Политический смысл «теории модернизации», подвергнутой аргументированной критике марксистскими авторами[54], заключается в том, чтобы подменить открытую марксизмом закономерность общественного развития, т. е. замену капитализма передовым социально-экономическим строем – социализмом, рассуждениями о том, будто экономическому развитию отсталых народов и стран закономерно может сопутствовать фашизм. С другой стороны, авторы этой теории пытаются доказать, будто корни фашизма и питательная среда полностью отсутствуют в наши дни в развитых промышленных капиталистических странах – США, Англии, Франции, ФРГ.

«Теория модернизации» направлена против марксистской концепции фашизма как порождения общего кризиса капитализма и орудия наиболее реакционных кругов монополистического капитала. Американская историография в 60–70-х годах выдвигает и развивает близкую к упомянутой точку зрения, согласно которой фашизм представляет собой продукт определённого этапа развития «индустриального общества»[55]. Здесь важно обратить внимание на следующие моменты: фашизм интерпретируется, во-первых, как неизбежный спутник прогресса человеческого общества на определённом этапе (независимо от социальной системы), во-вторых, как политическое явление уже исключительно прошедшего времени (а «индустриальное общество», как убеждают читателя подобные интерпретаторы, – это уже пройденный этап. – А. Б.). Таким образом, вопрос, например, о возрождении фашизма и опасности неонацизма объявляется неактуальным.

На вопрос о генезисе фашизма пытаются ответить и другие историки – К. Д. Брахер, Г. Лукач, Г. Плесснер, В. Гельпах, которые абсолютизируют национальные особенности немцев, явившиеся якобы первопричиной возникновения и развития нацизма в Германии. К. Д. Брахер прямо утверждает, что национал-социализм является не только специфической формой фашизма, но и результатом, типичным феноменом германской истории[56].

Особенно активно занимались поисками специфических черт немецкого национального характера, которые способствовали укреплению нацизма, американские авторы. Один из них, например, утверждает, что ещё с конца XIX века немецкая интеллигенция широко распространила теории о «немецкой сущности», обладающей особыми качествами. Гейдельбергский психолог В. Гельпах такие качества, как «стремление к созиданию», «основательность», «любовь к порядку» (Ordnungsliebe), «упрямство», «пристрастие к радости»[57], определяет как способствовавшие укреплению нацизма.

Имеется и такая форма реабилитации и даже популяризации фашизма, как оккультная. Ей присуща ностальгия по нацистской псевдоромантике – рыцарскому кодексу чести, боевому братству, взаимовыручке и благородству целей. Такой ностальгической тоской окрашена, например, модная сейчас на Западе книга Жана-Мишеля Анжебера «Оккультизм в третьем рейхе».

В последние годы под влиянием марксистской социологии некоторые западные авторы приблизились к пониманию марксистской концепции фашизма, заняли антимонополистические, демократические и антифашистские позиции. Это относится к западногерманским учёным В. Абендроту, В. Кюнлю и другим представителям «марбургской школы», к французским авторам П. Розеншток-Франку, Г. Сальвемини, к американцу Г. Хальгартену. Однако не они определяют сегодня лицо сторонников «нового прочтения» истории фашизма.

Нет, разумеется, необходимости всерьёз опровергать эти рассуждения о нацизме как порождении немецкого национального характера или психопатологии. Ведь широко известно, что ещё в XIX веке, а затем и в нашем столетии именно немецкий рабочий класс, демократические силы немецкого народа показали образцы революционной организованности и энергии. И такие качества, отмеченные Гельпахом, как «стремление к созиданию», «любовь к порядку» и романтическое «пристрастие к радости», служили интересам рабочего движения, уровень которого сделал в середине прошлого столетия именно Германию центром революционного движения в Европе.

Другое дело – немецкая буржуазия, чиновничество, военщина, большая часть интеллигенции, крестьянство. Исторические условия формирования каждой из этих социальных категорий были такими, что действительно создавали предпосылки для того, чтобы фашизм в Германии появился в особой, наиболее злокачественной форме. И в этом плане ряд интересных наблюдений можно обнаружить и у историков-немарксистов.

С различными изложенными выше концепциями, пытающимися объяснить возникновение фашизма «жёстким креплением», связана и «персоналистская», или «мессианская», теория, наиболее активными сторонниками которой являются И. Фест, Ф. В. Фабри, Г. Телленбах, Голо Манн, А. Буллок, В. Мазер, решительно отстаивает её и известный публицист Себастьян Хафнер. Если предельно кратко охарактеризовать смысл их взглядов, то он состоит в том, что нацизм явился созданием Гитлера (иногда говорится также и о его приближённых) и воплотил в себе черты и особенности, взгляды и поведение, характерные для личности фюрера. «Гитлер доказал силу индивидуума в историческом процессе»[58], – заявляет западногерманский историк Валентин. «Магнетизмом», присущим Гитлеру и вызвавшим «распад политического здравомыслия», объясняет возникновение нацизма социолог отнюдь не фашистских взглядов Манфред Функе – редактор «Аус дер политик унд цайтгешихте»– приложения к боннскому официозу «Дас парламент»[59]. Голо Манн (заметим попутно, что почти никто из сторонников «мессианской» теории не придерживается пронацистских взглядов, а многие настроены либерально или даже антифашистски) называет Гитлера «монстром», «чудовищным человеческим феноменом нашего… столетия»[60], который стал диктатором потому, что «он этого захотел». Телленбах говорит о Гитлере как о «демонической личности»[61], Хафнер – как о «демоническом демагоге»[62]. Маститый консервативный историк Ф. Майнеке утверждал, что в личности Гитлера, в его существе и действиях было нечто уникальное, чуждое (всем остальным людям. – А. Б.), трудно воспринимаемое[63]. Ещё категоричнее выражается Э. Дойерляйн, который пишет, что политика «национал-социализма исторически была определена единственным человеком»[64]. Аналогичную точку зрения отстаивает и А. Кюн, когда он заявляет, что «в центре специальных исследований по истории национал-социализма сегодня должна ещё постоянно стоять личность фюрера»[65].

Персоналии, посвящённые фашистскому фюреру, стали появляться уже в конце 50-х – начале 60-х годов. Но они были, так сказать, «моноаспектными», т. е. рассматривалась какая-либо одна из сторон истории фашистской диктатуры (например, внешняя политика – «деятельность» Риббентропа или «решение рабочего вопроса» – «труды Лея» и т. п.). Постепенно складывалась концепция: нацизм – порождение и «творчество» Гитлера.

Как уже отмечалось, для марксистской историографии нет запретных сюжетов или неприкасаемых тем. Вопрос лишь в том, с каких позиций освещается жизнь и деятельность того или иного лица, какую цель преследует автор персоналии. Следует признать, что все без исключения биографии Гитлера, вышедшие за последнее десятилетие на Западе, служат вполне очевидно неблаговидным целям: они «отчуждают» его от породившей нацизм и его главарей социальной системы, привлекают пристальное внимание к сугубо интимным сторонам жизни фюрера, призывают посмотреть на него с чисто «человеческой» точки зрения (людям свойственны и достоинства, и недостатки), не судить строго за слабости, которые присущи всякой исторической личности. Главное же в том, что подобный подход, который авторы биографий Гитлера называют «спокойным» и «объективным», влечёт за собой и другое: деяния фюрера подразделяются на полезные и вредные, положительные и отрицательные, направленные на благо народа и во вред ему. При этом большинство биографов, даже будучи вынужденными констатировать крах планов Гитлера, вред, нанесённый немецкому народу попыткой их осуществления (например, проигранную войну), не отказывают ему в субъективно благих намерениях[66].