Часа через полтора — два он снова уже был возле Нивы, но не один, а с группой товарищей. Четырех человек привел с собой Сергей, трое пришли из колхоза «Искра». Остановились в лесу у дороги, ведущей в Калиновку. Все были хорошо вооружены: у двоих ручные пулеметы, у остальных — автоматы, винтовки. У каждого было по две — три гранаты. Всех этих людей Борис хорошо знал не только по довоенному времени, но и по совместной подпольной работе. Были они разного возраста, но всех их, начиная от самого старшего — счетовода колхоза «Искра» Капитона Макарени, которому шел уже пятый десяток, — и кончая комсомольцем Юркой Малютиным, учеником восьмого класса родниковской школы, объединяло одно чувство, одно стремление. Борис не сомневался, что в любом деле он может положиться на их преданность и стойкость.

— Маловато нас, но, как говорится, врага надо бить не количеством, а умением, — сказал Злобич, собрав товарищей, чтоб объяснить им боевую задачу. — Длительный бой нам вести нельзя. Затянем — не выдержим. Поэтому главное — внезапность и сила огня!

Дорога шла с востока на запад. Вдоль нее и стали размещаться люди. Место для засады было довольно удобное: крутые обочины густо заросли здесь орешником и елью. Борис представлял себе, как забегают фашисты, когда на их головы из придорожных кустов подлетят гранаты, посыплется свинцовый град.

— Я, Сергей, буду правофланговым, — сказал Злобич. — Пропускаю мимо себя колонну и, когда подойдет ее хвост, даю длинную очередь из пулемета. Мой огонь — сигнал к бою.

Поддубный был левофланговым. Между ним и Злобичем разместились остальные на одинаковых дистанциях.

Поползли долгие минуты ожидания. Солнце все ниже и ниже склонялось к земле, оно горело уже где-то за высоким частоколом стройных сосновых стволов. Лес молчал, он казался необычайно величественным и торжественным — как всегда перед заходом солнца. Время шло, а Юра Малютин, посланный для наблюдения на опушку, все не приносил никаких вестей. Наконец он сообщил:

— Показались из деревни.

От дуновения ветерка слегка заволновался кустарник, вершины деревьев. Словно разбуженные этим дуновением, на елке, стоявшей у самой дороги, застрекотали две сороки, их голоса далеко разносились вокруг. «Черт вас побери, — подумал Злобич. — Заметили нас — залопотали». Он поднял камешек, швырнул в них. Сороки, взлетев, опустились в молодом ельнике и затихли.

Из-за болота, густо поросшего высоким тальником, камышом и молодыми сосенками, выползали повозки. Они проезжали мимо молодых осин, где притаился Борис, приближались к Сергею. Над дорогой стоял гул — тарахтели колеса, кричали неугомонные куры, визжал поросенок. Слышались брань, хохот и пьяные песни.

Уже почти все повозки проехали мимо Злобича. Но пока не покажется хвост колонны, подавать сигнал нельзя. «Выдержка, побольше выдержки», — подумал Злобич и, раздвинув немного еловые ветки, еще пристальнее стал следить за дорогой. Перед глазами было повозок десять, на каждой из них сидело человека два — три. Он вглядывался в каждую повозку, искал… Где же Бошкин? Вот бы в него первую пулю!

Длинная пулеметная очередь пронеслась над дорогой, к ней присоединилось еще несколько. Грохнули гранаты. В одном месте, другом, третьем… Все вдруг смешалось. Дикое ржание коней, перевернутые, сломанные повозки, трупы, разбросанные узлы и мешки, пух из разорванных перин… И над всем этим — вопли и стоны раненых, визг свиней и кудахтанье кур.

Несколько полицейских, которым удалось выскочить из этого ада, очутились по ту сторону дороги. Некоторые из них, как ошалелые, бросились бежать, но остальные залегли и начали стрельбу. Злобич собирался было дать команду перебраться через дорогу и закончить бой, как вдруг услышал частые выстрелы позади себя, за болотом. «Кто это там нас окружает?» — тревожно подумал он и увидел, что к нему спешит Поддубный.

— Не доглядел ты, Борис! — сердито крикнул Сергей. — Следом ехали еще подводы. Отстали, вот их и не было видно, а ты поспешил открыть огонь!

— Эх, беда! — озабоченно нахмурил брови Злобич. — Надо скорее отступать.

