словно отвечая на его ласку, она слегка приподняла голову и тихо заржала. Потом снова запрокинула голову, закрыла глаза и хотя Юра гладил ей шею, почесывал за ушами, оставалась безучастной.

— Что же у тебя болит, Ласточка? Где болит? — спрашивал ее мальчик. — Ты потерпи, мы сегодня на звене поговорим и что-нибудь придумаем. Вот одну тебя оставлять не хочется, а иначе нельзя — в школу нужно. Не обижайся, что остаешься одна, без присмотра.

Хотя по плану в юрином звене собрание намечалось не сегодня, а через день, Юра не стал ждать и объявил ребятам, чтобы остались после уроков на внеочередной звеньевой сбор.

В четвертом классе «а» в тот день было всего четыре урока. Когда прозвенел последний звонок и в классе остались только ребята второго звена, Юра, не теряя времени, приступил к делу.

— Оставил я звено затем, чтобы посоветоваться и решить, как быть в таком деле. Вчера мимо нашей будки колхозники из-под Воронежа гнали табун скота. Одна лошадь у них заболела. Итти никак не может. Упала и лежит. Здорово заболела, чуть дышит. Я ее у себя оставил, в дровянике. Худая-худая. И все стонет.

— Чудак, чему позавидовал, — скривив насмешливо губы, сказал Семен Половинкин. Он был своенравным, грубоватым мальчуганом, за что ему нередко доставалось и от Юры и от всего звена. Семен считал, что Юра всегда к нему придирается, и недолюбливал своего звеневожатого.

— Неправда, и вовсе я не позавидовал. Взял потому, что лошадь колхозная, погибнуть может, если не помочь. А кто поможет? У переезда только наша будка.

— Ну, взял, так взял и ухаживай себе на здоровье. А нам какое до этого дело? — сказал Семен.

— Как — какое дело? — воскликнул однопартник Юры Коля Серов. — Тебе всегда ни до чего дела нет. Не дослушаешь до конца и начинаешь… Давай, Юра, говори.

— Тут и говорить долго нечего. Лошадь погибнет, я забрал ее к себе и при этом подумал: хорошо, если бы все наше звено взяло шефство над Ласточкой. Но ты, Семен, не думай, что я просить буду: мол, не справлюсь, помогите! Не хотите и не нужно, один буду ухаживать. Пускай трудно одному будет — не испугаюсь.

— По-моему, — горячился Коля Серов, — нужно так сделать: кто не хочет участвовать в этом деле, пусть идет домой. А сидеть здесь и языком болтушку забалтывать нечего. Пускай отправляется Семен домой. Уходи, Половинкин.

Ребята зашумели, поддержали предложение Коли Серова, но Семен и не собирался уходить.

— Чего вы на меня напустились? — сидя за партой, отбивался он. — Слова сказать нельзя. А Юра пусть сразу говорит, не тянет.

В это время, не замеченная ребятами, в класс вошла старшая пионервожатая Оля. Она постояла немного у двери, прислушиваясь к спору, но, так и не поняв, из-за чего он разгорелся, попросила Юру рассказать, в чем дело. Юра в нескольких словах рассказал о Ласточке, о том, что звено с охотой согласилось ухаживать за больной лошадью и что возражает только один Семен Половинкин.

— А я не возражаю, — буркнул Семен.

— Как не возражаешь? — накинулся на него Коля Серов. — Не ты ли только что говорил: а нам, мол, какое дело?

Слово взяла старшая вожатая.

— Поступок Юры — благородный поступок, пионерский! Юра правильно понял свой долг. Кто они, эти люди, которые гнали табун? Колхозники, советские люди. Фашисты напали на их село, и они за тысячи километров погнали скот в наши края, чтобы спасти его. Не собственных коров погнали, а колхозный скот. Как думаешь, Семен, должны мы им помочь или нет?

— Конечно, должны, — ответил Семен.

— Так почему же ты против предложения Юры о шефстве над лошадью? — спросила Оля.

— Да я и не против, только на будку к Юре ходить далеко. Время зря тратить. В село бы нужно лошадь перевести. Ко мне во двор можно или на колхозную конюшню.

Но Юра запротестовал. Он сказал, что лошадь лежит почти без движения и сейчас нечего даже и говорить о ее переводе в село.

Порешили на том, что над больной лошадью будет шефствовать все второе звено.

— Давайте сейчас пойдем к Юре, поглядим лошадь, — предложил Сережа Ладыгин, черноглазый шустрый паренек.

— Нечего зря ноги топтать, — ответил Семен. — Думаешь, ей полегчает оттого, что ты поглядишь на нее? К ветеринару нужно сходить, а потом можно и на будку.

Вожатая Оля предложила пойти всем звеном к директору школы и посоветоваться с ним.

Николай Петрович (так звали директора) горячо одобрил решение ребят, но предупредил:

— Смотрите, ребята, не опозорьтесь. Слово пионера не должно расходиться с делом. Нужно будет приложить все усилия, но лошадь спасти.

Тут же в кабинете директора был составлен план дальнейших действий.

Прямо из школы ребята пошли в правление колхоза к председателю. Он внимательно выслушал их и похвалил:

— Правильно поступаете, ребята. Что касается кормов — поможем. В выходной день я велю подвезти сена. Кормов у нас с избытком.

— А вы дайте нам подводу, мы сами подвезем, — попросили ребята.

— Еще лучше, — ответил председатель. — Коли так — возьмите сена от ближних ометов. Только чтоб все было в порядке, аккуратно. А сейчас я пошлю с вами колхозного ветврача, пускай посмотрит вашу Ласточку. Животному, ребята, что и человеку, уход и лечение нужны.

Взяв записку председателя, все звено направилось к Ивану Матвеевичу, ветеринарному врачу, и вместе с ним к Юре.

Осмотр Ласточки был недолгим. Иван Матвеевич выслушал ее, измерил температуру, вздохнул.

— Положение, ребятки, тяжелое. Не скажу — безнадежное, но опасное. Крупозное воспаление легких. Болезнь серьезная, не все лошади от нее выздоравливают. Однако будем надеяться. Многое зависит от ухода. А потом — она еще молодая лошадь, организм не изношен, ему легче бороться с болезнью.