И вдруг сердце екнуло. Жирными, смазанными буквами на штемпеле было оттиснуто: «Почта космонавтов».

— Постойте, — сказал я не своим голосом, и разорвал конверт.

— Что у тебя, комсомол? — спросил начцеха.

— А вот что, — сказал я трясущимися губами. — Про Юрку всем ясно. Но вот письмо… Я его прочитаю… Это письмо от Гагарина. От настоящего. От космонавта.

В комнатке наступила тишина.

— Да, — сказал я, — Юрка мечтал стать космонавтом. И Юрка собирался в училище космонавтов. Я один об этом знал. Я верил, что Юрка попадет в это училище. И он написал письмо Гагарину, чтобы тот помог.

Я остановился перевести дыхание. Юрка смотрел куда-то сквозь меня, у Анки глаза были полны слез.

— Ответа долго не было, — сказал я. — И вот сегодня он пришел. Юрка его еще не видел. Я хочу прочитать его Юрке. При всех.

Я расправил листок, и ровные строчки письма заплясали передо мной.

«Дорогой Юрий! — начал я. — Дорогой мой тезка! С удовольствием узнал от тебя, что ты хотел бы стать космонавтом. Кстати говоря, тебе, наверное, будет интересно узнать, что я получил еще несколько писем и телеграмм от Юриев Гагариных из разных городов и сел. И все они, как и ты, хотят быть космонавтами. Я показал ваши письма моему другу, моему дублеру космонавту-2. Он улыбнулся и сказал, что ему теперь, пожалуй, в космосе делать нечего, если есть столько Юриев Гагариных. Но это, конечно, шутка…»

Я передохнул и посмотрел вокруг. Меня слушали внимательно и серьезно. Я набрал побольше воздуха и начал читать громче:

«Хочу сказать тебе только, что для того, чтобы стать космонавтом, все равно, какая у тебя фамилия. Надо просто очень любить свое дело, свою работу, надо очень стремиться к цели, которую поставил перед собой.

Думаю, что ты сумеешь добиться своей цели. Желаю удачи. Училищ космонавтов у нас пока нет. Обычно космонавты получаются из летчиков.

Желаю тебе стать хорошим летчиком, а потом космонавтом. Не забывай только, что космонавтам приходится переносить, кроме физических перегрузок в полете, еще более серьезное испытание — испытание славой. Будь честным, скромным, добрым, работящим человеком.

Юрий Гагарин».

— Ну как в воду глядел, — выдохнул кто-то.

— Да-а! — протянул Матвеич и сказал еще раз: — Да-а-а!

— Товарищи! — сказал я. — У меня есть предложение! Я согласен с Иваном Матвеичем. Юрке надо сменить фамилию. Но, может быть, сначала дадим ему срок? Я уверен — он исправится!

Я глянул на Матвеича и вдруг увидел, что он улыбается во весь свой щербатый рот и подмигивает мне. Чего это он? Подмигивает-то чего?

— Ну как? — спросил Виктор Сергеевич.

— А что он сам-то скажет? — крикнул кто-то.

Юрка медленно встал с табуретки, и она тихонько скрипнула в тишине. Он постоял минуту, потом с трудом поднял голову и обвел всех застывшим взглядом.

— Только фамилию не меняйте! — хрипло сказал он. — Только фамилию…

— Ну? — спросил Виктор Сергеевич. — Как решаем?

— Даем срок! — сказал Матвеич.

И тут я снова увидел Анку. Она плакала, отвернувшись лицом к стене. И сегодня была не в английских шпильках, а в обыкновенных латаных тапочках.

Домой я вернулся в первые дни сентября. В университет не прошел, не хватило двух баллов — по литературе получил тройку. Вот уж чего не ждал! Думал, литературу-то я знаю… Правда, по математике и физике я получил чистые пятерки, и математик, молодой и модный парень, — оказалось, профессор! — предложил мне, когда я забирал документы в приемной комиссии:

— Хотите пойти ко мне лаборантом? Через год поступите. У вас математические способности.

Это было заманчиво! Но я подумал, вспомнил про Анку, Юрку, про наш отряд космонавтов и ответил:

— Нет, я поеду домой, на завод. А через год приеду.

Тогда он продиктовал мне целый описок книг, которые я должен проштудировать за зиму. Так сказать — программу-минимум.

— Жду вас через год, — сказал он. — И жмите на литературу!

