Путь их лежал вдоль северного азовского побережья, где по левую руку простиралось безбрежное шумящее море, а по правую открывался вид на столь же безбрежную, дикую скифскую степь. На ночь останавливались в крохотных греческих и татарских посёлках. Один раз заночевали прямо в открытом поле у каменного скифского изваяния. Перекусывали купленными по дороге чебуреками или припасённым ещё из дому пирогом-кубетэ.

На четвёртый день после отъезда из Мариуполя достигли полуострова Чонгар, и дальше пробирались на крымскую землю по косам и отмелям Сиваша. А ещё через два дня были уже в Симферополе.

Наступил май месяц, и в крымской столице было по-летнему жарко и солнечно. По-восточному шумный и многолюдный город, ещё недавно бывший лишь маленькой татарской деревней, встречал узкими витиеватыми улочками, говорливыми базарами, нисходящими с гор реками и бьющими из под земли родниками. Особенно взгляд завораживал вид горы Чатыр-Даг, возвышающейся исполинским шатром к юго-западу от города. После сухих и почти бесплодных степей северного Крыма, покрытых лишь ковылем и полынью, открывшаяся горная панорама казалась особенно диковинной и прекрасной.

На симферопольском рынке Алексей встретил торговца-татарина из Бахчисарая, согласившегося взять его с собой и довести до Севастополя.

Ближе к вечеру, когда рынок стал расходиться, они тронулись в путь и к полуночи добрались уже до Бахчисарая. На утро, угостив своего гостя завтраком из творога с мёдом и горячих пышных лепёшек, татарин повёз его дальше.

От Бахчисарая их путь проходил вдоль берега речки Бельбек, прямиком к морю, а по левую сторону, к югу, открывался безумной красоты вид на гору Мангуп-Кале, изобилующий скалами, утёсами и пещерами. Внезапно, не добравшись до моря трёх-четырёх вёрст, дорога повернула влево и направилась к месту называемому Инкерман. Вскоре, по правую сторону, открылся потрясающий вид на большую Ахтиарскую бухту, вокруг которой и раскинулся Севастополь, а слева виднелось гористое инкерманское плато, наверху которого стояли руины средневековой крепости Каламиты, а внизу, в скалистом уступе, располагался пещерный монастырь святых Римских Пап Климента и Мартина.

Проехав по мосту через речку Чёрную, из устья которой и выходила Ахтиарская бухта, татарин довёз его до Корабельной стороны Севастополя, где Алексей и попрощался со своим последним попутчиком. Дальше, чтобы доехать до ставки Черноморского флота, он нанял уже простого городского извозчика.

Только сейчас, в самом конце своего долгого двухмесячного путешествия, Алексей стал понимать насколько огромна и велика Россия. Столько совершенно разных, непохожих друг на друга земель, городов, народов, со своим климатом, укладом, историей и традициями, объединённых в одну огромную, небывалых размеров империю. Родившись в родовом поместье на Вятке, он знал лишь северную, карельскую и приуральскую Россию, и ему не верилось, что сии диковинные южные земли, больше похожие на Турцию или Грецию, с недавних пор тоже стали российскими.

Прибыв в ставку флота, Алексей направился к Ушакову, чтобы представиться и получить назначение на корабль. Кабинет контр-адмирала оказался полон людьми, и вновь прибывшему гардемарину с час пришлось ждать в коридоре, пока ему не разрешили войти.

Когда юный гардемарин вошёл в кабинет контр-адмирала, там ещё оставался один из капитанов, с которыми тот проводил совещание. Сам флотоводец сидел за массивным дубовым столом, обитым зелёным бархатом, на котором оставалась развёрнутой огромная карта с акваторией Чёрного моря и крымским полуостровом в центре.

Это был невысокий, тонкого телосложения человек, с ясным аристократическим лицом, с набелёнными волосами, стянутыми на затылке в косицу, и такими же набелёнными бакенбардами. На его смолянисто-чёрном мундире с высоким, расшитым якорями, воротником гордо зияли заслуженные награды, среди которых особо выделялись орден святого Владимира четвёртой степени, полученный за борьбу с чумной эпидемией, и орден святого Владимира третьей степени, заслуженный в битве у острова Фидониси. Вокруг шеи была обвита полосатая георгиевская лента с красным георгиевским крестом четвёртой степени.

Когда вошёл Алексей, оставшийся капитан хотел было выйти, но Фёдор Фёдорович жестом руки велел ему задержаться.

— Сергеев-Ронский Алексей Александрович, — сказал контр-адмирал, взглянув на документы гардемарина.

