Он дал Юре белые порошки, рассказал, как разводить их и когда поить лошадь.

— А пить она будет? — справился Юра.

— Пить будет. У нее высокая температура, жажда мучит. Вы ей почаще пить давайте. Вода должна быть и не горячей, и не холодной, чуть тепленькой, комнатной. Завтра я снова наведаюсь. Такое состояние, как у нее, долго не может длиться.

Вышли из дровяника.

На дворе наступили сумерки. С хмурившегося несколько дней подряд неба начал сеять мелкий дождь.

— Ну, ребята, пошли, пока дождик маленький, — сказал Иван Матвеевич. — Теперь его не переждешь: на неделю, а то и на две зарядил. Осень пришла. Никуда от дождей не денешься.

— Юра, я у тебя сегодня остаться хочу, вместе будем к Ласточке ходить, — сказал Коля Серов. — Пускай мое дежурство будет первым. Ладно?

— Оставайся, — обрадованно ответил Юра. Но тут же спохватился. — А дома как? Ведь твоя мама не знает, что ты у меня заночуешь. Беспокоиться будет.

— Ребята забегут, скажут маме. Зайдешь, Семен?

— Ну что ж? Зайду, — ответил Семен, но, подумав, добавил:

— А ты, Серов, не дурак: не хочешь по дождю назад шлепать и напросился в дежурные. Этак и я согласился бы остаться сегодня.

Щеки Коли закраснелись:

— Я не из-за дождя, честное пионерское не из-за дождя, — быстро-быстро заговорил он. — Мне просто стало жалко лошадь. — и все. Я может и завтра приду. Пускай будет дождь, а я все равно приду.

— Стараться-то больно не из-за чего, это же не конь, а шкура одна, — сквозь зубы протянул Семен.

Тут произошло нечто неожиданное. Маленький Коля коршуном налетел на рослого Семена Половинкина и зачастил своими небольшими кулаками по его телогрейке. Семен сначала опешил, откачнулся назад, потом засопел и молча ринулся на Серова, и если бы в этот момент не вмешались Иван Матвеевич и остальные ребята, — быть бы большой потасовке.

— Эх вы, за такое хорошее дело беретесь, а драку затеяли, — с упреком сказал Иван Матвеевич. О-очень хорошо, о-очень похвально.

Слова Ивина Матвеевича пристыдили драчунов.

— А я его трогал? — сказал Семен. — Я не задевал, он первый кинулся.

— А ты словно камень: никакого чувства у тебя нет. Лошадь чуть жива, а он — шкура одна, — защищался Коля.

— Ну, — сказал Иван Матвеевич, — хватит разговоров. Поняли, что нехорошо поступили, оба по-своему виноваты, — и нечего долго об этом распространяться. Идти нужно. Вечер на дворе.

Все направились к воротам.

— Коля, ты тоже уходишь? — спросил Юра.

Коля молча кивнул головой.

— Почему?

— Мама же не знает, а Семен не зайдет.

Семен резко обернулся и в упор посмотрел на Колю:

— Ты не плети чего не надо. Поругались — одно, а дело — другое. Сказал — зайду, значит зайду. Не какой-нибудь…

Семен так же быстро отвернулся и пошел за ворота. Коля остался.

… На столе Юра нашел записку матери. Она писала, что уехала на разъезд на партийное собрание и что ночью ее подвезут на дрезине.

Ребята начали хозяйничать. Скоро в печке горел уголь, и в комнате вкусно запахло жареным картофелем. Возле сковородки на плите стояла большая кастрюля, в ней грелась для Ласточки вода.

Перед ужином приятели наведались в дровяник.

Ласточка, закрыв глаза, лежала на другом боку. На их приход она не обратила внимания, и только когда к самому её рту поднесли ведро с водой, она шевельнула ноздрями и потянулась к питью.

— Пьет, — тихонько, словно боясь, чтобы не услышала лошадь, сказал Коля. — Лекарство ей поможет.

Ласточка снова закрыла глаза.

Ребята наскоро поужинали и сели у лампы за уроки.

Юра внимательно следил за часами и всякий раз, когда минутная стрелка останавливалась на двенадцати, поднимался из-за стола и оба шли к лошади.

Пробило одиннадцать.

Высыпав в воду порошок, ребята зажгли фонарь и пошли к лошади.

То, что они увидели, заставило обоих вздрогнуть.

