Пока длились дипломатические переговоры, борьба за приамурские земли шла иными средствами. Феодальные маньчжурские князьки, не имея никаких прав на этот край, никак не хотели признать его владением «царства Лоче».

В июне 1687 года жители Албазина были разбужены на заре тревожным сигналом. К городу приближались восемь тысяч маньчжур с 40 орудиями. Русские — их было всего 736 человек — сожгли все дома, что находились за городской стеной, и укрылись в крепости.

Целый год длилась осада Албазина. Несмотря на по-стояш.ый артиллерийский обстрел, жители города твердо держались. Они отбивали все попытки противника взять город штурмом.

Маньчжуры потеряли более половины своих войск, но нм так и не удалось сломить сопротивление защитников Албазина. Гонец из Пекина привез от богдыхана повеление прекратить осаду, так как в то время начались новые переговоры между русскими и китайцами о разграничении приамурских земель. Осада была снята. В Албазинской крепости осталось к тому времени всего 66 человек. Остальные были убиты или умерли от цинги.

Переговоры велись в Нерчинске. Со стороны Москвы уполномоченным был окольничий боярин Федор Алексеевич Головин. Богдыхана представляли восемь знатных сановников с огромной свитом и десятитысялным пешим и конным войском. Войско прибыло якобы для того, чтобы «доставлять посольству съестные припасы». Головин же, в случае нужды, мог рассчитывать лишь на 500 человек войска Нерчинского края. Зная это, посольство богдыхана стало угрожать нападением на Нерчинск, если Головин не согласится безоговорочно отдать Китаю всю Даурию вместе с Амуром.

Но Головин, действуя по инструкции Петра I, твердо стоял на своем, несмотря на угрозы посольства богдыхана. В долгих переговорах о разграничении земель он проявил большое дипломатическое искусство.

Наконец 27 августа 1689 года был подписан Нерчин-схий трактат о границе между Россией и Китаем. Но обе стороны, подписавшие его, не очень точно разбирались в географическом положении территории, подлежавшей разграничению. Учитывая это обстоятельство, Головин весьма умело добился такой формулировки, которая в ту пору была выгодна России. Хотя он пошел на некоторые уступки в том, чго касалось среднего и нижнего течения Амура, но, чтобы оставить на будущее возможность пересмотреть вопрос о Приамурском крае, он так сформулировал следующий раздел трактата:

«...всякие земли, посреди сущие меж тою... рекою Удыо и меж горами, которые до границы подлежат, и е ограничены ныне да пребывают, понеже на оны земли... великие и полномочные послы не имеюще указу царского величества отлагают не ограничены до иного благополучного времени, в котором... царское величество и бугдоханово высочество похощут... тые неозначенные неограниченные земли покойными и пристойными случаи успокоити и разграничив могут».

Эта статья трактата была большой победой русского посла. Впоследствии она оказала огромную услугу русской дипломатии. Благодаря Головину все левобережье Амура и его устье были признаны «ничьими». Следовательно, имелось достаточное юридическое основание, чтобы при благоприятных условиях сызнова поставить вопрос о границе.

... Походы сибирских землепроходцев представляют собой неоценимый вклад в науку. Благодаря им за несколько десятков лет был не только открыт, но и в известной мере освоен огромный край, являвшийся в то время загадкой для всех ученых мира. С каждым походом расширялись представления об открытой земле, уточнялись размеры и границы, накапливались фактические данные. * Все это требовало научной систематизации и обобщения.

С этой целью царь Алексей Михайлович издал указ о начертании первой карты Сибири.

В девятибашенном Тобольском остроге, под руководством стольника и воеводы Петра Ивановича Годунова. денно и нощно трудились тогдашние картографы над «чертежем» сибирских земель, протянувшихся от реки Тобола до «земли Индейской и Тангутской». Основой для работы служили показания «всяких чинов людей», которые знали «подлинно городки и остроги, и урочища, и дороги, и земли, и какие ходы от города до

города, да от слободы до слободы, и до которого места и дороги, и земли, и урочища, и до земель в скольку дней и скольку езду и верст».

