На языке сурков Свирьку звали совсем не Свирькой, а как-то по-другому. А имя ему дали уже потом люди. Это произошло после того, как Свирька попал в беду.

Как-то он решил прогуляться и ушёл далеко от своего домика. Он бежал среди ковыля, беззаботный и весёлый, останавливался, нюхал травинки, становился на задние лапки и снова бежал вперёд. Внезапно он услышал грохот. Какое-то непонятное чудовище с круглыми красными ногами встало рядом с ним. Свирька коротко свистнул, заметался, ища, куда бы убежать, и тут почувствовал, что его крепко схватили и понесли. Сурчонок от страха закрыл глаза и не шевелился.

Тракторист дядя Ваня приоткрыл край своей куртки:

— А ну, лезь за пазуху, дрожишь весь, — сказал он добродушно и почесал сурчонка за ухом. Потом сел за руль трактора, и машина побежала по дороге. Тракторист направлялся в мастерскую на центральную усадьбу.

Испуганный Свирька притаился. Ему было тепло под курткой. Но маленькое сердце билось, охваченное страхом. Бедный Свирька! Ему никогда не приходилось ехать куда-то в неизвестность на громыхающей машине.

Дядя Ваня сдал трактор механикам, а сам отправился домой обедать. Петя и Шура выбежали навстречу отцу. Он закрыл за собой дверь и сказал весело:

— А что я вам принёс, ребята!

Он распахнул куртку и осторожно вытащил оттуда тёплый сжавшийся комочек.

— Сурок! — восторженно закричал Петя. — Как же ты его поймал, папа?

— Он не слушался, наверное, своих родителей, — весело объяснил отец, — и отправился гулять без спросу. Я подъехал неожиданно и взял его врасплох.

— Мы назовём его Свирькой, — заявил Шура, — помнишь, как того ежа, который живёт у бабушки в деревне!

— Свирька так Свирька, — согласился отец, — а теперь давайте покормим его чем-нибудь, он, наверное, проголодался.

Свирьке накрошили хлеба на бумажку и положили комок рассыпчатой гречневой каши. Сначала он недоверчиво обнюхал всё и забился в уголок. Но потом, когда все сели к столу, Свирька осмелел. Каша пахла так вкусно, и он осторожно, крупинку за крупинкой, принялся подбирать её.

Постепенно Свирька освоился, привык к новому жилью. Он даже выходил гулять с Шурой и Петей во двор, вместе с ними возвращался в комнату и, смешно подпрыгивая, бежал к своим блюдечкам, наполненным едой, которые стояли в отведённом для сурчонка уголке.

Одно только тревожило Шуру. Морща веснушчатый носик, она взволнованно спрашивала отца:

— Папа, а почему он ничего не пьёт? Ничегошеньки: ни воды, ни молочка?

— Сурки к воде непривычные, — отвечал отец, — живут они в степи, где палит солнце, где воды очень мало. Если дождь пойдёт или роса появится, — полижут водяные капельки, им и хватает.

— А они не вредные, сурки? — спрашивала Шура. — Они не будут нашу пшеницу есть?

— И к зерну сурки непривычны. Едят они всякие сорняки, травку, которой в степи много. А зерно — это для них новая еда, незнакомая. С опаской они к ней относятся. Не вредный это зверёк, а даже полезный. Из сурковых шкурок хорошие воротники, шубки получаются. Время от времени устраивают охотники на взрослых сурков облаву как на пушного зверя…

За лето Свирька очень привязался к ребятам. Но, когда им надо было идти в школу, сурку пришлось расстаться с новыми друзьями. Отец сказал Шуре и Пете:

— Через несколько дней вам в школу. Поедете в интернат в новый совхоз. А мы с мамой тут остаёмся работать, и нам не до сурка. Отпустим Свирьку домой. Как раз в ту сторону машина с зерном идёт.

— А почему его нельзя выпустить тут? Ведь кругом такая же степь? — спросила Шура.

Но отец отрицательно покачал головой:

— У сурков свои законы. Они живут большими семьями. Если мы выпустим Свирьку тут, неподалёку, он погибнет. Местные сурки ни за что не примут чужака, растерзают его. Поэтому, когда я поймал Свирьку, я заметил то место и подкатил к обочине дороги большой камень, чтобы не забыть Свирькин дом.

