— Товарищ командир!

Элвадзе отскочил от девушки как ошпаренный. Подошел Пермяков и, узнав о нахальстве Сандро, сказал:

— Встаньте, извинитесь перед Верой и идите на пост вместо Елизарова. А завтра поговорим…

Сандро вскочил, произнес:

— Извините, пожалуйста, Вера Федоровна, — и пошел в наряд. Качая головой, Элвадзе повторял про себя: «Как нехорошо получилось!» Он подошел к Елизарову. Тот, не шевелясь, стоял на урочном месте, прислонившись к дереву. Элвадзе придирчиво спросил:

— Почему нарушаете устав караульной службы? Почему не окликнули меня?

— Я же тебя узнал, — примирительно ответил Михаил.

— Не тебя, а вас. Службу несете, а не чай пьете со мной.

— Брось воображать.

— Что? — вспыхнул Сандро.

Стыд и волнение вызывали злость, и ему захотелось сорвать ее на ни в чем не повинном казаке.

— Почему не в духе? — запросто спросил Михаил.

Элвадзе присел на корточки под деревом, закурил, пряча огонь, выдохнул вместе с дымом:

— Скандал!..

— Поделом, — выслушав его, вспылил Елизаров. — По морде бы надо дать. У нее горе какое, а ты руки распустил.

— Ну, запел… Что особенного?

— Хамство, вот что. А еще комсорг.

Элвадзе задело за живое, но он больше не возражал, тяжело вздохнул и стал на пост.

Сквозь ветки забрезжила предрассветная синева. Звезды над лесом таяли, словно снежинки в воде. Деревья плакали, роняя капли. В лесу было тихо.

Казаки спали. Михаил прижался щекой к теплой ладони Веры. Бодрствовали только часовые.

Вера проснулась. Рука ее затекла, но, почувствовав сонное дыхание Михаила, она улыбнулась и не стала тревожить его. Девушка неотрывно смотрела ему в лицо. Не шевельнется ли оно? Не откроются ли глаза? Не прочтет ли она в них скрытую ласку? Михаил крепко спал. На крутом лбу его между черными бровями залегла упрямая складка, на прямом носу выделялась горбинка. Он шевельнул характерными губами, спросонья положил ей руку на грудь. Вера сладко вздохнула и прижалась к нему. Ей хотелось обнять его, прильнуть щекой к его лицу. Она осторожно потрогала его жесткие кудри, подумала: «Наверно, сердитый». Михаил потянулся во сне, обнял ее, положил голову на плечо. Вера вспомнила объятия Элвадзе и удивилась: «Почему того оттолкнула, отчитала, а этого сама прижимаю к груди?» Нравился ей этот молодой казак, но распустил бы он руки, и она отчитала бы его, как Элвадзе… Вера ласково провела рукой по лицу Михаила. Он не просыпался. Девушка, укрываясь, невзначай толкнула его в грудь. Михаил вздрогнул и поднял голову. Вера успела закрыть глаза.

Он долго смотрел на девушку. Много молодых казачек видел он на Дону, но такой красивой, как Вера, казалось ему, не встречал. На ее свежих щеках то появлялись, то пропадали ямочки. Михаилу даже досадно стало, что так быстро ямочки исчезали. Лоб ровный, гладкий. Темно-русые волосы выбивались из-под платка. Брови темные, густые. Губы алые, полуоткрытые… Михаил невольно нежно обнял девушку, стараясь не разбудить ее. Вера открыла глаза. Он покраснел, отвернулся. Она покачала головой, упрекнула его.

— Обнимаете?

— Холодно, Вера, — виновато отвечал он.

— Вам всем холодно: один говорит, холодно, другой…

К окопам подбежал Тахав, стоявший на посту. Глаза у него блестели, лоб сморщен. На каске торчали ветки: для маскировки.

— Грузовик идет!

Пермяков вскочил, схватил автомат, бросился к окопу, вырытому на краю леса у дороги. Может, эта машина прокладывает путь, по которому, как предполагали старшие командиры, должна пойти немецкая дивизия? Елизаров кинулся вслед за Пермяковым.

Пермяков всматривался в дорогу: заметны ли мины, поставленные казаками ночью? Нет, не заметны.

— Приготовиться к захвату грузовика, — тихо приказал комэск.

Тахав лег за пулемет, крепко вцепился в резные рукоятки. Остальные сжимали карабины, автоматы. Машина с нарастающим гулом приближалась. Пермяков негромко предупредил:

— Без моей команды не стрелять!

