В холле, перед дверьми канцелярии, было пусто. В серый и пасмурный мартовский день там царил полумрак.

Думая, что в канцелярии никого нет, Алексей быстро подошёл к двери, но, заслышав чей то разговор, решил подождать. Стараясь побороть охватившее его волнение, он переминался с ноги на ногу, то и дело прохаживался взад-вперёд по пустынному холлу.

Прошло около получаса.

Наконец, доносившийся из-за дверей канцелярии разговор прекратился. Говорившие попрощались, и сразу же раздался противный скрип тех же открывающихся дверей. В вышедшем из канцелярии человеке Алексей узнал знаменитого адмирала Василия Яковлевича Чичагова, командующего Балтийским флотом. В этот момент он снова подумал, что попадёт именно на Балтийский флот под его командование.

Закрыв за собой дверь, адмирал быстрым чеканным шагом направился по коридору к лестнице, ведущей вниз.

Удостоверившись, что канцелярия, наконец, свободна, Алексей вошёл внутрь. Перед ним сидел уже хорошо знакомый ему адмиралтейский чиновник, с белым напудренным лицом и раздражёнными краснеющими глазами.

— Добрый день, ваше благородие, — как можно вежливее поздоровался Алексей.

— Вы за разнарядкой? — сразу спросил чиновник, узнав уже хорошо знакомого ему гардемарина.

— Так точно, ваше благородие, — с надеждой на положительный ответ сказал Алексей.

Снова открыв свой огромный журнал, чиновник нашёл его фамилию и, сверившись ещё раз с карточкой из картотеки, положительно кивнул головой.

— Разнарядка на ваше имя уже получена, — сухо сказал он, проведя пальцем по строке с именем Алексея. — Вы приписаны к Черноморскому флоту, в Севастопольскую флотилию, под начало контр-адмирала Фёдора Фёдоровича Ушакова.

Гардемарин с облегчением вздохнул. Хотя, мысленно и посетовал сам на себя за то, что ошибся по поводу места своего назначения.

— Сочту за огромную честь, — борясь с волнением, ответил Алексей.

— Конечно, это огромная честь. Не позднее чем к началу мая месяца вам надлежит прибыть в Севастополь. На сборы и дорогу у вас два месяца. Советую поторопиться, Севастополь очень далеко от Санкт-Петербурга, — сказал чиновник, передвигая свой пыльный журнал на противоположный край стола, чтобы Алексей мог расписаться.

Подойдя к столу, Алексей взял перо из чернильницы и аккуратно, чуть дрожащей рукой, расписался в указанном месте. Потом взял протянутые ему документы о своём назначении. После чего вежливо попрощался.

Покинув канцелярию, он как на крыльях полетел вниз. Казалось, что после осенней тоски и зимней болезни в его жизни вновь воссиял свет.

Узнав о долгожданном назначении, родители постарались разделить радость своего сына. Мать вместе с сестрой в тот же день стали собирать ему вещи в дорогу.

Пребывая в крайнем нетерпении, Алексей уже буквально на следующий день хотел было отправиться в путь. Но, из-за царившей распутицы ни один ямщик не согласился бы ехать пока не просохнет дорога, да и отправляться вдаль в полном одиночестве было небезопасно. Пришлось прибиться к корпусу сухопутных войск, также направляющихся к южным границам империи, и вместе с ними ещё пять дней дожидаться, пока дороги не стали более или менее проходимы.

Так, оказавшись в полку Оренбургских казаков, Алексей покинул Санкт-Петербург.

Вместе с казаками Алексею надлежало добраться до слабожанского Харькова, а оттуда, когда войска двинутся на юго-запад, к молдавским Яссам искать себе уже других попутчиков. На четвёртый день пути они были в Великом Новгороде, затем, обогнув озеро Ильмень, двинулись по левому берегу реки Лопыть к её истоку, минули Витебск и на двадцатый день пути были в Смоленске. Через два дня двинулись дальше, и ещё через пятнадцать дней, миновав Орёл, прибыли в Курск.

