Он почти поднялся на крыльцо, как вдруг где-то совсем близко, в кустах малины услышал тихий собачий рык.

«Что за черт», — подумал он, всматриваясь в черноту зарослей.

Он нащупал выключатель, зажег над дверью уличный фонарь, привычно сунул руку за ключом в карман пальто и вдруг замер, почувствовав, как что-то неестественное и пугающее наполнило осенний воздух вокруг. Он понял, вернее, почуял каким-то неведомым чутьем, что это не ноябрьский мокрый ветер пронзил холодом его спину. Это был чей-то ледяной взгляд. Он спиной ощутил этот взгляд и почувствовал в груди выше солнечного сплетения притаившийся комок страха. Он прислушался и различил глухое рычание за спиной. Обернулся и застыл. Прямо перед ним, оскалив белые клыки, приготовилась к прыжку огромная черная псина. Дождь ручьями стекал с ее длинной слипшейся шерсти. Уши поджаты к голове. Сморщенный напряженными складками нос судорожно вдыхает сырой осенний воздух. Широко раскрытая черная пасть, обрамленная крепкими белоснежными клыками, блестящими в свете фонаря, с вязкими тонкими струйками стекающей слюны завораживала и леденила кровь. Он сразу понял — перед ним враг. Отступив на полшага в темноту дома, он левой рукой нащупал грабли, оставленные утром у дверного косяка. Крепко сжав древко, он медленно выставил их перед собой так, чтобы металлическая часть стала препятствием для прыжка рычащей твари. Собака поняла его намерение и на мгновение расслабила задние лапы, будто передумав нападать. Но тут же, сжалась в пружину и бросилась на выставленные грабли, вцепившись в них с остервенелым рыканием и лаем. От неожиданности он непроизвольно подался назад, не удержался и упал на спину. Он слишком поздно заметил, как еще одна пара глаз хищно блеснула в темноте кустов. И тут в его правую ногу острыми ножами вонзились крепкие собачьи клыки. Это большой рыжий кобель, выскочивший откуда-то сбоку, впился зубами так, что болевой шок пронзил виски мощной струей крови. Отовсюду послышался лай и, словно на запах человеческого страха, из тьмы на свет выскочила целая свора собак. Он начал неистово бить граблями рыжего по ощетинившейся спине так, что древко, не выдержало и от ударов переломилось пополам. Рыжий отпустил ногу и с визгом бросился обратно в темноту. Окровавленная нога горела болью. Лежа на боку, он приподнялся на одном локте. Размахивая обрубком древка перед собой, он свободной рукой судорожно нащупывал в кармане пальто ключ. В это время собаки, диким лаем подзадоривая друг друга, окружили его со всех сторон. Наконец ему удалось достать из кармана ключ. Отчаянным усилием, приподнявшись всем телом, он попытался вставить его в замочную скважину. В это время одна из дворняг вцепилась в носок туфли и потянула так, что оттащила его от двери почти на метр. Тут же черная сука, по всему вожак стаи, впилась ему в руку. От боли он выронил ключ и тот со звоном упал под крыльцо. Какое-то животное отчаяние охватило его. Он неистово заорал так, что вцепившаяся в туфлю псина внезапно ослабила хватку. Свободной ногой он ударил ее под дых и та, взвизгнув, отлетела к калитке. Пересиливая боль он поднялся на колени и вцепился в слюнявую морду висящей на его руке черной суки. Он с силой потянул вверх, пытаясь высвободить локоть из ее пасти. Разорванный рукав пальто липкий от крови мешал ему добраться свободной рукой до вонзившихся в плоть острых клыков. Он с силой потянул руку к себе, и на мгновение их глаза встретились. Глаза черной суки были совсем рядом. Он видел в них дьявольскую смесь звериной злости и беспредельного превосходства над ним. Собака не собиралась сдаваться. Она жаждала победы.

— Нет! Я тебя убью! — бешено заорал он.

