Слова Василя запали мне в душу. Кто знает, вполне возможно, ято она является действительным агентом самого начальника контр-разведывателыюй службы Ка-ранадзе или личным резидентом осведомительной сети ,,двуглазого”, как назывзли Берия, который нередко присылает свою агент}'ру, под видом служебных инспекторов, во флот, ^тот чекист пи одному командующему ис верит, не только морякам.

* •

Поверье матросское, что женщина на корабле, да еще в открытом море — приносит несчастье, началось на эсминце сбываться.

Первой жертвой матроса в юбке стал, к большому удивлению всего экипажа, ярый ненавистник женского пола Василий и к тому же мой друг.

При встрече с комсомолкой он сразу терялся, краснел и терял свой дар речи.

Хотя я неоднократно и журил Василия за переменчивость в его характере и предупреждал, что если комиссар заметит его увлечение, то ему не поздоровится, все-же видел, что мои увещевания не помогают и, что „юбка” основательно вскружила голову моему другу, который бросил якорь возле нее надолго.

Да видно было, что не одному Василию вскружила голову наша корабельная гостья.

Бросал на нее молниеносные взгляды и сам комиссар Зверев, с охотой сопровождая ее по эсминцу и знакомя с малозначащими деталями военного корабля.

Не пропускал случая, чтобы встретиться с ней и заговорить, капитан третьего ранга — Жук.

Старшина же сверхсрочник, машинист Левченко, под жгучими взглядами Жени, имя которое носила комсомолка, забывал, что у него, в далекой Белорусской республике, имеется жена и сын.

С Женей Левченко встречался чаще всех, показывая ей по распоряжению комиссара весь организм военного корабля.

Стремление у каждого — побыть наедине с девушкой, опережало у всех четверых обязанность по службе, которой они начинали иногда и манкировать. В свободные же часы, гонялись за ней по трапам и встречаясь, бросали друг на друга злобные взгляды.

Дальше всех, в своем любовном порыве, зашел Насилий. Он начал угрожать комсомолке, что если она не ответит на его любовь, то он покончит с собой.

Последнее обстоятельство вынудило меня доложить о Василис капитану эсминца Орлову, поскольку я видел сам, что увлечение для моего друга может кончиться трагически.

Внимательно выслушав меня, капитан немедленно на Василии наложил арест, без права выхода из технического кубрика.

Наложив дисциплинарное наказание на Василия, Орлов наложил арест и на машиниста Левченко, за игнорирование своими служебными обязанностями. Комиссар же Зверев, со своей стороны, возможно по причине своих чувств ревности, наказал Левченко более сурово, занеся в его личное дело параграф „об антнморальном разложении” экипажа и систематическом опаздывании на вахту.

• •

*

Девушка действительно была внешне красивое „деревцо". Молодая, к тому же стройная в самой своей основе.

Выбывшие, не по своей вине, из „строя" Василий и Левченко, этим самым расчистили путь для капитана Жук в его „обработке” девушки.

Не имея соперников. Жук продолжал усиленно за ней ухаживать, не оставляя без внимания ни одного ее желания. Отстал и сам пристарелый комиссар Зверев, как видно решив, что и сам через эту „юбку", сможет получить в своем личном деле, неожиданный для себя сюрприз.

Сама же виновница всех этих событий, продолжала очаровывать экипаж своей молодостью, простотой в обращении, „инспектируя” иод руководством капитана Жук эсминец, не брезгуя даже смрадной кочегаркой судна и посещая часто среду вахтенных матросов.

Однажды, находясь в кочегарке вместе с капитаном Жук, девушка от жары и пыли потеряла сознание.

Увидя в таком положении ..инспекторшу", вахтенный кочегар громко рассмеялся, сопровождая свой смех бранью, от которой на суше, стены домов краснели.

Придя в себя и придерживаясь за рукав кителя Жук, девушка присела на пыльный выступ трюма, рядом с ворохом угля.

