— Ростислав, ты что, не видишь, что приехала Валентина Львовна? — закричал ему Георгий Борисович.

Ростислав очнулся, вскочил с ящика, подошёл ко мне и стал долго трясти мою руку.

— Извините, ради бога! Я очень рад вас видеть!

— А где же Лёва? — спросила я.

— Я здесь! — раздался слабый голос.

Я обернулась и увидела Лёву. Он лежал в углу в спальном мешке, покрытый сверху ещё брезентом. Лицо у него было очень бледное. Он смущённо мне улыбнулся и тихонько позвал:

— Мультик, пойди сюда.

— Ты что, заболел, Лёвушка?

— Да, его, беднягу, сильно прихватило. Наелся вчера на рынке абрикосов и напился сырого молока. Придётся сегодня врача вызвать, — ответил вместо него Георгий Борисович.

— Это вовсе не от абрикосов с молоком. Просто он хлипкий, м-маменькин сынок, — вмешался, чуть заикаясь, Володя.

— Я всё это предвидел, — мрачно изрёк Ростислав.

— Мне для него Ростислав Николаевич из походной аптечки синтомицин дал, а он, видите, не желает! — зашумел опять Володя.

— Мне нельзя антибиотиков, — слабым голосом заявил Лёва. — Мама мне никогда их не даёт.

— Вот, слышите?! — завопил в восторге Володя. — Мама ему не даёт! Ну, и сидел бы дома!

Я взяла свою сумку и подошла к Лёве. Мультик уже был здесь.

— Лёвушка, я тебе дам одно гомеопатическое лекарство. Сегодня попринимаешь несколько раз, и всё наладится. Вот тебе восемь крупинок. Через двадцать минут выпьешь горячего чаю, а позднее я схожу в столовую и принесу тебе поесть.

— И соску! — громко фыркнул Володя.

— Перестань паясничать, Володя! — вмешался на этот раз Георгий Борисович.

Лёва недоверчиво посмотрел на меня, но лекарство всё же принял.

— Ну, а теперь завтракать! — распорядился Георгий Борисович. — Валентина Львовна, наверное, умирает с голоду.

Придвинув ящики поближе к разостланной клеёнке, все с аппетитом ели свежий хлеб с салом и помидоры.

Мультику я покрошила на бумажку хлеба с салом. Он быстро всё проглотил: облизываясь, вернулся к Лёве и улёгся рядом с его спальным мешком. Володя налил в кружку крепкого чаю, размешал сахар и поставил перед Лёвой со словами:

— Пей, малютка!

Лёва сердито сверкнул на него глазами и ничего не ответил. Когда Володя отошёл, он быстро выпил чай, погладил Мультика, отвернулся к стене и задремал.

— Ну, а теперь объясните мне, почему вы приехали вчера, а не сегодня? И почему остановились в таком странном месте? — спросила я.

— Первое: наш дорогой Александр Степанович показал высший класс езды, и мы приехали на двадцать часов раньше. Второе: в гостинице мест не было. Вот мы и разбили лагерь в музейном складе.

— А нам и здесь совсем неплохо, — заявил наш водитель, вытаскивая из кармана пачку папирос, — Постелили на ночь наши спальные мешки и прекрасно выспались. Лёве только, бедняге, живот спать помешал.

В дверь громко постучали, и на пороге появились двое улыбающихся юношей. Один — коренастый, с живыми чёрными глазами, белозубый, в коричневых брюках и белой рубашке. Другой — высокий, стройный шатен с тёмно-голубыми глазами, модно подстриженный. Его клетчатая рубаха была надета поверх светло-серых брюк.

— Валентина Львовна, разрешите вам представить — наши молдавские товарищи, студенты исторического факультета, будущие археологи. Свою летнюю практику проведут с нами в поисках славянских памятников… Павел Бырня и Юра Чеботару.

Ребята энергично пожали мне руку.

— Садитесь. Чая хотите? — обратился к ним Георгий Борисович.

Павел и Юра уселись рядом с нами, но от чая отказались.

— Лёва почему ещё лежит? Всё болеет? — удивился Павел. — Может, за доктором сходить?

— Спасибо, мы сами его вылечим.

Мультик встал, протяжно зевнул и, покачиваясь, направился ко мне.

— Это что такое? — воскликнул Юра.

— Нечто среднее между собакой и обезьяной? — улыбаясь, спросил Павел.

— Это член нашей разведки, шотландский терьер Мультик, — важно ответил им Александр Степанович.

