— Садись, он и тебя потянет, и твой скверный язык! — задиристо крикнули мы в ответ. Мы верили в нашего Педро.

На березе хохотал зеленый дятел.

По утрам, когда солнце поднимается из туманов, на берегу заросшего камышом озера, под высокими соснами, трубят журавли. Они встречают солнце трубными кликами, словно говоря нам, жителям маленького хутора:

«Вылезайте, сони, из перин! Красно солнышко давно взошло!..»

При этих трубных звуках ты кажешься себе грешником перед судом общественности. Ты чувствуешь себя ничтожным и виноватым и невольно вспоминаешь все свои грехи и упущения. Крадучись ты спешишь к письменному столу и принимаешься за работу.

Мой труд успешно подвигался вперед. Герой романа благополучно преодолел тяжелый этап своего жизненного пути и духовно созрел. Тут меня вызвали в город на заседание, и пришлось все бросить. За это время и герой и Педро одичали.

Наконец все же выдалось свободное воскресенье. Мы решили выехать на прогулку. Везти нас должен был Педро. Запрягая его, мы снова пустили в ход хлеб.

Все готово. Не без опаски мы садимся в тележку.

— Н-но!

Педро оглядывается. А где же хлеб? Я взмахиваю кнутом. Педро пускается наутек. Убегая, он увозит с собой тележку, а вместе с нею и нас.

Ох уж этот человек с его хитростью! Он говорит лошади: «Я вижу, тебе некуда девать силу. Поработай на меня!» Он прицепляет к лошади повозку, грозит кнутом, и он все еще недоволен! «Удираешь? Так прихвати с собой меня и мои тяжелые мешки!» Лошадь тащит и его, и груз. Теперь он доволен и говорит: «Лошадь отлично везет». Как бы не так! Следовало бы сказать: «Лошадь отлично удирает».

Кристе захотелось править. Я передал ей вожжи. Мы поменялись местами. Кучер должен сидеть справа.

— Н-но, Педро, пошел!

В этом шипящем «пошел» Педро почудилось что-то страшное. Он припустил во всю прыть, перешел на рысь. Тип-топ, тип-топ — выстукивали маленькие копытца. Вдохновленный тарахтеньем тележки, запахом смолы, доносившимся из лесу, и перекличкой дроздов, я сочинил извозчичью песню:

Педро шарахнулся. Криста с перепугу выпустила вожжи. «Эх ты, горе-кучер!..» Педро приударил галопом. Я подхватил вожжи. Еще немного, и они сползли бы на землю. Тогда нам оставалось бы только соскочить с тележки. Я не спеша натянул вожжи.

— Тише, тише, все в порядке! — успокаивал я Педро.

Заодно я успокаивал и самого себя. Педро пошел рысью, еще минута — и он снова отстукивал «тип-топ», мерно и чинно, словно заправская крестьянская лошадка.

Упоенный собственной мудростью, я принялся поучать Кристу:

— Есть такие люди, они выпускают вожжи, да еще удивляются, когда вместе с вожжами упускают и самое жизнь. Они слишком полагаются на судьбу…

Пока я умничал, Педро снова рванул в сторону, и я мог на деле доказать справедливость своих слов.

— Тише, тише, все в порядке!

На этот раз Педро испугался белого ствола березы. Теперь я смотрел во все глаза, нет ли впереди еще берез, как вдруг он опять прянул в сторону. Берез поблизости и в помине не было. Зато в дорожной колее трепыхался на ветру клочок газетной бумаги. Итак, белое для Педро — страшный цвет. Вскоре мы узнали это наверняка: белоствольные березы, обрывки бумаги, белье на веревке, пролетающий белый голубь, ветка с белыми цветами, колеблемая весенним ветром, — все это нагоняет на Педро страх.

Очень может быть, что, когда Педро был жеребенком, его испугала белая наседка, с кудахтаньем вылетевшая из гнезда, или белый петух, который воинственно накинулся на мирно пасшегося жеребенка, — и страх этот остался навсегда.

Но разве не случается и людям пугаться качающегося на веревке белья? Разве иной раз не являются им привидения? Надо вселять в людей мужество!

Если в обществе Педро меня и впредь будут осенять такие откровения, то мне, право, следует опасаться за своего героя. Чего доброго, он станет до неприличия мудрым.

Жена возвращалась из поездки. Я решил подать ей на станцию экипаж. То-то удивится!

Позади станционного здания есть прекрасная лужайка. Там пасся Педро, пощипывая сочную травку. До остального ему дела не было. Когда прибыл поезд, Педро лишь навострил уши. Я побежал навстречу жене, предварительно разнуздав Педро и привязав вожжи сбоку к тележке.

Жена вышла из вагона. Я забрал у нее чемодан, мы поздоровались.

— А я здесь вместе с Педро, — гордо сказал я.

Но тут паровоз дал гудок, словно посмеиваясь надо мной. Педро ответил паровозу громогласнейшим трубным ржанием. Поезд тронулся. Педро за ним. Он тащил тележку на одной постромке. Паровоз снова загудел. Педро, явно принимая его за кобылу-великаншу, заржал в ответ:

«Я здесь!»

Пых! — паровоз выпустил облачко пара. Какое ему дело до этого влюбленного малыша! У него свой, строго установленный железный путь по белу свету. Но Педро-то был свободен и мог выбирать. Он сломя голову мчался вдоль путей. Маленькая тележка так и гремела по шпалам. Щебень летел во все стороны. Вот и столбик с табличкой. «Стой!» было написано на ней. «Стой, если услышишь свисток паровоза!»

Педро читать не умел, но табличка была белая: страшный цвет для Педро. Он шарахнулся в сторону. Тележка зацепилась за столб. Педро дернул. Ему во что бы то ни стало хотелось догнать эту железную лошадь и поиграть с ней. Одно колесо тележки осталось у столба, а Педро потащил тележку дальше на трех колесах. Однако последний вагон поезда уже обогнал его. По ту сторону путей открылась широкая лужайка. Туда-то, прямо через рельсы, и устремился Педро. Тележка рассыпалась, словно карточный домик. С треском полетели на землю боковины, а подстилка вывалилась прямо на рельсы. Постромка оборвалась, и Педро очутился на свободе. Он перекувырнулся через голову, подскочил вверх, как кошка, и, волоча по земле обрывки постромок, помчался галопом в деревню через шоссе и небольшую дубовую рощицу. К Педро подбегали люди, кричали, махали руками, пытаясь преградить ему путь. Но он галопом обходил людей, деревья и тумбы, направляясь к деревенской околице.

Я звал Педро, громко выкликая его имя. Он ничего не слышал. Постромочные цепи своим звоном и бряцанием только пуще подгоняли его. Вихрем влетел он в лес, но тут же выскочил обратно и помчался дальше, пока не скрылся за поворотом дороги.

Я вытер пот со лба. В лесу злорадно хихикала сойка. Вот на повороте показалось стадо коров, загородив мне путь. А это что такое? Черная телка? Нет, это был Педро. За коровами шел пастух с кнутом. Кнут показался Педро более опасным, чем бренчание цепей позади него. Он повернул и мелкой рысцой побежал впереди стада.

— Педро! Педро!

Жеребчик остановился, и сразу же затих лязг цепей позади, наводивший на него страх. Он дал себя поймать.

Мы зашагали обратно к вокзалу. Жена шла нам навстречу. Ну, теперь держись: уж она не пожалеет для нас шпилек! Но жена только весело нам кивнула.

— Ну, как Педро, не ушибся?

Стало быть, она все же любит нашу лошадку!

Рабочие привокзального дровяного склада подобрали с рельсов останки нашей тележки, надели на ось колесо, примастачили к остову разрозненные части кузова. Не успел я оглянуться — тележка была собрана! Сочувствие и взаимопонимание — в каких только обличьях они не встречались мне в жизни! Под руками друзей моя катастрофа обернулась забавным приключением. Это маленькое размышление о взаимопомощи мы спрыснули несколькими добрыми стопками в станционном буфете.