Н. П. Смирнов-Сокольский и Г. И. Афонин, несмотря на свою молодость, были людьми очень начитанными, любящими книгу. Они стремились к сатирическому, злободневному репертуару.

Скоро я стал в театре Гриневского своим человеком, познакомился с артистами, и на меня обратили внимание. Да и как было не заметить рослого, восторженного юношу, аккуратно, чуть ли не каждый вечер посещавшего и первый и второй сеансы. Этот юноша пылко аплодировал и скетчам, и куплетам, и певицам, принимал горячее участие в "конкурсах юмористов". Подобные конкурсы пользовались большой популярностью. Всем зрителям раздавались билетики, которые надо было, подчеркнув фамилию понравившегося артиста, опустить в ящик. Я обычно голосовал за Смирнова-Сокольского.

Не скрою, я завидовал артистам "Одеона". Как часто мне самому хотелось выйти на сцену и принять участие в спектакле. И вот однажды такой случай (признаюсь, весьма тривиальный!) представился.

Заболел один из исполнителей. А так как я знал наизусть чуть ли не весь репертуар театра, то, набравшись смелости, решил предложить свои услуги хозяину театра, Николаю Федоровичу

13

Гриневскому. Тот колебался недолго - надо же было кем-то заменить заболевшего! - и уже вечером состоялся мой первый дебют.

Мне поручили выступать в "лубке". Спускалось полотнище. На нем были нарисованы: пламенно-алое сердце, такая же яркая печень и желудок. В середине каждого из этих органов были проделаны отверстия. Актеры просовывали в эти отверстия головы и пели полагающиеся по ходу действия куплеты. Не помню уже, какую из частей этого необычного "организма" я изображал. Пропел я свои куплеты старательно, Гриневский остался доволен и предложил стать штатным актером театра.

С радостью я встретил это неожиданное предложение. Оно приобщило меня к горячо полюбившемуся театральному искусству. К тому же я уже подумывал о том, чтобы начать помогать своим заработком семье. После смерти отца мы ощущали в этом острую необходимость. Понятно, что в театре мне пришлось довольствоваться ролью скромного актера на "выходах".

Большим успехом в ту пору пользовалось злободневное обозрение Е. Мировича "Вова приспособился". В нем высмеивался буржуазный сынок, призванный на военную службу и сумевший весьма неплохо устроиться: казарму он превратил в комфортабельную спальню, обеды ему приносили из дома. В этом обозрении центральную роль - Вовы - играл Смирнов-Сокольский, я же изображал одного из солдат.

Октябрьскую революцию наша труппа встретила в Киеве, куда незадолго до этого поехала на гастроли. Тут мы застряли, так как попасть обратно в Москву уже не удалось. А когда, с благословения контрреволюционной рады, на Украину вступили кайзеровские войска, Гриневский решил податься в более спокойные места. Он избрал Польшу. Мне ничего не оставалось, как ехать с театром.

И вот мы в Варшаве, даем свои спектакли на русском языке. Увы! Театр успехом не пользовался. Зрительный зал пустовал, и очень скоро "Одеон" прекратил свое существование, а мы, артисты, остались, как говорится, у разбитого корыта.

Очень неприятно оказаться в чужом городе без копейки в кармане и не имея возможности вернуться на родину. С отчаянья и голода возьмешься за любую работу. Мне, однако, посчастливилось. Вскоре я узнал, что Александр Чинизелли набирает людей для передвижного цирка, и обратился к нему.

- Вы кто такой? - задал вопрос Чинизелли.

- Актер театра миниатюр.

- Такие мне не нужны. Прощайте. Впрочем... мне требуется билетер. Вот если бы вы...

Я не заставил долго себя упрашивать и сразу согласился. Я готов был сделаться конюхом, уборщиком, дворником - кем угодно, только бы иметь работу.

Александр Чинизелли был двоюродным братом владельца петербургского цирка Сципионе Чинизелли и арендатором большого каменного цирка в Варшаве. Уезжая на гастроли в Петербург, он передал антрепризу цирковому буфетчику Мрачковскому.

Став директором цирка, Мрачковский пришел к выводу, что это выгоднее, чем торговать пивом и бутербродами. Когда Чинизелли приехал обратно в Варшаву, он отказался вернуть ему здание. Обращение Чинизелли в суд ни к чему не привело, здание осталось за бывшим буфетчиком, а Чинизелли начал разъезжать с передвижным цирком-шапито по провинции.