Ласточка лежала, неестественно запрокинув голову. Рот был полуоткрыт. Вместо дыхания слышался прерывистый хрип со свистом. При дыхании она вся сотрясалась, вздрагивала.

Юра поспешно пододвинул ведро с питьем.

— Не пьет, — сказал он растерянно, — ей плохо.

Коля молча кивнул головой. Потом вдруг решительно потянулся к ведру.

— Юра, давай зальем.

— Зачем? — спросил Юра.

— Ведь это ж лекарство, а вдруг оно хоть немного поможет.

— А если захлебнется? — спросил Юра.

— Не захлебнется. Я видел — дедушка телке заливал. Приподнимай ей голову, а я буду лить.

Лошадь почти не сопротивлялась. Коля ловко вдвинул ей в рот край ведра и начал лить. Ласточка пыталась освободить голову.

— Держи крепче! — крикнул Коля.

В горле лошади заклокотало, забулькало, и она сделала несколько глотков. Много жидкости вытекло на пол, но часть ее Ласточка все же проглотила.

Юра бережно опустил ее голову, предварительно пододвинув под нее ногой клочок сена.

Ласточке с каждым мгновением, видимо, становилось труднее. Хрипы стали непрерывными, она начала стонать тихо, протяжно.

Ребята молча стояли над ней, не зная, что бы еще сделать, чтобы помочь ей.

— Ей очень плохо, — прошептал Коля.

Юра кивнул головой.

— Она наверное… помрет, — так же тихо произнес Коля

Юра вдруг встрепенулся.

— Не болтай чего не следует, — почти крикнул он. — Нужно что-то делать, а мы стоим.

Коля посмотрел на Юру вопросительно, словно ожидая его распоряжений.

— Нужно за врачом бежать.

— Так на улице же ночь. И дождь, — несмело ответил Коля.

— Ну и что ж?! Я побегу, а ты останешься. Ладно?

Но Коля молчал, опустив глаза, и Юра по его виду понял — не останется.

— Ну ты иди, а я останусь. Только решай скорее.

— Давай вдвоем, — ответил Коля, стыдясь своей трусости.

Вбежать в дом, накинуть на плечи пальто и выскочить за ворота было делом нескольких мгновений.

Ночь стояла темная, а дождь шел такой сильный, что казалось, будто кто-то непрерывно льет воду из ведра.

Пока шли по грейдеру, грязи почти не замечали, но как только свернули на проселок, идти сразу же стало труднее. Сапоги глубоко уходили в раскисшую землю.

Вскоре оба промокли насквозь.

Если сначала они бежали, а потом быстро шли, то сейчас еле-еле брели, с трудом передвигая уставшие ноги.

Расстояние от будки до Петровок всегда казалось Юре совсем незначительным, и он уверял товарищей, что даже в зимнее время, когда в степи разгуливает вьюга и заметает дорогу сугробами, он эти три километра проходит за полчаса.

Но теперь ему казалось, будто прошло много-много часов, а Петровок все еще не было.

Сначала они шагали рядом, потом более слабый Коля начал отставать, плестись позади. Юра тоже устал. Ему хотелось отдохнуть, присесть хотя бы прямо в грязь и посидеть несколько минут, но он все время видел перед собой запрокинутую голову Ласточки и шагал, шагал…

Время от времени он окликал Колю и пытался подбодрить его.

Наконец, Юра остановился. К нему подошел Коля.

— Мы, наверное, маленько сбились с дороги, — сказал Юра.

Помолчали.

— Нужно было идти по шпалам, а мы степью пошли. Так всю ночь проплутать можно, — сказал Коля.

В его голосе Юра услышал беспокойство. Он и сам уже об этом подумал, и ему казалось, что сейчас он не знает, в каком направлении находится его дом и с какой стороны Петровки.

— Давай возьмем влево, — предложил он Коле, — все равно к железной дороге выйдем, а там не собьешься.

В это время до их слуха сквозь однообразный шум дождя донесся знакомый гул идущего поезда. Он быстро нарастал, и вот почти рядом, сверкая огнями, промчался пассажирский экспресс.

Ребята были в нескольких шагах от железной дороги.

Когда мальчики поднялись на железнодорожную насыпь, сквозь дождевую пелену они увидели тусклые огни села.

— Петровки! — радостно крикнул Коля и первым зашагал по шпалам.

В домике Ивана Матвеевича горел огонь. Сквозь незанавешенное окно ребята увидели, что врач сидит у стола, склонившись над книгой.