Кочегар-же Павел, выходец из города Одессы, подбрасывая в топку уголь, продолжал смеяться и пылить едким шлаком. Когда же эсминец от качки становился на крен, заставляя девушку невольно вскрикивать, он начал острить, подпевая свою любимую песенку „Подруга” и как видно, рисуясь перед Женей, своей разудалостью.

Смотря чаще на моряка в серенькой юбке, чем на топку и зубоскаля, Павел не заметил, что я сменил капитана, которого вызвал к себе Орлов.

Заметив мое появление девушка повеселела и даже начала улыбаться в ответ на смех и песню Одессита.

Он в этот момент открыл колосники топок, девушка же находилась рядом с массивными паровыми котлами.

Огромное пламя вырвалось из раскаленных жерл и ослепило се. Она вскрикнула и бросилась из трюма наверх.

Сначала я хотел было наказать матроса за самодурство, но передумал и только выругал его за шутки, которые не подходили в его часы вахты.

На кочегара мое предупреждение не подействолало и он еще громче стал смеяться вслед „инспекторше’*, сопровождая свой смех бранью.

Шумное поведение кочегара, привлекло внимание матросов находившихся за отсеком кочегарки и они не преминули разнести по кораблю молву, что „Павлик одержал победу над неприступной комсомолкой”.

Узнавши об этой истории капитан Жук, вызван к себе кочегара, потребовал от «его объяснения. Он упрекнул его в нетактичности к девушке и пригрозил строгим взысканием, но поскольку произошло все это в мое дежурство, то дать дальнейший ход делу он был бессилен. Это мог сделать только командир корабля Орлов.

Вызов и разнос кочегара капитаном Жуком, обозлило матросов и они начали итерировать исходящие от него распоряжения. Мне же старались доказать, что Павел ничего безрассудного не сделал по отношению „любовницы” Жука и. что жалеют они только об одном, что кочегар не умел по настоящему отшить незванную гостью от инспектирования боевого экипажа русского корабля.

Матросы в своей массе были уверены, что комсомолка появилась среди них не спроста и прислана не как инспекторша корабля, а как сексот по проверке настроения всего экипажа.

— Ее цель, — говорили мои сослуживцы, — не помогать молодым морякам вступать в Ленинский Комсомол, а искать среди черноморцев недовольных на социалистическую службу и заглядывать каждому в душу, персвер-нуть эту душу, а после отдать ее на расправу чекистам.

— Жалко одного, — сказал Павел, — я упустил из виду один момент и не показал ей инвентаря кочегаров, если бы инспекторша проверила, то наверняка, и без комсомольского билета, был бы причислен к стахановскому движению но сохранению социалистической собственности.

Одессит своих настроений к власти не скрывал и часто откровенничал со своими товарищами.

Почему матросов так страшно влекло к юбке, я не буду останавливаться. Наверное и сами читающие могут себе ответить, если найдутся, которые хоть немного знают морскую обособленность в военноморском флоте Советского Союза.

В противоположность же всему этому, механизмы корабля с неистощимой энергией работали, как часы и их тяжеловесные агригаты обливались то н дело дождевой пеленой масленных брызг смазки.

На их могущественных, но в то же время прозрачных частях стали и меди, блестел звездным сиянием трюмный свет электричества, а под огромным давлением шатунов, как бы опережая друг-друга, подымались и опускались тяжелые головы мотылей, вращавших величавый, но послушный морякам коленчатый вал механизмов.⁸)

Но и здесь донощик оказался на лицо. Он донес о разглагольствованиях кочегара и об этом стало известно комиссару Звереву. Последний арестовал Павла и в сопроводи тельной работникам особого органа дал свое заключение — „списать с эсминца „Безымянный” матроса Павла Горленко, как одного из зачинщиков минувшего дезертирства в Новороссийске". (Конечно ложное).

Но красному комиссару не посчастливилось изолировать в концлагеря матроса, так как в скором времени началась вторая мировая война, которая списала в архив и донесения комиссара и все по его делу материалы НКВД — чудеса рабского государства.