Приехав домой, я сразу же пошел к Юрке. Он сидел на кровати и что-то читал. Мы крепко пожали, друг другу руки, так что косточки у обоих хрупнули, и Юрка спросил:

— Ну как?

— Вернулся. Не прошел.

Юрка жалеть меня не стал. Это он правильно сделал.

— Что читаешь?

— А-а! — он покраснел и захлопнул книжку. Я вытянул ее из Юркиных рук. Это был «Евгений Онегин». Я ничего не сказал Юрке. Молча положил книжку.

— А меня забирают в армию, — сказал Юрка, — повестка пришла.

— Бравый солдат Швейк! — сказал я.

— Только бы в авиацию послали, — ответил Юрка. — Только бы в авиацию. Но, наверно, не пошлют.

— Почему? — спросил я.

— Туда берут с хорошими характеристиками.

— А-а, — сказал я.

Мы пошли с ним пошататься по городу, сходили в кино и выпили по кружке пива.

Уличный отряд космонавтов, оказывается, не распался. Юрка тренировал ребят каждый день, и они уже здорово отработали брюшной пресс, а скоро будут соревнования по бегу. Они уже летали на настоящих самолетах, пока, конечно, пассажирами, но рядом с летчиками, и всем им давали подержаться за штурвал. Это Юрка договорился с ДОСААФ. Вот как… Я и сам не заметил, когда мы забрели в старый парк.

— А ты мне правильно тогда врезал, — сказал Юрка задумчиво. — Я бы сейчас сам себе врезал.

Мы подошли к тому самому мастику, где у них все произошло. Странно, но сердце у меня билось спокойно, когда я вспоминал об Анке.

Мы стояли, облокотившись о деревянные перила, и смотрели в черную воду ручья. Осенние листья, медленно кружась, сбивались в разноцветные острова. Я смотрел на золотые и багряные листья, на черную воду, и мне было удивительно хорошо и легко. И дышалось как-то свежо, свободно. Будто я долго болел чем-то серьезным, а вот теперь поправился, пришел в парк и дышу не надышусь свежим осенним воздухом: так хорошо после духоты больничной палаты.

Мы мало говорили с Юркой в эти последние дни, что остались до его отъезда в армию. Мы стали будто взрослее и понимали друг друга без лишних слов.

Юрка волновался.

— Хоть кем, только в авиацию, — твердил он.

Виктор Сергеевич сказал ему:

— Характеристику напишу такую, какую заслуживаешь.

Марья Михайловна шепнула мне утром, что Юрка всю ночь чего-то ворочался. Днем он молчал, пыхтел и работал мак вол. И то и дело посматривал на конторку начцеха.

— Ну чего, чего ты егозишь сегодня? — подошел к нему Матвеич.

— Да так, — отмахнулся Юрка.

— Так, так, — проворчал дед и пошел в конторку.

После работы Юрка остался в цехе. Он ждал. Я стоял с ним рядом. Юрка переступал с ноги на ногу, а потом подошел к одному рабочему и попросил закурить. Он принес папироску и мне, но я сказал, что не курю. Юрка смял обе папиросы.

— Вот черт, — сказал он, — волнуюсь!

Из конторки вышел Виктор Сергеевич, рядом топтался наш дед.

— Гагарин! — сказал начцеха. — Вот тебе характеристика. — Он моргнул глазами, чтобы остановить улыбку, и сказал строго: — Для представления в военкомат. Держи, заверишь у Анечки.

Юрка взял характеристику вспотевшими пальцами, пробормотал что-то, и мы пошли из цеха. У дверей я обернулся и увидел деда и Виктора Сергеевича. Они смотрели нам вслед, оба улыбались, а Матвеич подмигивал мне одним глазом.

На улице Юрка развернул бумагу. Я заглядывал ему через плечо и улавливал только главные слова. Честолюбив… Самолюбив… Склонен к зазнайству…

И последняя строчка:

«…Несмотря на недостатки, обладает волей и будет хорошим солдатом. Предприятие просит направить Гагарина Юрия Павловича в авиационные подразделения».

Юрка сорвал с головы шляпу и запустил ее высоко в небо. Шляпа спланировала на заводскую крышу.

— Ты чего, Юрка?

— Пусть в ней воробьи гнезда вьют, у меня теперь пилотка будет! — крикнул он и помчался по асфальтовому заводскому двору, цокая каблуками…

Провожали Юрку всей бригадой. На вокзале Матвеич вручил ему кусочек нашего проката. На нем были выгравированы слова из солдатской песни: