— Давай-давай, подкусывай. Знаю, ты теперь этим спиртом долго меня допекать будешь, — смущенно засмеялся Сергей. — Хотел его взять сюда, а потом…

— Надо отдать Рыгору обратно. Ведь ему для лекарств нужно.

— Поздно. Мой старик за наше здоровье выпил.

«Ну и Сергей!» — только и подумал Борис, подымая наполненную стопку.

Поздравив друг друга с праздником, все торжественно чокнулись, выпили. Во время обеда Сергей снова заговорил все о той же четвертушке спирта, попытался не то оправдаться, не то извиниться, но Борис не давал ему слова сказать и все подшучивал. Это еще больше смущало Сергея.

Когда обед кончился и Сергей стал уже собираться в путь, пришел Тихон Закруткин.

— Ну что? — спросил Борис, уводя хлопца в соседнюю комнату.

— Ничего определенного, — вздохнул Тихон, опускаясь на стул. — Обошел полсвета, только ноги сбил. Партизаны были, но их и след простыл. Я никого там не застал.

— Да-а… Вот тебе и поискали, — бросил Сергей. Он резко повернулся и ушел.

Что-то тихо и часто зазвенело. Авгинья приподняла голову, напрягла слух. Неужто показалось? Нет. Опять стук. Сильней, сильней. Ногтями по стеклу. Она соскочила с постели и, накинув одеяло, подошла к окну. За стеклом, в мутной ночной тьме, виднелась голова мужчины. Кто он? Мужчина заметил ее. Он сложил руки трубкой, приложил их к щели в раме и что-то зашептал. Сначала она, даже приложив ухо к окну, ничего не могла разобрать. Наконец услышала:

— Тетка Авгинья, откройте…

Она быстро отошла от окна, оделась и поспешила к двери. И открывать-то боязно. Жаль, что Бориса нет дома, не с кем посоветоваться. Но как-никак принять человека надо. Она отворила и робко отодвинулась в сторону, пропуская неизвестного вперед.

— Добрый вечер! — закрывая дверь в сенях, услышала она; в тот же миг что-то щелкнуло, и она увидела луч света. — Тетка Авгинья… Прошу извинить за беспокойство. Я к Борису.

— А вы кто же будете? — растерявшись не столько от появления неизвестного, сколько от направленного на нее света, спросила женщина, все еще стоя в сенях.

— Я?.. Забыли? — сказал неизвестный и перевел свет фонарика на себя, на свое лицо. — Узнаете?

— Роман! — вскрикнула Авгинья, удивленно разводя руками. — Ах, боженька мой… Как ты здесь очутился? А все думают, что ты в армии.

— Ну и правильно, — согласился Роман и опустил фонарик.

— Как же так?

— Вы не бойтесь, тетка Авгинья. Я в той самой армии, что и ваш сын.

— Что-то не понимаю.

— Вам Борис после объяснит. Где он? — торопливо спрашивал Роман, входя в хату. — Как же с ним увидеться? Мне некогда. Он дома?

— И дома и не дома, — неопределенно ответила Авгинья, она завесила окно одеялом, засветила лампочку и, направляясь к двери, прибавила: — Ты подожди немного…

— Только поскорей.

Она вышла из сеней, огляделась вокруг, прислушалась и через двор поспешила в садик, к сарайчику, черневшему между яблонь. Для Бориса теперь это маленькое строеньице, поставленное для хранения в нем овощей, стало вторым домом, местом его ночлега. Хотя было там неуютно, холодно, сыро, но отсюда при первом же шуме во дворе или в хате, при первом же сигнале матери или сестренки он сразу может незаметно уйти.

Борис не спал. Да и как ему уснуть, когда в Родниках в эту ночь решается важное боевое дело! На этот раз ни он и никто из живущих в Ниве и Низках не пошел на задание. Сегодня действовали из их группы одни родниковцы — Ковбец и с ним еще двое. Им передали шашки, изготовленные в Низках, и объяснили задачу. В полночь должен раздаться взрыв, его можно будет услышать и здесь, в Ниве. И вот, пожалуй, перевалило за полночь, а взрыва все еще не слышно. Разве может он уснуть?

Сад шумел размеренно и неумолчно, словно вода на плотине. Небо обложили черные тучи, но дождя не было. Борис сидел на пороге сарайчика, когда к нему подошла мать.

— Ты не спишь? — шепотом спросила она над самым его ухом. — Роман Корчик у нас, тебя спрашивает.

— Да ну?! — только и вымолвил Борис, вскочив на ноги.

