— Парень с характером, умеет на своем настоять… Молодец.

Леонов ознакомил Романа Романовича с полученной радиограммой: из Севастополя курсом на юг выходит конвой. Приказано спешить на перехват врага.

Вахтенный сигнальщик Зайцев волновался больше других: сколько раз приходилось стоять на вахте и ни разу не посчастливилось первым поднять на ноги экипаж:

— Вижу силуэт!

А сегодня сам командир Леонов предупредил:

— Цель обязательно появится, нельзя упустить! И матрос старался. Усталость давила плечи, одолевала сонливость. Зайцев наклонялся вперед, стараясь размять тело. Лунная тропа отодвинулась влево, стала гаснуть, расплываться. Вокруг тишина. И в этот момент у самой кромки горизонта показалась и вмиг растаяла темная точка. Матрос буквально вцепился в нее глазами, боясь обмануться. Вот точка снова вынырнула, стала расти, увеличиваться в размерах. И тогда Зайцев набрал полную грудь воздуха, четко объявил:

— Силуэт, двадцать градусов справа!

По отсекам пошла команда. Леонов, неотрывно следя за движением цели, похвалил Зайцева:

— Молодец парень, не подкачал!

Конвой состоял из двух десантных кораблей. Они шли в сопровождении охраны — противолодочных катеров. Сколько их там — установить трудно, и потому Леонов всегда проявлял исключительную осторожность. Катера — самый коварный враг подводных лодок.

Дали залп двумя торпедами из носовых аппаратов. Кипящие тропки, расходясь веером, устремились вперед.

Все было выполнено по правилам. «Щука» сразу же ушла за корму конвоя, чтобы не обнаружить себя. Леонов отсчитывал время, ожидая взрыва. Цель была поражена. Яркая вспышка осветила полнеба, выхватила из ночи горящие корабли.

— Все вниз! — прозвучала команда.

Леонов шагнул к люку, успев заметить, как валится набок мачта головного судна. Дело сделано. Теперь на глубину, подальше от катеров, которые сейчас начнут преследование.

Раз, второй и третий запросил акустиков. Сигналы были успокоительные, и Леонов отнесся к этому с недоверием. Между тем глубиномер отсчитывал метры, лодка запутывала следы, уходя от преследования. Пока не было слышно ни одного взрыва.

Подняли перископ. Уцелевшее судно поспешно отходило. Катера подбирали тонущих. Они даже и не пытались преследовать советскую подлодку, им было не до нее.

«Видно, не тот стал противник… — подумал Леонов, — Надломлен хребет, сбита спесь и на земле, и в воздухе, и на воде. Правда, чем меньше остается силенок у фашистов, тем большей будет их ярость, но справимся, по всему видно — справимся! Вот и с Черного моря улепетывают без оглядки, караваны тянутся на юго-запад даже без охраны…»

Не сходя с мостика, командир продолжал всматриваться в горизонт. Сейчас сюда бы эсминцев да бомбардировщиков — добавить бы огонька!

По десантным баржам, обнаруженным вскоре после этой атаки, Леонов выстрелил с короткой дистанции, и одна из них пошла на дно. Вторая увернулась и стала спешно менять курс. Поход заканчивался.

Стоял ясный майский день, когда Щ-202 двумя холостыми выстрелами возвестила о своих победах. Набережная была усыпана людьми, слышались радостные возгласы. В парке на берегу оркестр играл «Марш победителей».

Подводная лодка Щ-209 уходила в пятнадцатый, оказавшийся для нее предпоследним, боевой поход. Это были дни, когда и подводные, и надводные корабли Черноморского флота завершали операции по окончательному разгрому и изгнанию гитлеровских захватчиков, разбойничавших в водах Черного моря. Труженицу «Щуку», честно отвоевавшую свое, вскоре ждала тихая пристань, заслуженный покой.

