Он передохнул и, подойдя к Петриху, коротко закончил:

— Поэтому я приказываю лично вам. Тюрьмы должны быть пусты, генерал!..

Блокада. Люди нашего поколения связывают это слово с подвигом народа у стен города-героя. Блокада — это не мученичество, не жертвенность и не обреченность. Это воплощение неслыханной стойкости духа физически обессилевших борцов, вопреки всем биологическим законам оставивших позади критические пределы человеческой прочности.

Партизаны Вадинских лесов тоже пережили блокаду. Ни по масштабам, ни по продолжительности, ни по исторической значимости ее, конечно, нельзя сравнить с ленинградской. Но у нее, как и у той, Большой Блокады, была одна мера. Мера мужества. Окруженные не дрогнули, выстояли, а затем, прорвав тройное кольцо гитлеровских войск, нанесли удар по врагу. Они совершили, казалось бы, невозможное…

— Где командир? — раздался голос связного из штаба бригады, подбежавшего к группе бойцов, расчищавших землю для огневой позиции.

— Вон, у дзота, устанавливает пушку. — Ближний к нему партизан показал рукой на работавшую невдалеке группу.

Связной бегом направился туда.

— Товарищ командир! Капитан просил передать немедленно. — Связной достал из сумки записку и протянул ее командиру отряда.

Васильев ловким движением всадил топор в ствол дерева, снял шапку, вытер пот. Прочитал.

— Хорошо. Буду сейчас же. Доканчивайте, как наметили.

Последнее относилось к артиллеристам. Он быстрыми, широкими шагами направился в глубь леса, к расположению штабных землянок.

Пройдя полкилометра по натоптанной дорожке, остановился. Взглянул на свои «кировские»: без пяти два. Немного помедлив, решительно свернул в сторону, по тропе, ведущей к хорошо знакомому домику отрядного госпиталя. Постучал валенками в бревно возле крыльца, стряхнул снег. Шагнул в сени.

В хате было тесно. Кроме партизан, здесь были и жители ближайших деревень, нуждавшиеся в медицинской помощи.

Командир достал из сумки банку, отвинтил крышку, взял из рук Анастасии Семеновны, врача, ложечку и стал раздавать лежачим больным по нескольку крупинок белого кристаллического порошка. Нет, это было не лекарство. Соль. Обыкновенную соль уже вторую неделю в отряде получали только раненые и больные по щепотке в день.

— Линию обороны держим, товарищи. Будем даться до последнего, — были его единственные слова.

— Кончаются продукты, — догнала его в сенях Кудинова. — Надо что-то делать, Василий Иннокентьевич…

Командир тяжело вздохнул. Остановился. Внезапно лицо его просветлело. Он даже улыбнулся, махнув рукой.

— Пустим в ход последний резерв командования. Вечером Сергей приведет мою лошадь.

Остаток пути Васильев почти бежал, стараясь прибыть точно к назначенному сроку. А когда появился в землянке Морогова, оказалось, что пришел в самый раз: комбриг только что вернулся от генерала, куда был вызван вместе с комиссаром.

Морогов выглядел озабоченным. Достал из планшетки карту, расстелил на столе.

— Сложное положение, Василий Иннокентьевич. В бригаде 650 человек. На 12 километров линии обороны! Командование центра пришло к выводу: мы с вами на направлении главного удара врага. От нас зависит успех борьбы.

Помолчал. Затем поинтересовался, как в отряде с боеприпасами.

— Плохо. Мы ведь с двенадцатого числа ведем бои с эсэсовской бригадой. Всего и осталось один-два диска на пулемет и автомат, два-три десятка патронов на карабин. Правда, снаряды есть.

— Надо держаться. Впереди решающие бои. На нас фашисты обрушат все, что имеют. Партийное собрание провели? — неожиданно спросил комбриг.

— Горских провел. Открытое. Всем отрядом приняли решение, — взглянув на изумленно поднявшего брови Морогова, командир добавил: — Победа или смерть.

— Ну-ка, расскажите подробнее, что вы придумали.

