Минька сказал, что постарается немножко отсыпать у матери. У неё синька в тряпочке, завязанной узелком, на полке около печки лежит.

— А ты, Вовка, можешь достать?

Вовка был среди ребят самым старшим, уже окончившим первый класс, и ему смешно было слушать такое. Он сказал, что Минька просто дурак. Для моря синьки нужно иметь не щепотку, не горсть, а может быть, целый мешок.

Целый грузовик. Пятитонку целую. А может, даже и больше. Но предложение Павлика он одобрил.

— Давай, Вова… Минька, Алик, давайте! — заторопил Павлик ребят.

Павлик сам назначил себя бригадиром, а Вовка сказал о себе, что он с образованием и поэтому будет главным инженером.

И работа закипела. Павлик строго присматривался, как ребята отбирают мусор. Упрекнул Алика, зачем тот кинул в яму трухлявую доску, если на ней ни извёстки, ни мела не было. Отшвырнул в сторону старое ведро с проржавленным дырявым дном и большой вмятиной на боку и, увидев под ним куски наверно совсем недавно побелённой штукатурки, велел Миньке и Юрке бросить их в бывший погреб.

Сам он старался собирать только такие обломки кирпичей, на которых были белые пятна. Руками перебирал мелкий щебень и крошки, следя, чтобы в яму не попадали безобидные камешки, от которых морю не будет никакого вреда.

— А там, там вон сколько! — выкрикнул Алик, указывая в сторону.

Среди зарослей крапивы и лопухов лежала груда обломков от разрушенного курятника. Он когда-то был обмазан глиной, и заботливая хозяйка каждой весной белила его наружные стенки. А ещё немного поодаль ребята увидели какие-то белые камни. Павлик ударил один из них ногой, и он рассыпался, подняв облачко пыли. Может, тоже какой-нибудь мел?

Работы предстояло много, и Павлика смущало, что им, пожалуй, не справиться. Он с сожалением подумал о том, что не знал других ребят, живших здесь.

А работы хватило бы, конечно, на всех. Не один погреб завалить можно.

— Я пойду лучше рыбу ловить, — неожиданно сказал вдруг заскучавший Юрка.

— Эх, ты!.. Рыбу!.. — метнул на него Павлик укоризненный взгляд.

— Да, вон сколько надо таскать, — оправдывался Юрка. — Разве перетаскаешь всё!

И тогда у Павлика мелькнула ещё одна счастливая мысль. Он спросил:

— Хочешь вербовщиком быть?

Юрка не понимал и ждал разъяснений.

— Ну, который на работу людей набирает. У нас на хуторе был вербовщик. Я сам его видел. А ты всех ребят знаешь тут. Зови их сюда. А потом, если захочешь, тоже бригадиром над ними будешь.

У Юрки загорелись глаза.

— А девчонок позвать?

— И девчонок зови.

Прошло немного времени, и Павлик восторженно встречал большую и шумную гурьбу ребят, которых Юрка привёл с собой.

— У нас есть носилки, — сказала девочка с рыжей косичкой. — Мы с Верой будем самосвалами, ладно?

— А я — экскаватором! — выкрикнул мальчик в длинных и широких, не по росту, штанах.

— Экскаватором будет Федя. Он выше тебя, — возразил было Юрка, но мальчик в больших штанах скривил губы и тяжело засопел. Тогда и ему разрешили быть экскаватором.

Здесь было всё: свои автомашины, гудевшие на разные голоса, и даже целый железнодорожный состав, впереди которого, раздувая щёки, пыхтел паровоз, усердно работая согнутыми в локтях руками. Он часто буксовал, и от него, как настоящие клубы пара, поднималась дорожная пыль. Паровоз неожиданно давал задний ход, и тогда на него наскакивали вагоны.

— Толька, не смей! — кричали они. — Хочешь, чтобы крушение было?!

Ребята стаскивали с пустырей всё, что казалось им подозрительным. Один старый погреб был уже почти завален.

Потом уставшие, разморённые работой и жарким днём, они всей гурьбой присели отдохнуть в тени ещё уцелевшего одинокого тополя.