Не чувствуя боль, он поднялся на ноги, изловчился и ударил псину коленом в брюхо. И собака отпустила руку. Рука недвижимой плетью повисла вдоль тела. Разъяренно крича, он рванулся к двери и вышиб ее плечом раненой руки. Боль усилилась многократно. Он бросился к подвальной лестнице. Споткнулся, пролетел кубарем весь лестничный пролет, быстро поднялся и, из последних сил в два прыжка оказался возле оружейного сейфа. Сверху слышался разноголосый собачий гам. Он понял, свора уже в доме. Только с третьего раза ему удалось не сбиться и онемевшими пальцами правильно набрать код сейфа. Он открыл его и достал отцовский охотничий дробовик Benelli M1. Затем взял светло-серую заводскую патронную коробку, положил ружье на колени и дрожащей левой рабочей рукой зарядил его четырьмя большими патронами «Магнум» калибра 12/76. С ружьем он сразу почувствовал себя увереннее.

— Сейчас-сейчас, подожди, — зло прошипел он, поднялся и направился к лестнице.

Собаки были на кухне. Та, которая схватила его за туфлю, рылась в мусорном ведре, остальные, истерично лая и рыча, носились из стороны в сторону. Лишь черная сука неподвижно стояла в темноте коридора. Она ждала его.

Вот он подходит к ней и поворачивается вполоборота. Ружье прочно лежит на локте изуродованной правой руки. Указательный палец левой на спусковом крючке. Ствол направлен точно между черных глаз суки. Но в ее ледяных глазах нет страха. Есть недоумение. Непонимание того, почему человек не боится ее. Почему стоит перед ней так уверенно и нагло. Она тихо протяжно рычит и оскаливает сильные клыки, белые и блестящие как клавиши рояля. Она уже попробовала вкус его крови. Она уже не отступит.

Но не отступит и он.

И собака видит это в его прищуренных холодных глазах. И понимает — человек уже сильнее ее. Она перестает скалиться. Замирает. Неуверенно облизывает алым языком его кровь, запекшуюся на морде. И в этот миг в ее глазах остервенение сменяется страхом.

— Аминь, — говорит он и спускает курок.

Алексей Иванович проснулся в холодном поту.

«Собачья свора снится к несчастью, — подумал он, вытирая ладонью взмокший бритый затылок. — Да уж, к большому несчастью».

Затянутое густыми тучами пасмурное осеннее небо предвещало дождь и тоску. Ежегодная ноябрьская простуда каждое утро донимала его сухим надрывным кашлем. Он тяжело поднялся и неспешно побрел в ванную. Впереди очередной долгий вязкий безрадостный день.

Каждый рабочий понедельник начинался с директорского совещания. Сегодня как раз такой понедельник. Он вышел из лифта и направился в приемную. В приемной помятые после выходных коллеги, демонстрируя бодрый вид, дабы выглядеть готовыми к великим свершениям, выстроились в очередь к кофе-машине. Заметив его, они тихо зашептались, отводя глаза. Он прошел мимо. Что-то нехорошее екнуло внутри.

К девяти все расселись за овальным столом и Маргарита Николаевна, опершись о стол, произнесла дежурную фразу:

— С новой рабочей неделей вас, господа.

Совещание началось.

Сегодня Маргарита была не в духе. Она не зло, но долго и нервно изрекала дурным голосом дежурные фразы, стуча маленьким кулачком по столу.

— Меня инвесторы каждый месяц ставят на четыре кости за показатели! Где показатели, я вас спрашиваю? Вы решили сорвать план? Я всех вас поставлю так же, и по очереди отымею за каждую цифру ниже плановой!

Она стала поднимать присутствующих одного за другим и грубо отчитывать их.

— Мне плевать на ваше настроение, на ваши желания, больны вы или здоровы. Вы работаете, я плачу. Все! Мы живем с продаж. Вы обязаны выгрызать зубами месячный план. А у кого зубы слабые, старые или стерлись — на выход!

И она указала на дверь.

— Кто главный лох прошлой недели? У кого самые плохие результаты?

Маргарита носилась по кабинету как ураган, все больше распаляя и накручивая себя. Вдруг она остановилась прямиком перед ним.

— Не вы, ли, уважаемый Алексей Иванович, этот самый лох и есть? — ядовито процедила она, — где ваш вчерашний отчет!

Он замялся.

— Вчера не успел, много работы вечером навалилось.

— Много работы? — она удивленного округлила глаза так, что они стали похожи на большие пуговицы пальто. Повернулась к остальным и издевательски передразнила его, коверкая каждое слово, — у него много работы вечером навалилось.