г

j

Формат бум.

— Парнишка, а, парнишка!

В. весеннем гулком воздухе этот окрик прозвучал -ломко и неожиданно. Кешка вздрогнул и оглянулся.

На поляну, еще влажную от недавно стаявшего -снега, из еловой рощицы, тихо сгрудившейся у пригорка, вышел человек. Затасканный короткий полушубок солдатского образца, рваная Шапка ушанка, на ногах заплатанные перезаплатанные ичиги. Но на плече, на желтом ремне ловко сидит винтовка и весь пояс укрыт под подсумками, а грудь перекрестили две ленты, усаженные, поблескивающими патронами. Кешка было сразу оробел, но набрался храбрости и, подражая старшим, солидно- сказал:

— Чего тебе... парнишка?.. Зачем кличешь?

Человек с ружьем усмехнулся и подошел вплотную

к Кешке. На молодом еще, но измазанном грязью и Копстыо ладе засветилась усмешка и сверкнул белый ряд крепких молодых зубов.

— Ты пошто такой сердитый? Здравствуй-ка!—И закорузлая рука опустилась на кешкиио плечо:

— Из Максимовской?

Кешка мотнул головой:

— Оттуда.

— Чей будешь?

—- АвдоТьин... Вдовы. Батька позалонись умер... ..Акентием меня зовут.

— Грамотный?

Кешка гордо.надулся:

— Второй год к учительше бегаю... По письму читать нынче, начал.
— Здорово!—Веселая усмешка сильнее заиграла; на запачканном лице и задорные серые глаза лукаво прищурились:

— А белые у вас еще валандаются?

— У нас. А ты...—и вдруг Кешка пугливо оглянулся вокруг па' елки, на прошлогоднюю траву, еще, не погретую как следует солнцем и еще не позеленевшую, точно: боясь, что они ’ подслушают его, и, подавшись ближе к человеку с ружьем, приглушенным голосом спросил:

— А ты из красных? Партизан?...

— Вот, вот, брат! Он самый!

— Видал ты!.. — Оживился Кешка: —То-то у тебя ружжо такое ладное... й патроны../ Стреляет поди здорово!—и юн робко и почтительно потрогал ремень и приклад ружья.

Потом Кешка вдруг нахмурился ' и, опять оглянувшись кругом, как будто' елочки все-таки не внушали ему доверия, опасливо сказал:

— Тебя бы:, паря, не поймали те, белые... * Ух, и. злъге они...

— Шибко злые, говоришь?

— Не дай бог! Поймают—так сразу из ружей за-стрелют. Да тебя,—спохватился Кешка,—не поймают!

Человек е ружьем удивленно поглядел на Кешку:

— Почему ты знаешь?

— Да у тебя ружжо. Ты сам сердитый. Сам отстреляешься..

Кешка говорил важно, толково, но взглянул на человека с ружьем, а у того глаза так заразительно искрятся задорным смехом, что у нею: самого заерзал круглый подбородок и все курносое пухлое лицо задергалось от отраженного веселья—и он прыснул. И так, поглядывая один на другого, они стояли и пересмеивались ■ беспричинно веселые,, налитые задором, который словно излучался от всего: и от ясневшего по весеннему неба, й от елочек, которым Кешка еще минуту назад так не доверял, и от травы, которая скоро-

скоро зазеленеет и расцветится весенней радостью.

Человек с ружьем, не переставая улыбаться,- опустился на кочку, топорШившуюся прошлогодней травой, и стал шарить, за пазухой кисет с табаком.

— Садись!—мотнул он половой Кешке.'—Садись, Кеха, потолкуем!

И оба снова беспричинно засмеялись.

— Ты мне, Кеха, спервоначалу скажи: язык за зу

бами ты jHieetub держать?—спросил человек с ружьем, старательно сворачивая из газетной измятой и измаранной; буМапй йпзгарху.—Болтать на деревне не станешь? ^! | ; ;^ШУ^л; 5 ⁵

— Нет!—■надулся Кешка,—Я, брат, не маленький... Понимаю.