В 1667 году «Чертеж всей Сибири, збираиный в Тобольске по указу царя Алексея Михайловича», был закончен и вместе с пояснительной запиской — росписью — отправлен в Москву, в Сибирский приказ.

В ту пору в Москве было много иноземных посольств. С 1664 года здесь пребывал посланник Голландских Штатов, в свите которого находился будущий амстердамский бургомистр и географ Николаи-Корпелий Витсен Он частенько наведывался в Сибирский приказ. Тут он узнал о великих географических открытиях русских землепроходцев. Собрав разными путями сведения об обширных русских землях за Уралом и живущих там народах, Витсен возвратился в Амстердам.

Примерно через год после того, как тобольские картографы составили «чертеж» Сибири, о нем узнал другой иностранец — Клаас Прютц, прибывший в Москву со свитой шведского посла. Он выпросил эту карту на несколько часов у князя Воротынского, ведавшего Сибирским приказом, дав честное слово, что не будет ее срисовывать. Слова своего швед, конечно, не сдержал, и спустя некоторое время копия сибирской карты оказалась за пределами России. Она попала в руки тех, кто уже тогда пристально посматривал на восток, где лежала огромная страна, протянувшаяся от Балтики до берегов Тихого океана.

Кроме Прютца, так же «отличился» некий придворный художник Станислав Лопуцкий. Он тайком снял копию с части годуновского «чертежа» и отправил ее в Голландию.

Почти в то же время карта эта попадает в руки тайному военному агенту — шведу Эрику Пальмквисту. На этом заканчивается существование выдающегося труда тобольских топографов. «Чертеж» 1667 года окончательно исчезает ⁸.

Проходит еше немного времени, и в 1692 году в Амстердаме появляется книга Витсена под названием «Север и восток Татарии»⁷. Эта книга явилась открове нисм для географов всего мира. Долгие годы она считалась в Европе единственным источником, откуда можно было почерпнуть фактические сведения о Восточной Азии.

Ученые всех стран диву давались, откуда у Витсена такой огромный запас сведений и познаний о стране, лежащей за много тысяч верст от Амстердама.

Но в этом не было ничего удивительного. Витсен писал свою книгу на основании «скасок» русских землепроходцев и «чертежа», составленного в Тобольске.

Упоминая об Амуре, Витсен даже сообщил о существовании острова, лежащего против устья этой реки. Правда, указывая, что остров населен, горист и лесист, голландский географ не сказал ни слова о его величине и очертаниях берегов. Это обстоятельство не помешало, однако, Витсену окрестить неизвестный ему остров именем «Гильят» (от слова «гиляк»). Но название это не привилось.

В 1710 году китайский император Канхи поручил монахам-миссионерам составить карту Татарин. Долго трудились над ней монахи. Зная, по с чухам, что против устья Амура имеется какая-то земля, они нанесли на свою карту два островка под общим названием «Сага-лин Анга Гата» — «Черные горы в устье реки». Амур по-маньчжурски назывался «Сахаляи-Ула» — «Черная река»⁹.

Карту свою монахи вырезали на меди, отпечатали и один из оттисков отправили во Францию, географу д Анвилю. Тот издал в 1735 году географический атлас, в который вошла карта Татарии, составченная монахами. Упростив маньчжурское название острова, дАнвнль пометил его на карте как Сахалин. С тех пор за островом и укрепилось это название.

Итак, в течение столетия, истекшего с того времени, когда Поярков побывал на Амуре, амурско-сахалинский вопрос не только привлекал внимание широкого круга географов и ученых, но и превратился в проблему большого государственного значения.

По духу и смыслу Нерчинского трактата, в котором впервые затрагивалась эта проблема, Амур и приамурские земли остались неразграниченными, то есть никому не принадлежащими. Некоторые попытки русских вновь заняться исследованием Амура вызвали недовольство китайского правительства. Оно стало грозить прекраще-