Ошибкой, а вернее, трагическими и роковыми просчётами признаётся лишь захват нацистской Германией Чехословакии и Австрии, а затем развязанная ею вторая мировая война. Но, даже говоря о нападении фашистской Германии на Советский Союз, которое автор в целом оценивает как авантюру (?!), он не может удержаться от упрёка: если бы Гитлер не рассматривал всех русских, украинцев и белорусов как коммунистов и обращался бы с ними «мягче», он мог бы избежать поражения в войне.
Другой упрёк адресует Толанд Гитлеру за его антисемитскую политику. Бели бы не эти «просчёты» – такова мысль автора, – нацистская Германия выиграла бы войну и установила мировое господство.
Толанд отрицает социальную сущность фашизма как порождения реакционных кругов монополистического капитала и лишь скороговоркой признаёт некоторые факты финансирования монополистами нацистского движения и поддержку ими гитлеровцев в борьбе за власть. Утверждая без каких-либо на то оснований, что только в 1938 году начался период личной диктатуры Гитлера, Толанд решительно отвергает какую бы то ни было вину Геббельса, Геринга, Гиммлера, Гесса, Шпеера, высокопоставленных эсэсовцев и других нацистских бюрократов, военачальников за преступления фашистского режима. Тезис о «единоличной вине» Гитлера (при этом и «вина» признаётся с оговорками) красной нитью проходит через всю книгу.
Хотя Джон Толанд по своим взглядам не фашист, многие его утверждения играют на руку неонацистской пропаганде. Чего стоит, например, заявление Толанда о том, что
«Гитлер стремился объединить представителей всех социальных слоёв (разумеется, за исключением евреев) на основе своеобразного социализма (?! – А. Б.), который не исключал бы ни богатых, ни среднезажиточных людей»[74].
Толанд охотно повторяет утверждения неонацистской пропаганды о том, что Гитлер будто бы был «вождём», которого «любил весь народ», а во всём мире не было руководства, которое пользовалось бы такой широкой поддержкой, как нацистское. Автор с одобрением цитирует статью Р. Хелмса, в 30-е годы американского журналиста, а впоследствии шефа ЦРУ, о Нюрнбергском партайтаге НСДАП 1936 года и о Гитлере как разумном человеке, отстаивавшем вполне разумную программу (напомним, что на этом съезде нацистской партии была подтверждена и конкретизирована программа фашистской агрессии в Европе).
Толанд с похвалой отзывается об «успехах» Гитлера на пути «искоренения» марксизма в сознании людей, в особенности рабочих. При этом он, конечно же, умалчивает о сотнях тысяч коммунистов, оставшихся верными своим убеждениям и подвергавшихся невиданным по масштабу террору и репрессиям, о социал-демократах, беспартийных антифашистах, которые участвовали в подпольном движении Сопротивления. Антигитлеровские силы, действовавшие в Германии, по Толанду, – это лишь небольшая группа генералов и офицеров, дипломатов и промышленников – участников заговора 20 июля 1944 года. Говоря о них, Толанд игнорирует демократическую, подлинно антинацистскую часть буржуазно-генеральской оппозиции.
Дж. Толанд не скрывает своих антисоветских взглядов. Пользуясь неосведомлённостью читателя на Западе (книга его выдержала ряд изданий в США, ФРГ, Англии, Франции, Японии), он не брезгует и прямыми фальшивками. Он умалчивает, например, о разгроме фашистских войск под Москвой и Сталинградом, о героической борьбе осаждённого Ленинграда. Лишь в одном случае Толанд упоминает битву под Курском, при этом изображая её как несчастливое для Гитлера «стечение обстоятельств» – ошибку в расчётах танковых сил обеих сторон, приведшую к «неудаче» вермахта.
Хотя книга Толанда отражает различные имеющие хождение на Западе концепции буржуазной историографии фашизма, доминирует в ней несомненно модный «психолого-исторический» и бихевиористский подход к оценке личностей и событий.
Книга изобилует длинными экскурсами в детские годы Гитлера. Автор, согласно рецептам неофрейдизма, пытается объяснить «переживаниями» детства и юности нацистского фюрера буквально все черты политики и идеологии германского фашизма: антикоммунизм, антисоветизм, агрессивность и расизм, бредовые планы достижения мирового господства и многое другое. Нет недостатка и в таких ретроспекциях в биографии Гитлера, которые призваны убедить в его демонической, магической силе, непреодолимом влиянии, особенно на женщин, молодёжь и т. п. По-видимому, целям реабилитации Гитлера-палача должны служить многочисленные и подробные рассуждения о болезнях, которыми он в разное время болел, о его любви к музыке Вагнера, фобиях, вегетарианстве и т. п.
Биографии Гитлера и других нацистских главарей, написанные с показным беспристрастием и в «спокойных» тонах, являются сейчас самым распространённым жанром историко-социологической литературы о фашизме. Её больше всего читают, о ней ведутся дискуссии; книги, подобные книгам Феста и Толанда, экранизируются, по ним ставятся телевизионные сериалы. Поэтому сила воздействия этого жанра литературы, наукообразно рисующей фашизм с «человеческим обликом», на сознание читателей весьма велика. Между тем в конечном счёте эта литература не обнаруживает ничего нового, налицо лишь один из многочисленных методов создания алиби кровавому фашизму в глазах новых поколений людей.
«Персоналистская», или «мессианская», концепция не выдерживает, конечно, серьёзной критики. Если объяснять возникновение и развитие фашизма только личными качествами фюрера, то становится необъяснимым происхождение фашизма в Италии, Испании, Португалии, Чили. Невозможно объяснить причины живучести фашистского вируса в наши дни.
Наконец, авторы этой концепции характеризуют Гитлера как личность, наиболее полно выразившую доминирующие тенденции и господствующие настроения своего времени, охватившие громадное большинство населения после поражения 1918 года, – сомнения, пессимизм, чувство горечи, разочарования и цинизма. Он сумел «выплеснуть» все страхи, чувства протеста и надежды своего времени[75], коротко говоря, воплотить «дух и тенденции эпохи»[76].
Трудно не заметить, что настроения, чувства, надежды и другие качества, присущие немецкой буржуазии, преимущественно мелкой, так называемым средним слоям, Фест приписывает всему немецкому народу или даже всей эпохе в целом. Получается, что выразителями господствующих тенденций своего времени являются не рабочий класс, не демократическая интеллигенция, а взбесившийся от ужасов нестабильности мелкий буржуа, потерявшая социальную опору военщина, милитаристские круги крупной буржуазии.
Разумеется, между социальными слоями нет непреодолимых перегородок; если в сфере материальной их положение различается достаточно чётко, то в сфере сознания грани условны и подвижны. Происходящая в обществе (особенно в периоды больших общественных событий и потрясений, нестабильности и неустойчивости) социальная диффузия способствует взаимопроникновению в сферу сознания различных слоёв стереотипов, настроений и установок из различных общественных групп. Наиболее «плодовитыми» оказываются средние слои: их промежуточное положение и многочисленность в современном буржуазном обществе высокоразвитой капиталистической страны приводят к тому, что они являются главными источниками различного рода настроений.
В самом деле, из средних слоёв люди «спускаются» в пролетарские массы, сохраняя при этом прежние взгляды и прежнее мироощущение. Но они заражают своими настроениями массы пролетариев и полупролетариев, среди которых они теперь постоянно живут и подвизаются. Из средних слоёв, что бывает значительно реже, люди «поднимаются» в верхи современного общества, неся и туда свои настроения и взгляды. Из них же, средних слоёв, рекрутируются чиновничество, офицерский корпус, священнослужители, врачи и инженеры.