За день старались проходить по тридцать-сорок вёрст, но, так как в корпусе, кроме конных казаков были пехотные и артиллерийские части, то и это удавалось с большим трудом. Растянувшаяся на многие мили армия двигалась медленно, словно сонная или полуживая змея, ползущая на своём брюхе. Одни части выбивались вперёд, обгоняя другие на десятки вёрст, но в скорости вынуждены были делать привал, ожидая всех остальных. Сказывалась и весенняя распутица, из-за которой движение, порой, и вовсе прекращалось.

Ночами рассёдланных лошадей казаки отпускали на выпас под присмотром мальчиков-пастухов, а сами ложились спать на обозных тюках прямиком под открытым небом. Утром, чуть свет, в больших походных котлах начинали варить щи, главным ингредиентом которых была запасённая из дому квашеная капуста. Если щей не оставалось до ужина, то начинали готовить и вечером. Но, несмотря на основной ингредиент, рецептура щей каждый раз была разной. Варили щи с мясом, с рыбой, с грибами, с репой, картошкой, гречневой или перловой кашей, с яйцом, ушками, и ещё бог весть с чем. В качестве съестных припасов брали с собой и живых, уже откормленных, поросят, забивали их на стоянках, варили в котлах и ели с тушёной квашеной капустой в качестве второго блюда Часто днём по полям и пролескам высылали охотничьи разъезды, чтобы добыть к ужину зайца или куропатку. Запасённые сухари ели, размочив их в щах или квасе. А если хотелось свежего хлеба, то выпрашивали оный у крестьян или на рынках обменивали на добытую ранее дичь. И чуть ли не на каждом привале к казакам прибегали рекруты-пехотинцы, прося дать поесть.

Наконец, спустя сорок пять дней марша, армия подошла к Харькову. Здесь их пути расходились. Дальше армейский корпус двигался на юго-запад, к Яссам, где располагалась ставка генерала-фельдмаршала Потёмкина, а Алексею нужно было на юг, в Крым.

Стояла уже середина апреля, и украинская Слабожанщина встретила пением жаворонков и благоуханием цветущих садов. Дороги уже вполне просохли, и это давало надежду на более быстрое путешествие.

Попрощавшись со старым седым есаулом, к роте которого подвизался, Алексей отправился искать себе новых попутчиков.

Проходя по шумным и колоритным улицам Харькова, он направился к большому и многолюдному рынку. Там, зайдя в пропахшую пивом и луком корчму, завёл знакомство со старшиной чумацкой артели, уже на следующий день готовой отправиться на юг, к Мариуполю.

Так, завалившись на чумацкую мажу, доверху нагруженную зерном и запряжённую парой дородных волов, юный гардемарин отправился дальше.

Взявшие его с собой чумаки были все сплошь из бывших запорожцев. Оружия они уже с собой не носили, но старательно сохраняли свой прежний казацкий облик Одеты они были в белые полотняные сорочки с вышитым воротником, красные шаровары, подпоясанные широким ремнём, украшенным позументом, кожаные жилетки и обуты в высокие остроносые сапоги. На гладко выбритых головах, как и встарь, носили длинный завитой чуб и усы, а сверху- козью или овечью папаху. Направляясь к азовским и черноморским портам, чумаки везли на юг зерно и строительный лес из северных и центральных районов Украины, а назад возвращались с рыбой и солью.

Ночью, как и лошадей, волов отпускали пастись. Утром, часа за три до восхода, трогались в путь и шли до первого привала, когда наступало время завтракать. Потом снова в путь, и следующий привал в обед. Вечером, на закате, ужин и за ним ночлег. Едой чумаков была пшённая каша с салом, хлеб с солью и галушки. Стоянку старались выбирать с пресным водоёмом и наилучшим пастбищем для волов, обходя поросшие полынью солончаки, коих много по левый берег Днепра.

Через двенадцать дней после отъезда из Харькова чумаки добрались до Мариуполя. Дальше они шли на восток к Дону, и Алексею снова пришлось искать себе новых попутчиков.

В мариупольском порту ему удалось встретить одного крымского грека, который на следующий день собирался ехать к своим родственникам в Симферополь. За один серебряный рубль он согласился взять гардемарина с собой. Проведя ночь у него дома, утром, чуть свет, они тронулись в путь. Дороги были сухие, давая двум небольшим простеньким лошадёнкам бежать быстрой уверенной рысью.