Как ни спешила за ним мать, она все-таки отстала, ей не пришлось быть свидетелем встречи сына с Романом. Когда она вошла в сени, ребята уже выходили из хаты.

— Закрывайся, мама, и спи спокойно, — шепнул ей Борис, выходя следом за Романом во двор.

Осторожно, чутко прислушиваясь, они двинулись на огород. Идти в темноте было трудно, в садике Роман наткнулся на какую-то колоду и чуть не упал. Тогда Борис взял его за руку и повел рядом с собой.

— Ты не очень-то рвись вперед, а то ударишься, — сказал он и, наклонившись к уху Романа, спросил: — Послушай, как это ты пробрался к нашей хате? Ведь я был в саду и не заметил.

— Я не садом… я по улице, мимо Макарова двора шел…

— А-а… Вот оно что…

— Моим родителям ни слова. И матери своей скажи…

— А ты что, домой не заглянешь?

— Некогда, да и не стоит, только растревожу стариков. Потом как-нибудь. — В конце сада, у забора, Роман остановился. — Значит, дела у нас, Борис, такие… Ты сейчас повидаешься с Пилипом Гордеевичем Струшней.

— Ух ты, вот это новость так новость! А где ж он?

— Ждет там, на огородах, в бане, — махнул Роман в сторону речки. — Ты сейчас пойдешь туда, но сначала дай мне совет, помоги.

— А что такое?

— Помоги мне встретиться с Аринкой, дочкой Змитрока Кравцова.

— Эх, друг ты мой, не придется тебе больше встречаться с Аринкой. Уже с месяц как нет ее в живых: шла полем и наступила на мину.

— Что ты говоришь?! Вот так новость! Ай-яй… Как жаль… Какая нелепая смерть…

— Ужасно нелепая.

— И кто же вместо Аринки теперь здесь комсоргом?

— Надя Яроцкая.

— Что ж, девчина тоже хорошая. Значит, мне нужно с ней встретиться. Проводят здесь комсомольцы какую-нибудь работу, не знаешь?

— А как же, знаю, действуют. Комсомольцами нашей деревни вы в райкоме можете гордиться. Это мои первые помощники.

— Отлично! — обрадовался Роман и озабоченно спросил не то себя, не то Бориса: — Как же мне вызвать сюда Надю? Зашел бы к ней сам, да не хочу обнаруживать себя перед ее родителями. Посоветуй, что тут делать. Может, сестренку твою разбудить и послать?

— Не надо. Я сам позову.

— А тебе разве можно? Что подумают старые Яроцкие? Или, может быть, вы с Надей не скрываете от них своей подпольной работы?

— Пока скрываем, и в такое позднее время я не хожу к ним домой.

— Как же ты ее позовешь? Да тебе и к Струшне спешить надо.

— Я сейчас. Пять минут — и дело будет сделано. — Борис улыбнулся и прибавил: — Она ночует не в хате, а в клети.

Они пробрались ко двору Яроцких и остановились в саду, под стрехой пуни.

— Садись здесь и жди, — показав на бревно, лежавшее на земле, сказал Борис и подошел к калитке, видневшейся в стене.

Он просунул руку в щель под стрехой и, потянув за что-то, осторожно отворил калитку. Следя за его движениями, Роман подумал: «Эге, хлопче, да ты здесь свой, знаешь все ходы и выходы». Ему припомнились разговоры в деревне о том, что Борис ухаживает за Надей Яроцкой. Значит, разговоры эти имели основание. Роман еще больше укрепился бы в своих предположениях, если бы видел, как привычно действовал Борис дальше.

Он бесшумно отворил ворота, затем так же бесшумно пробрался под поветь. Чтобы попасть к дверям клети, надо было миновать несколько препятствий — обойти кучу хвороста, не попасть ногой в корыто, из которого едят Макаровы свиньи и гуси, не стукнуться лбом о подпоры и, наконец, не отбить себе ноги о большой плоский камень, который лежал у самых дверей. Но Борис благополучно преодолел все эти препятствия и, очутившись у двери, на какой-то миг замер.

За стеной, рядом с ним, была его Надейка. Прошли каких-нибудь два часа, как он расстался с ней на огородной стежке в густых вечерних сумерках. Может быть, она только что уснула, может быть, ей снится сейчас что-нибудь хорошее, а он должен ее потревожить. Не раз любовь или дело приводили Бориса к этим дверям. И всегда ему жаль было ее будить. Так и теперь. Хотелось, чтобы она хоть чуточку еще поспала, но надо спешить, ведь возле пуни ждет Корчик, а на огороде, в бане, — Струшня.