Командиры склонились над картой…

Рано утром 27 января 1943 года гитлеровцы начали новое, решающее наступление. Бомбардировщики сбрасывали на лес бомбы огромной силы. Одновременно началась мощная артиллерийская подготовка. Все было рассчитано не только на уничтожение оборонявшихся, но и на их психологическую обработку. Враг надеялся внести в партизанские ряды сумятицу, панику, а потом коротким решительным ударом пехоты и танков сломить сопротивление партизан.

Фашисты пошли в атаку. Глубокий снег не давал им возможности быстро приблизиться к оборонительным линиям партизан. Завязался длительный и упорный бои. Увязая в снегу, каратели были хорошей мишенью для народных мстителей.

Но вражеское командование не было обескуражено первыми своими неудачными атаками. Оно бросало в бой все новые и новые подкрепления. Огонь гитлеровцев стал более метким. Под прикрытием танков снова двинулись вперед автоматчики. Дорого им обходилась каждая пядь земли, но они все шли, шли. Им приказано было во что бы то ни стало очистить Вадинский лес.

Только к вечеру затих бой. А когда полностью стемнело, эсэсовцы отошли к ближайшей деревне. Наступила передышка. Воспользовался ею Фриц Шменкель. Выбравшись из окопа, он спрыгнул на бруствер и исчез в ночной тьме.

Опять что-то придумал, — пробурчал Виктор Коровий, сосед Шменкеля по цепи.

И точно. Через полчаса Шменкель возвратился, но уже ползком, волоча за собой десятка два немецких автоматов с большим запасом патронов.

Еще несколько человек безмолвно смотрят на взводного и, получив его согласие, уходят на поиски боеприпасов…

На рассвете партизаны увидели итоги предыдущего дня. На почерневшем от дыма снегу — трупы вражеских солдат и офицеров, остовы подбитых бронированных машин.

А затем все началось сначала. Озверевшие от неудач фашисты усилили натиск, пустили в ход свежие силы.

От четырех до шести бомбардировщиков бороздят небо, сбрасывая смертоносный груз. Два бронепоезда с железнодорожной ветки орудиями всех калибров поддерживают наступающих. Клубы черного дыма поднимаются на горизонте. Каратели сжигают деревни. Пепел засыпает лес. Но ненависть к захватчикам удесятеряет силы партизан. Ценой огромного напряжения обороняющиеся удерживают свои позиции. А наутро снова бой, который не прекращается до сумерек. И так изо дня в день, почти в течение целой недели!

Второго февраля, как и всегда, встало бледное солнце. Но атаки не последовало, враг на этом участке не прошел. Казалось, можно вздохнуть свободнее. Однако из штаба Вадинского центра пришел приказ, содержание которого заставило вздрогнуть даже испытанных бойцов. В нем сообщалось, что противник прорвал линию обороны в южной части леса. Генерал срочно вызвал к себе Морогова и Васильева.

Совещание было коротким: Васильеву было предложено возглавить ударную группу из четырех отрядов. Задача: остановить прорвавшуюся группировку противника и отбросить ее назад.

Вернувшись в свою землянку, командир приказал собрать партизан.

Объяснил задание. Закончил:

— Положение тяжелое. Будем атаковать фашистов. Меня убьют, командир — Горских. Его заменит начальник штаба Филиппов. За ним — командиры взводов первого, второго, третьего…

Когда стали выходить, он остановил Филиппова:

— О знамени. Пусть оно будет у тебя, Петр Сергеевич. Помимо общей для всех задачи, у тебя будет своя, особая: вынести его к нашим… Бери.

Начальник штаба взял снятое с древка полотнище, разделся, обмотал его вокруг тела, надел рубашку.

— Об этом не должен знать никто, — предупредил командир.

В шесть утра группа выступила. Через час она достигла большой лесной поляны с одиноко стоящим сараем на берегу реки Вопец. Здесь раньше находился крестьянский хутор, владелец которого мирно распахивал землю, косил луг, не подозревая о том, что его делянка превратится в место ожесточенного боя.

«Тов. Васильев вступил в бой. В этом бою не было слышно отдельных выстрелов, лес был наполнен сплошным гулом. Противник потерял только убитыми более 80 человек. Трижды был ранен Васильев, но руководство боем не оставил». Эти строчки официального донесения в штаб фронта в нескольких словах объясняют все.