Перед отъездом Ивин забежал к Егоровым — на всякий случай попрощаться с другом: могут задержать в Челябинске. Но Максима дома не оказалось — ушел с дочкой в лес за подснежниками. Лена недавно вымыла волосы, наскоро скрутила их в жгут и закинула за спину. Одета по-домашнему, а Олегу Павловичу она такой приглянулась особенно. Сегодня снова какая-то новая, неожиданная.

Красивая у Максимки жена. И сам себе возразил — не красивее Тони.

Ивин спросил, когда они возвращаются в Магнитогорск.

— Завтра, — ответила Лена.

— Жаль, — вздохнул Олег Павлович. — Мало погостили.

— Мы бы погостили еще, да Максима телеграммой вызвали. Видно, опять командировка предстоит.

— Выходит, не один я мотаюсь по командировкам-то? — улыбнулся Ивин.

— Максим ездит редко, но подолгу. Прошлой осенью три месяца пробыл в Индии.

— Где, где? — переспросил Олег Павлович, думая, что ослышался.

— В Индии. Разве он ничего не говорил? В Бхилаи ездил, помогал.

Вот так Максимка! И ведь молчал! Ездил в Индию, но ни одним словом об этом не обмолвился. Нельзя было или загордился? Обидно стало Олегу Павловичу. Окончательно отчуждается Максим, о самом интересном другу не захотел рассказывать. Но обижайся не обижайся…

— В Челябинск еду, хотел попрощаться. Когда-нибудь в гости к вам загляну. Примете?

— Что ж ты спрашиваешь! Только сообщи заранее — встретим. Город у нас большой, еще заблудишься.

— В лесу не плутаю, а у вас заблужусь! — улыбнулся Ивин. Пожал Лене руку — мягкую, слабую, не то что у Тони.

Поехал автобусом. Трясясь на скрипучем сиденье, остро ощутил желание поглядеть на Иринку, на ее Максимкины глаза, потревожить себя воспоминаниями о детстве, вновь подивиться на чудо — на точную копию Максимкиных глаз. Не вовремя утащило их собирать подснежники, другого часа выбрать не могли. Но ты не предупредил, что поедешь в Челябинск. Они бы отложили прогулку, если бы знали о твоей командировке. И опять кольнула обида: скрыл, что ездил в Индию. Ну, погоди, припомню я тебе это!

Вскоре мысли сами собой улеглись, он впал в дремотное бездумье, из которого вывел громкий разговор. На остановке в автобус влезла молодая женщина с корзинкой, затараторила с кондукторшей, потом разыскала на заднем сиденье знакомую и начала говорить с ней. Голос у молодухи звонкий, резкий, и Ивин не мог больше дремать. Опять забеспокоились мысли, теперь уже о предстоящей встрече с Грайским.

Припомнился разговор с Максимкой о линии в жизни, о путеводной звездочке. Хотел тогда рассказать ему медведевскую байку, сам ли Иван Михайлович придумал, или слышал от кого, не в этом дело. Любопытной показалась байка, враз запомнилась. Надо было Максимке ее поведать. Байка о цели жизни.

Шел человек по столбовой Дороге. Впереди маячила Цель, разделяло их, Человека и Цель, Расстояние. Время подгоняло Человека вперед, торопило, потому что до Цели далеко, а Человек хорошо знал, что живет не вечно, хотя иногда об этом забывал. А забывшись, сбавлял шаг, очень хотелось полюбоваться окрестностями Дороги. Окрестности были прекрасны. Остановиться бы, чтоб не пропустить ничего такого, что прекрасно и никогда не повторится. Но лишь Человек сбавлял шаг, как неумолимое Время напоминало о себе.

И Человек без устали шагал вперед, к заветной Цели. Была она ясна и понятна, потому и достижима.

После долгих лет пути Человек достигал Цели. И убеждался, что издали она прекраснее, заманчивее и что там, впереди, маячит новая Цель. И Человек глубоко задумывался о смысле жизни, о своем призвании. Всматривался в новую даль, она снова манила, звала, но вместе с Целью теперь маячило и то, к чему никто не стремился — маячил Конец.

Человеку не хотелось торопиться к Концу, но он не может жить без цели и движения. Этим он и велик, хотя здесь и кроется большое противоречие. Оно исчезнет лишь вместе с Человеком. Но Человек бессмертен, потому что у него есть Разум.

Медведев тогда посмеялся:

— Хоть байка, но хорошая.