Стреляли с трех сторон. Выход из огневой подковы был только один — на запад. Но Злобич сразу же отказался от этого направления: отступать туда — значит через пять минут оказаться в поле и стать открытой мишенью. Он выбрал более трудное — прорываться сквозь ряды фашистов, отходить в глубь леса, на север. И, сея вокруг себя огонь, подпольщики ринулись напролом сквозь вражескую цепь. Минут пять длился бой, пока удалось прорваться. Тогда торопливо стали отступать.

— Все целы? — оглядываясь на бегущих рядом товарищей, спросил Злобич.

— Все, — послышалось сразу несколько голосов.

Прошли километра два, затем повернули в поле. Кустарниками, ярами пробирались к огромному моховому болоту. Наконец остановились.

— Ну и намучились! — присаживаясь на кочку, перевел дыхание Капитон Макареня и, сняв шапку, принялся вытирать ею лицо, шею, голову. — Пот льет, как на сенокосе!

— Зато накосили много, — отозвался Юрка Малютин. — Удачно получилось.

— Запутался я что-то в их хвостах, — недовольно проговорил Злобич.

— Ничего, не горюй, — успокоительно заметил Макареня. — Дождался бы хвоста, по голове не ударили бы. Правильно?

— Да, конечно. Но в хвосте, как видно, начальство ехало.

Посидели с полчаса, отдохнули. Когда Злобич немного успокоился, когда притихло чувство недовольства собой за допущенную в бою ошибку, он наклонился к Поддубному и сказал:

— Камлюк передавал: часть наших людей может уходить в лес.

— Неужели? — как-то недоверчиво и в то же время обрадованно переспросил Сергей. — Наконец-то! Надеюсь, я пойду?

— Да. Тебе придется возглавить группу.

— А ты?

— Я пока остаюсь. Загляните на минутку домой и в путь. Идите прямо в Бугры.

Они поговорили еще несколько минут и стали прощаться. Восемь человек направились к лесу, а один — через поле, в сторону Нивы.

Над землей сгущалась тьма.

Украдкой Борис вошел в сени, остановился у двери, прислушался. Тихо в хате. Только слышно, как ветер гудит в комнатах, шелестит чем-то, хлопает оконной рамой. Осторожно приподнял щеколду, и дверь под напором ветра раскрылась. Вошел в кухню, споткнулся о куски кирпича. Из рваных туч вынырнул месяц. При его свете Борис увидел на полу битое стекло. В спальне было пусто. Обошел всю хату — никого. «Где же они?»

Он перепрыгнул через груду кирпича и злобно, уже не остерегаясь, хлопнул дверью. Вышел во двор, собрался было идти к Яроцким, чтобы узнать о происшедшем. Вдруг к нему подбежала сестренка. Она, должно быть, услышала, как хлопнула дверь.

— Борька! Идем в сарайчик. Мы там. И Надя пришла.

— Как мама? — тревожно спросил Борис.

— Жива. Ее сильно избили.

— А тебя?

— И мне надавали тумаков. Схватили и погнали на площадь.

У Бориса сжались кулаки. Взволнованный и гневный, вошел он следом за сестренкой в сарайчик, присел возле матери, лежавшей на охапке сена, спросил, как она себя чувствует. Услышав голос сына, мать шевельнулась, застонала от боли.

— Плохо, очень плохо… Крепко били гады… Сыночек мой, о тебе допытывались… Да разве ж я скажу? Нельзя больше терпеть. Уходи в лес и нас спасай.

Борис слушал мать и чувствовал, как волнение все сильнее и сильнее охватывает его.

— Что они тут натворили? — спросил он, обращаясь к сестренке и Наде.

— Всего было, — заторопилась Верочка. — Расскажи, Надя. Ты больше меня видела и слышала.

Надя начала рассказывать. У Бориса мурашки побежали по телу от того, что он услышал. И снова вернулась мысль, беспокоившая его все время, пока он шел домой: «Надо неотложно увидеться с Камлюком».

Остаток ночи тянулся медленно, сон был короток и тревожен. На заре Борис выбрался из дому, пошел в Бугры. Солнце встретило его за Выгарами. Небо было чистое, спокойное, ласково обнимало землю. По мере того как солнце поднималось, небо меняло свою окраску. Солнечные лучи разгорались все ярче и ярче, и синева неба становилась светлее, блекла.