— То-то !—стряхивая крошки махорки с колеи, удовлетворенно сказал человек с ружьем, и лицо' его снова осветилось ласковой и веселой усмешкой.—Ну, так ты вот что- мне расскажи, Кеха...

И он стал обстоятельно и толково расспрашивать Кешку о -его деревне,, о мужиках, о лошадях, а потом, словно' невзначай, о солдатах, которые вот уже вторую неделю почему-то. стоят постоем почти в каждой избе... Кешка слушал и охотно отвечал.

Человек с ружьем покуривал цигарку, мотал головою и время от времени солнечно улыбался...

. И ,

Авдотьииа изба стояла недалеко, от церкви, на пригорке, среди богатых домов. До смерти Степана, кеш-Киного отца, семья жила зажиточно и сыто. Изба была пятистенная, на две половины. Раньше ее занимали целиком сами: в. одной-половине жйли бесхитростной, но прочной крестьянской жизнью,. другая же, чистая стояла прибранная от праздника до праздника, восхи-£ щая бобылей- и бедняков простеночным зеркалом, гнутым диваном и затейливой громоздкой керосиновой 'лампой'.

Но со смертью Степана ушли из дома довольство и сытость, и теперь эта половина отошла под земскую квартиру, которая кормила Авдотью и ее двух детей— десятилетнего Кешку и тринадцатилетшога Палашку.

Каждый наезд начальства приносил Авдотье и Палашке многое беспокойства, но вместе с тем давал ей лишний заработок теми чаевыми, которые перепадали ей, а особенно бойкой и лукавоглазой Палашке.

Но в самое последнее время, вот с тех пор, как в далеком губернском городе, куда увезли однажды мобилизованных парией, завелось что-то темное и беспокойное, с тех пор, как -часть этих парней убежала из грязных, нетопленных казарм в сырые пахучие Дебри тайги, авдотьииа чистая половина была заселена постсяшгьгми. яшльцами. В МаКсййовское „ пригнали две -роты солдат и начальство поселилось на земской квартире. 4

'Для- Авдотьи и Палашки началась страдная пора. Офицеры, а их было- трое—поминутно поняли их то с самоварами, то за молоком и. яйцами на^! деревню. Вечерами:, когда после дневных шатаний' по деревне солдаты забирались в избы, где они потеснили хозяев, и там гнездились ко сну, авдо-тьиньг постояльцы заводили игру в карты и до: поздней ночи томили то ее, то ПалаШку яичницами-глазуньями и розысками по соседям кйслоЙ капусты или соленых огурцов.

Кешка в этих хлопотах вертелся без пути. Его постояльцы пользовали порою днем, когда нужно было послать какуао-нибудъчзаписку к рыжему коренастому, ефрейтору ОхроййеЩе.' почему-то поселившемуся па другом конце села. Поручения эти Кешке давал самый молодой из офицеров, Семен Степаныч, который по-

г .

крик'ивал на него полуДобррдуннЛ, полустрого и часто невесело шутил с ним.

В первые дни, как пришли в Максимовское солдаты, деревня нахмурилась, насторожилась и стала как-то вся сразу и а-чеку. Мужики попрятались по избам, солдаты молча приглядывались к макстговндм и все как будто чего-то ждали. Дай максимовцы-притаились и приготовились Ждать—что из всего этого будет.

Кешку приход солдат обрадовал. Грозное оживление, • которое они принесли с собою в село, серые группы ‘их, слоняющиеся по широкой улице, и незнакомые странные повозки с какими-то еще более незнакомыми, еще белее странными ящиками на них будили в нем волнующее любопытство и заставляли его вертеться возле них, расспрашивать, слушать и глядеть широко/открытыми глазами.

Вскоре Кешку знали- уже почти все солдаты, а Охро-менко начал его- часто кой' о чем расспрашивать.

Хитрый ефрейтор, в говоре которого было- мало украинских певучТгх тонов и который только .изредка сбивался на «хохлацкое» произношение, ловил Кешку где-нибудь за избой, подальше от взрослых и расспрашивал как будто' о пустяках, о чем-то нестоющем, по глаза его впивались в Кешку и точно! буравчики сверлили его, и тот чувствовал безотчетную жуть, оставаясь один на один с ефрейтором.