Так и порешили отвезти Свирьку домой.

Ребята забрались на мешки с зерном, и машина тронулась. Отец примостился на борту и внимательно глядел на дорогу. Неожиданно машина остановилась.

— Вот он, мой камень, — сказал отец, спрыгнул с машины и подхватил Шуру. Петя соскочил сам.

— Я за вами заеду на обратном пути, — пообещал водитель, высовываясь из кабины.

Машина уехала, а они втроём остались на дороге. Впрочем, не втроём, а вчетвером. Потому что Свирька, как и весной, сидел у отца под курткой. На этот раз он не боялся. Привыкший к людям, он спокойно спал и даже смешно похрапывал во сне.

— Как удивятся сейчас его папа и мама, — сказала Шура и вздохнула, — вернулся их сын.

— Он, наверное, расскажет им много интересного про наш дом, — добавил Петя.

Папа засмеялся:

— Как жаль, что мы не знаем языка сурков и не услышим Свирьку. Он, может быть, стал таким же хвастунишкой, как Петя, и расскажет им что-нибудь лишнее.

Петя засопел и хотел уже было обидеться, но в это время отец приложил палец к губам:

— Тише, слушайте!

Ребята притихли. Над степью нёсся какой-то странный звук. Он то замирал, то опять звенел в ушах, точно кто-то играл на дудочке. Короткие переливы, потом опять тишина, потом опять переливы.

— Сурки свистят, — объяснил папа, — вот видите, они стоят посреди степи как часовые, смотрят вокруг и посвистывают.

Может быть, поэтому казахи никогда не обижают сурков и называют их своими младшими братьями.

Свирька вылез из-под куртки и сидел теперь у отца на плече, глядя на степь. Его маленькие круглые, как бусинки, глазки отражали солнечные лучи.

— Он понимает, что вернулся домой! — закричала Шура. — Посмотри, папа, какое у него выражение морды!

Выражение Свирькиной морды было, конечно, обычным. Но папа не хотел огорчать дочку.

— Конечно, понимает, — отозвался он весело. И, нагнувшись, посадил Свирьку на землю.

— А ну, друг, беги домой!

Несколько секунд Свирька сидел неподвижно. Ветер вздыбливал его шёрстку, и сурчонок внезапно показался удивительно толстым.

— Отъелся на нашей каше, — засмеялся отец и хлопнул в ладоши.

Свирька вздрогнул и вдруг помчался вперёд. Прошло ещё несколько минут, и вот он уже исчез, затерялся в ковыле.

Я, конечно, не знаю, что рассказал Свирька своим маме, папе, братишкам и сестрёнкам. Но, наверное, что-нибудь очень интересное о том, как он жил у людей.

В воскресенье вечером братья Ивановы, трактористы, вернулись в совхоз с охоты. Всё население улицы Палаток сидело у пруда. Только что посмотрели новую кинокартину, и механик дядя Коля собирал коробки с лентами. Комбайнер Василий растянул аккордеон, первые танцорки, официантки Люся и Валя, встали в позу, и вдруг на освещённый танцевальный круг вступили братья-охотники.

— Внимание! — крикнул Сергей. — Новое действующее лицо сегодняшнего спектакля!

Он скинул рюкзак, развязал его, перевернул, и на землю выкатилось что-то пушистое, круглое. Раздался обиженный визг. И все сразу заговорили весело, недоумевающе:

— Гляди-ка, медвежонок!

— Сам Топтыгин пожаловал!

— Мишка!

А самый маленький зритель двухлетняя Катюша вдруг ткнула пальцем вперёд и сказала восхищённо:

— Бишка!

Так и прозвали целинники нового жителя молодого совхоза Бишка Мишкович Топтыгин.

— Нашли мы его в кустах, — рассказали охотники. — Сидел он там и плакал тоненьким голоском. Поискали мы вокруг — нет ли матери поблизости. Хотелось нам её шкуру для украшения будущего клуба раздобыть. Но сколько мы её ни ждали — не пришла. Бишку мы пожалели и взяли с собой.