Вместе с Чинизелли руководство цирком осуществляли И. С. Радунский и М. А. Станевский (Бим-Бом) - известные музыкальные клоуны. Чинизелли возглавлял художественную часть, Станевский взял на себя всю административную сторону, а Радунский - финансовую.

Программа в цирке была сильная. Отличную работу демонстрировали акробаты с подкидной доской - десять Кантоне. Чинизелли выводил на арену двадцать дрессированных лошадей и показывал высшую школу верховой езды. Талантливым, хотя и грубоватым клоуном был Фрико Станевский, ставший впоследствии главным директором всех цирков в буржуазной Польше.

"Гвоздем программы", как тогда выражались, были Бим-Бом. Трудно забыть эту талантливую пару! Как живой, стоит перед глазами красавец Станевский - "Бом". Он и на манеже был красив. Ничего утрированного, гротескового в его облике не было. Элегантный костюм, почти полное отсутствие грима - таким был внешний вид Бома. Только парики он менял, выходил то в рыжем, то в зеленом, то в красном. Эффектен был и Радунский - Бим с напудренным лицом в "бриллиантовом" клоунском комбинезоне, искрящемся при свете лампионов. Успех эта пара всегда имела огромный, хотя надо сказать, что от злобы дня они отходили все дальше и дальше, обращая главное внимание на музыкальное исполнение на эксцентрических инструментах.

Я исправно исполнял в цирке обязанности не только билетера, но и контролера, кассира, униформиста, был даже берейтором, помогал Чинизелли дрессировать лошадей. В цирке Чинизелли главное внимание обращалось на конюшню. В программу обычно включалось пять-шесть номеров с лошадьми. В каждом отделении было минимум два-три конных номера.

Закулисная часть цирка строилась так, чтобы лошади оказались в самых благоприятных условиях. Да и называлась закулисная часть "конюшней". Слово укрепилось в цирке прочно. И если кто-нибудь показывал свой номер неудачно, публика кричала ему: "На конюшню!" Кстати, и нынешний артист зачастую употребляет слово "конюшня" вместо того, чтобы сказать "закулисная часть". Такова сила традиции.

Люди в цирке Чинизелли были поставлены в условия более тяжелые, чем лошади. Почти все артисты - и мужчины и женщины располагались в одной гардеробной тут же в конюшне, где не было пи столов ни стульев. Одевались стоя и так же стоя гримировались.

Странными кажутся теперь нравы старого цирка. Многие артисты были очень суеверны. Участники воздушных номеров, например, перед тем как выйти на манеж, целовались - это они прощались на случай, если разобьются. Многие перед выходом крестились. Панически боялись в цирке цифры "13" - считалось, что она приносит несчастье. Обучение артистов нередко сопровождалось побоями, Чинизелли на конных репетициях разрешал себе замахиваться на взрослых и даже пожилых берейторов хлыстом. Грубо обращались также и с животными. Это нередко приводило к печальным результатам.

Вспоминается такой случай. У нас выступал со слонами дрессировщик Росси. Я каждый день навещал животных и угощал их морковью или яблоками. Слоны очень привязались ко мне, и, когда приставленный к ним старик рабочий заболел, мне пришлось некоторое время за ними ухаживать. Затем к слонам взяли другого служителя - молодого парня. Ему объяснили, как надо обходиться с животными, и сказали, что если почему-либо хочешь слона наказать, нужно дернуть его специальным крючком за ухо (это у слона самое чувствительное место).

Новый рабочий оказался человеком грубым и жестоким. Слонов он не любил и мучил их, дергая за уши чаще, чем нужно. Об этом в цирке знали, но никто не считал необходимым вмешиваться. На мои же протесты рабочий не обращал внимания. Развязка произошла в день отъезда Росси. Я вошел в вагон, куда грузили слонов, и вдруг увидел на полу лужу крови. Я страшно испугался, выбежал из вагона и позвал людей. Пришел Росси. Он сразу понял, в чем дело. Оказывается, когда рабочий находился в вагоне, один из слонов прижал его к стенке и раздавил. Дерево, железные перекладины - все было погнуто: с такой силой животное придавило к стенке вагона своего недруга.