В Челябинск приехал в середине дня. В здании обкома КПСС была особая тишина: торжественная и рабочая в то же время. Высокие потолки и широкие коридоры, на паркетном полу красные ковровые дорожки. Идешь по такому коридору, своих шагов не слышишь — как же тут не быть торжественной тишине! Но ни на секунду не оставляет мысль, что тишина эта обманчивая, что за обитыми черным дерматином дверями решаются судьбы людей, что здесь ни днем, ни ночью не замирает пульс жизни области.

Грайского на месте не было. Миловидная, пожилая секретарша, выспросив у Ивина, кто он и откуда, велела подождать: Петр Иванович скоро придет. И верно, ждать пришлось недолго. Грайский в приемную вошел стремительным шагом, с ходу пожал Ивину руку. В кабинет пропустил сначала гостя. Кабинет просторный, с большими окнами, полуприкрытыми зелеными гардинами.

— Время терять не будем, — сказал Грайский, садясь в свое кресло и приглашая сесть Ивина. — Первый секретарь ваше письмо передал мне. Скажу прямо: письмо умное, только запальчивое, а в запальчивости делаете неумеренные обобщения.

— Может быть, — смутился Олег Павлович.

— Я, видимо, не открою вам секрета, если скажу, что писем о перестройке мы получаем много, есть и бранчливые, не без этого. Материал для раздумий у нас богатый. По письму вопросы есть?

— Нет, Петр Иванович. Спасибо.

— Тогда о втором, уже попутно. Бухгалтер Медведевского совхоза товарищ Малев жалуется, что вы с Медведевым обидели его жену, натравили на нее доярок.

«Успел и сюда!» — про себя усмехнулся Олег Павлович, поразившись оперативности Малева. Ну, этот сейчас начнет бомбить жалобами все инстанции и газеты в том числе. Пришлось вкратце рассказать Грайскому историю с Тоней Зыбкиной. Петр Иванович слушал внимательно, у него звонил телефон, но он не взял трубку до тех пор, пока Ивин не кончил. Переговорив по телефону, сказал:

— Я разговаривал с Яриным, ваша оценка сходится с его. Считаем и этот вопрос исчерпанным. Скажите, пожалуйста, что вы думаете о Медведеве?

«Интересно! Как будто для того меня и вызвал, чтоб посоветоваться по Малевскому письму да спросить про Медведева».

— Что могу сказать? Он мне нравится. Хочется походить на него, в нем есть хорошее сочетание требовательности с человечностью.

— Кто сильнее: Ярин или Медведев?

Олег Павлович взглянул на Грайского, тот заметно, одними кончиками губ улыбнулся, причем одобрительно. Почему задает такой вопрос?

— Будьте откровенны. Мы коммунисты, оба партийные работники, скрывать друг от друга нечего.

— Хорошо. По-моему, сильнее Медведев. И Ярин крепкий орех, но Медведев глубже и проще.

— Благодарю. Ну и последнее, самое главное. Вы где учились?

— Кончил Троицкий техникум и высшую партийную школу.

— Солидно. Проситесь в совхоз. Мы у себя тут посоветовались и решили предложить вам работу в аппарате обкома — инструктором в орготделе.

Предложение было настолько неожиданным, что Ивин ничего не мог ответить. Грайский понял его смятение:

— Не торопитесь. Посоветуйтесь дома.

— Ярин знает?

— Нет, — Грайский взметнул вверх брови, правую выше, снова на кончиках губ заиграла улыбка: видно, вспомнил нелегкий для Ивина разговор в кабинете секретаря парткома. — Можете сказать. Знаю — шуметь станет, он за вас руками и ногами держится. Вы тогда не обиделись на меня? Я имею в виду разговор в кабинете Ярина.

Ивин пожал плечами:

— Как сказать? Ваше молчание показалось мне тогда странным.

— Ничего, ничего, — тепло улыбнулся Грайский. — Ваша горячая непримиримость мне понравилась. Ненавижу равнодушных и трусов.

— Можно идти?

— Да, конечно. Звоните, но лучше приезжайте. Желаю всего наилучшего.

На улице Ивин улыбнулся, качнул головой и вслух произнес:

— Надо же — в обком!

Занятная штука жизнь. Два дня назад Ивин ходил потерянный, собирался удрать куда глаза глядят, просил Максимку приглядеть подходящую работу, а сегодня вон куда метнуло!