Михаил испытующе посмотрел на Тахава, заметил:

— Ты как-то спокойно ждешь. А я дрожу. От нетерпения!

Услышав его слова, командир эскадрона ободряюще кивнул ему головой, подумал: «Развоевался казак».

Сзади, из леса, к окопам шла Вера. На голове у нее была каска, на боку болталась сумка с красным крестом. На поясе висел пистолет в новой кобуре. Елизаров недовольно махнул ей рукой: назад, дескать, сидела бы там, в тех окопах. Вера упрямо покачала головой. Ей не хотелось быть в стороне. Ранят кого-нибудь, надо перевязать.

— Не ходите сюда! — громким шепотом встретил ее Михаил.

Вера не послушалась, подбежала и прыгнула в окоп.

Тяжело пыхтя, грузовик с кузовом, обтянутым брезентом, приблизился к окопам настолько, что Елизаров приготовил гранату.

— Не бросать! — крикнул Пермяков.

Взорвалась мина. В машине раздался многоголосый визг свиней. Из кузова потекла кровь. Шофер, подброшенный вверх, уронил голову на руль. Машина сошла с дороги. Офицер, сидевший рядом с водителем, выбросился на обочину — уцелел как-то и пополз было в лес. Елизаров подбежал, схватил офицера за воротник шинели и стал трясти. Немец вырывался.

— Хальт[6], гадюка! Стукну о пень.

Притащив пленного к окопам, Михаил бросил его на бруствер:

— Таскал, волк? Таскают и волка!

Немец крякнул, приподнялся, опираясь руками о землю.

— Куда едете? — спросил Пермяков.

Офицер интендантской службы безнадежно махнул рукой и голосом обреченного на своем языке заговорил:

— Безразлично. Все равно расстреляете.

— Ничего подобного! Мы пленных не убиваем, — возразил Пермяков по-немецки и спросил: — Какое направление у вашей дивизии?

— Ростов, Кавказ, — покорно ответил немецкий интендант.

Элвадзе, стоявший рядом с пленным, вспыхнул:

— Товарищ командир, разрешите. Я ему Кавказ покажу.

— Нельзя!

— Танки идут, танки! — крикнул Тахав.

— Свяжите и посадите пленного в окоп. Все на линию огня, — приказал Пермяков. — Вера Федоровна, а вы здесь будете.

Послышался глухой гул моторов, треск мотоциклов, лязг гусениц — немцы направлялись в Шатрищи. Совсем близко на шоссе появился танк, за ним другой, третий. Елизарову жарко стало, но уже не так, как в первом бою. Тогда он не разобрался в обстановке, теперь ему стало ясно: не пропустить колонну. Устоит эскадрон или сомнут его танки? Михаил посмотрел на Элвадзе уже без тени обиды на него, хотя ночью они из-за Веры поругались не на шутку.

— Как самочувствие?

— Веселое, — ответил Сандро, — а как твое? Не трясутся колени?

— Страшновато, но паниковать не собираюсь, — Михаил с досадой пожал плечами. — Много танков, но мы их доймем.

— Жилы порвем, а доймем! — подтвердил Элвадзе, набивая пулеметный диск бронебойными патронами.

«Туго придется казакам», — подумал Пермяков. Противотанковых ружей в эскадроне не было. Плохо и со связью: телефон из полка в такую даль не могли провести, а рации не имели. Поэтому комэск приказал связному мчаться в штаб с донесением, в котором он обещал задержать колонну до подхода подкрепления.

Передний танк подходил к месту засады. Высунувшись по пояс из башни, долголицый немец беспечно курил, пуская кольцами дым.

— Огонь! — скомандовал Пермяков.

Елизаров бросил гранату. Танкист повис на борту люка. Тахав из-под куста метнул бутылку с горючей смесью. На танке вспыхнули клочки огня. Синеватые струйки пламени, шипя и треща, расползались по броне, вспыхивали, охватывая танк огненными языками. Из люка выскочил водитель в коричневом комбинезоне. Промасленная ткань загорелась на нем. Танкист хлопал ладонями по груди, мотал головой. Меткая пуля сразила его. Из башни поднимался черный столб дыма. Загромыхали взрывы снарядов. Взрывные волны, перекатываясь, вдавливали казаков в окопы. Оглушительно взорвался бензиновый бак, из люка вырвалось огненное облако.