Перебирая жиденькую косичку, одна девочка пошепталась со своей подружкой и громко сказала:

— Мы с Леной чисто-чисто подметём свою улицу, чтобы на неё легко-легко набежала вода. У меня сестра песню сочинила… не сочинила, а по-своему переделала… — И тоненьким голоском тихо запела:

Ребята сидели, слушали песню и представляли себе, как набегают сюда эти голубые волны с белыми пенистыми гребешками и с шумом ударяются о берега. А над бывшим городом кружатся чайки и плывёт по этой вот улице большой-большой пароход.

В этот день Павлик подружился ещё с одним мальчиком, пятилетним Шуриком. Они решили всегда быть вместе. Наверно, так бы оно и случилось, если бы мать не позвала Шурика обедать. Да и Павлику тоже захотелось есть. Пришлось уходить домой, в Порт-город.

Увидев, что Шурик испачкал рубашку, мать прикрикнула на него и не позволила никуда уходить, а сама вскоре после обеда ушла. Шурик уныло смотрел на улицу. Там были пустыри, потому что многие дома уже перевезли. Чтобы хоть немного развлечь себя, Шурик хотел было заплакать, но передумал, вспомнив, что он остался дома один и никто его не услышит.

В доме было всё непривычно, как у чужих. Одна комната стала совсем пустой, а вынесенные из неё вещи находились в сенях. Шурик знал, что их дом тоже скоро станут ломать, но ещё ни вчера, ни даже сегодня утром он не задумывался над тем, что здесь будет. Говорили, что вода разольётся, — ну, и пусть разливается. Самое интересное будет, когда он сядет на машину и куда-то поедет. Хорошо бы куда-нибудь далеко-далеко!

Нет, далеко не надо. Здесь море будет! Можно наделать из газет много-много корабликов и пускать их плавать по новому морю, по этой вот улице.

Только Павлик и другие ребята говорят, что от мела вода будет белой, и поэтому надо весь мел убрать.

Конечно, убрать! Когда мама, например, чистит зубы, вон какая белая бывает вода, потому что зубной порошок делается из мела. Это сам папа сказал.

К Первому мая, когда белили печку, у них было целое ведро разведённого мела.

Шурик стоял в пустой комнате и смотрел на печку. Она выделялась своей белизной. Лишь около топки было слегка закопчённое пятно.

Скоро этот дом разберут и брёвна увезут на машине, а печку просто сломают. Она так и останется тут, а на ней — мел! Шурик неприязненно посмотрел на неё.

— Сажей надо всю тебя вымазать, тогда ты белой не будешь, — угрожающе сказал он.

Сажи у них в доме не было. Но в кухне, в старом чугунном котле, накрытом треснутой сковородой, хранился запас углей. Шурик побежал в кухню, ухватился рукой за край котла и, гремя им по полу, поволок за собой в опустевшую комнату.

Угли с хрустом крошились под его пальцами. На печке появлялось всё больше жирных чёрных полос. Они соединялись одна с другой, ширились и росли. Шурик притащил из кухни табуретку, залез на неё и стал старательно чертить углём под блестящей медной крышечкой отдушины. Тут на пороге появилась мать.

— Что это? — ахнула она.

Он невольно вздрогнул от внезапного окрика. Увлечённый своей работой, Шурик не слышал её шагов.

— Ты что делаешь?.. Что это значит?.. — повторяла она.

— А ты, что ли, не видишь? — сказал он. — Печку зачирикиваю.

— Зачем?

Но, сколько Шурик ни старался ей объяснить, почему нельзя оставлять печку белой, она так ничего и не поняла. Накричала на него и даже шлёпнула.

Шурику не было больно, но он всё же счёл нужным скорее и как можно громче зареветь.

— Придёт отец, он тебя наставит на ум, — строго говорила мать.

— Ничего не наставит, — всхлипывая, отвечал Шурик. — Я ему сам скажу, что для моря хотел.

Вернулся отец домой, узнал обо всём, засмеялся и, посадив Шурика к себе на колени, спросил:

— Вы, значит, хотите, чтобы море светлое было, с прозрачной чистой водой?

— Ну да, — сказал Шурик. — Мы для этого и работали.

Хорошо умел читать только Вовка, потому что он научился этому в первом классе. Павлик тоже мог читать, но только короткие слова. Длинные у него почему-то не складывались, и он пропускал их. А Шурик, Алик и Минька были совсем неграмотными. Умели только рассматривать картинки.