— Вот так смешная собака: у неё голова больше туловища, — смеялись ребята.

— И вовсе не смешная, а породистая! — высунул вдруг Лёва голову из своего спального мешка.

Мультик услышал его голос и побежал к мальчику.

— С-смотрите, ожил! — закричал Володя, отбрасывая со лба длинные волосы. — Ребёнок наш ожил!

— Ладно, я тебе всё это припомню! — обозлился вдруг Лёва.

— Ну, тебе, факт, лучше! — закричал Володя, и все засмеялись.

Павел подошёл к Лёве, сел на корточки, и они стали шёпотом о чём-то разговаривать.

Володя и Александр Степанович принялись собирать кру́жки.

— Георгий Борисович, на минутку… — отвела я к окну нашего начальника. — Почему Володя всё время задирает Лёву?

— Да они не успели отъехать от Москвы, как уже поссорились, — нахмурился Георгий Борисович. — Лёва мне рассказал. Его с непривычки в машине быстро укачало, он устроился поудобнее на свёрнутых палатках и задремал. Вскоре, глядя на него, Володя тоже решил лечь. Он подошёл к спящему Лёве и весьма неделикатно пододвинул его со словами: «Ну, что развалился? Привык, видно, в отдельной квартире жить!» Ну, а тот вскочил с палаток и срывающимся от обиды голосом закричал так громко, что было слышно у нас в кабине, что, во-первых, он не живёт в отдельной квартире, а во-вторых, если Володе мало места на брезенте, то он мог бы не толкать его и сказать по-другому. И что вообще Володе не мешало бы быть более воспитанным. Тут уж разозлился Володя и закричал: «А, ты меня ещё учить будешь, смотри какой!» И всю дорогу с Лёвой не разговаривал… Но приедем в Алчедар, и я поговорю с Володей, — закончил свой рассказ Георгий Борисович. — Лишь бы Лёва скорее выздоровел, — добавил он, глядя на осунувшегося мальчика. — Завтра утром мы отправляемся на север Молдавии. Там уже начнётся нормальная лагерная жизнь. А сейчас надо подумать, чем покормить Лёву. Ему и впрямь лучше. Отныне ведать у нас медициной будете вы!

— Ладно, согласна! Только врач я буду строгий. Ребята, — обратилась я к нашим молдаванам, — кто-нибудь покажите мне ближайшую столовую. Надо Лёве принести поесть.

Павел и Юра одновременно вскочили на ноги:

— Скажите, что ему можно, мы сейчас принесём.

Поднялись мы на рассвете. Собрали с пола свои спальные мешки и разбудили крепко спавшего Лёву. Он протёр заспанные глаза и с удивлением осмотрелся. Забыл, наверное, где находится. Потом увидел нас и мгновенно вылез из спального мешка.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — озабоченно спросил его Георгий Борисович.

— На высшем уровне! — закричал Лёва, достал из-под подушки полотенце и побежал умываться.

Вскоре появились Юра и Павел. Кроме походных вещевых мешков, у одного была с собой гитара, у другого — старое, очевидно отцовское, одноствольное охотничье ружьё.

— Молдавский филиал славяно-днестровской экспедиции находится в полной боевой готовности! — проскандировали они шутливо.

Когда все садились в машину, я сделала первый снимок участников экспедиции. Компания наша выглядела так: кто в цветной майке, кто в куртке, кто в рубашке, Павел с гитарой, Юра с ружьём, Лёва в коротких холщовых штанах, застёгнутых на пуговицы пониже колен, в носках и сандалиях. Он держал на руках большеголового бородатого Мультика. Рядом с фургоном мы, пожалуй, смахивали на цыганский, табор.

Георгий Борисович и Ростислав уселись к Александру Степановичу в кабину. Мы устроились внутри фургона и откинули брезент. Солнце забрасывало к нам свои утренние, но уже горячие лучи. Свежий ветерок продувал кузов насквозь.

Кишинёв и его пригород быстро остались позади. Промелькнули последние белые домики, окружённые зеленью, и начались бесконечные совхозные и колхозные фруктовые сады. Зелёные ветви густых деревьев были усыпаны созревающими яблоками, грушами, абрикосами и сливами. Кончились и они. Началась молдавская степь. Машина выехала на песчаную дорогу и помчалась, подскакивая на ухабах. Ветер в степи был сильнее: он склонял бескрайние зелёные травы, трепал раздвинутый брезент нашего фургона и приносил к нам запах степи. Пахла она мёдом, полынью и ещё чем-то незнакомым.