— Так точно, ваше превосходительство, — тут же ответил гардемарин.

Поставив в необходимых местах свои подписи, он вернул их владельцу. Потом поднял руку и указал на стоящего в стороне капитана второго ранга.

— Вот, молодой человек, познакомьтесь: командующий линейного корабля «Святой Георгий Победоносец» капитан второго ранга Поскочин. Извольте поступить в его полное распоряжение, — сказал контр-адмирал и откинулся на спинку стула.

— Будет исполнено, ваше превосходительство, — тут же ответил гардемарин и с благодарностью поклонился.

— Всё, идите, — махнул рукой командующий и снова склонился над картой.

Ещё раз поклонившись, Алексей вышел из кабинета и направился вслед за капитаном Поскочиным.

Но капитан, вместо того чтобы взять его с собой на корабль, первым делом отправил вновь прибывшего гардемарина в карантинный барак. Там его заставили снять с себя всю одежду и отдать её в прачечную, потом как следует вымыться и, вдобавок, хорошенько растереться уксусом. Пережитая в недавнем прошлом эпидемия чумы, поразившая херсонский порт и забравшая многих моряков Лиманской флотилии, была ещё свежа дурной памятью. В карантине он провёл десять дней, не выходя дальше пределов барачного дворика, и по два раза на дню, утром и вечером, подвергаясь тщательному осмотру врача.

На одиннадцатый день за ним пришёл молодой двадцатисемилетний лейтенант, забрал его с карантина и велел следовать за собой. От карантинного барака они направились на знаменитую Графскую пристань, в ту пору бывшую лишь простым деревянным причалом.

С Графской пристани, как с никакого другого места, открывался прекрасный вид на большую Ахтиарскую бухту и уходящую рукавом вправо меньшую Южную бухту.

Совсем рядом, как на ладони, гордо красовались суда героической Севастопольской флотилии, бывшей основой русского Черноморского флота. Ближе всего к пристани в ту минуту стояли пятидесяти-пушечный линкор «Святой Александр Невский» капитана второго ранга Языкова, сорокашести-пушечный линкор «Иоанн Богослов» капитана первого ранга Кумани и сорока-пушечный тяжёлый фрегат «Иоанн Воинственник» капитана второго ранга Баранова.

Корабли стояли так близко, что можно было расслышать, о чём говорят матросы на верхних палубах. Судя по их разговорам, и то и дело раздающимся офицерским приказам, корабли готовились к скорому отплытию.

Чуть дальше, ближе к Северной стороне города, стояли тяжёлые сорока-пушечные фрегаты «Святой Иероним» капитана второго ранга Алексиано, «Покров Богородицы» капитана второго ранга Ознобишина и «Амвросий Медиоланский» капитана второго ранга Нелединского. Судя по оживлённому поведению их экипажей, они также готовились в скорый путь.

Справа, в куда меньших по акватории Южной и Корабельных бухтах, стояли малые крейсерские суда и брандеры. Многие из них также готовились к отплытию.

Отдельно от всех, ближе к бухте Голландия, находящейся на Северной стороне, стоял адмиральский флагман и главная гордость русского Черноморского флота восьмидесяти-пушечный линкор «Рождество Христово». На его верхней палубе было спокойно, отчего можно было понять, что адмиральский флагман не собирается в скорый поход.

Также в стороне от других, ближе к бухте Северной, стоял пятидесяти-пушечный линкор «Святой Георгий Победоносец». Его экипаж также готовился к отплытию.

Усевшись в малую шлюпку, ведомую четырьмя матросами-гребцами, они поплыли к «Святому Георгию Победоносцу».

Это был довольно большой корабль, хотя и один из самых малых в классе линкоров, с тремя мачтами, двумя батарейными палубами и водоизмещением в полторы тысячи тонн. Орудия его нижней батарейной палубы достигали сорокавосьми фунтов веса, верхней батарейной палубы двадцатичетырёх фунтов. На носу и корме размещались более лёгкие двенадцати-фунтовые пушки, а также тяжёлые бомбовые мортиры и самые лёгкие восьми-фунтовые фальконеты. Сделанный из лиственницы корпус, толщиною в два фута, покрытый медной обшивкой, был достаточно прочен, чтобы выдержать попадание ядер из двадцатичетырёх-фунтовых пушек. Уступая в огневой мощи более крупным линкорам, он заметно превосходил их в скорости и манёвренности, являя собой идеальное равновесие этих трёх основных качеств, необходимых для военного корабля.