Но пока она находилась в строю, как старый солдат, уставший после длительных боев. Щ-209 была не однажды ранена, попадала она и в противолодочные сети, из которых вырывалась с тяжелыми контузиями. Однако, несмотря ни на что, еще воевала!

Командовал ею новый командир — молодой капитан третьего ранга Николай Васильевич Суходольский. И помощник у него был такой же молодой и энергичный — старший лейтенант Хасан Сырхаев. Матросы и старшины — почти все они прибыли с Тихоокеанского флота — тоже были как на подбор; полны неукротимой силы, задора, готовые умереть, но победить ненавистного врага.

Поход начался ранним туманным утром. Солнце еще не показалось из-за верхушек гор, впереди таинственно шепталось море, по правому борту едва просматривались зеленые склоны. Город отдалялся, растворяясь в прозрачной дымке, за кормой кипела и пенилась вода. Николай Васильевич не отрывал глаз от провожавшего лодку катера. Катер, словно не хотел расставаться со «Щукой», шел долго, обгоняя и снова разворачиваясь. Наконец в мегафон прогремело:

— Счастливого плавания! Желаем благополучного возвращения!

Подлодка погрузилась. Отвечая на приветствие, трижды подняла и приспустила перископ.

Все шло по раз и навсегда заведенному порядку. Вахты сменялись коротким отдыхом. В назначенный час кок приглашал команду поесть. Вахтенные с помощью глазастых биноклей обшаривали небо и морскую гладь, акустики прислушивались к малейшему шороху. Днем шли под перископом, ночью в надводном положении.

Давно скрылись из виду Кавказские горы, где-то правее оставался Крым, на западе была уже освобожденная Одесса.

«Щука» вела поиск. Долго, методично, настойчиво. На восьмые сутки плавания ее сердце забилось тревожно. Матрос Петелин, вахтенный сигнальщик, обнаружил транспорт.

Вышли в точку залпа, сблизились, прикинули курсовой угол.

— Стрелять придется с большой дистанции, — решил командир. — Пока будем догонять, судно уйдет.

Привычное дело, и все же Суходольский волновался: пальцы подрагивали, по вискам скатывались холодные капельки пота. Вот линия визирования коснулась носа корабля, и он отдал команду. Потянулись томительные секунды в ожидании докладов из акустической.

— Почему молчите? — не выдержав, запросил командир.

— Еще полминуты! — последовал ответ. Но время истекло, а взрыва так и не последовало. Значит, промазали… Транспорт противника изменил курс и увеличил скорость. Вскоре его потеряли из виду.

Подлодка всплыла. Над морем стояла глубокая южная ночь. Горизонт был чист. Дальнейший поиск оказался безрезультатным, и к утру снова ушли под перископ. Николай Васильевич как раз проверял записи в журнале, как вдруг услышал хрипловатый голос Хасана Сырхаева:

— Вижу мачты! Суходольский глянул в перископ:

— Кажется, зверь сам идет на охотника, — прошептал он.

Нетерпеливый Сырхаев предлагал всплыть и ударить из орудия, чтобы не расходовать торпеды на всякую «мелочь», как он выразился. Ох, этот беспокойный Хасан! Дай ему волю, пойдет на таран, только бы не упустить цель! Николай Васильевич тоже потирал руки в нетерпении, но у него было больше выдержки. А вдруг это окажется судно-ловушка, тогда придется круто…

Вскоре убедились: перед ними двухмачтовая моторная шхуна. Шла без охраны. С расстояния пяти кабельтовых произвели залп. Удар пришелся под киль. Над морем протяжно ухнуло, в воздух полетели куски дерева, обломки мачт.

Хасан горячо тряс руку командира:

— А у нашей старушенции есть еще порох в пороховницах!

Когда подошли к месту потопления, на поверхности плавали пустые деревянные ящики, доски, матрацы…

«Вот они, следы войны, — думал Николай Васильевич. — Ну что ж, те, кто ее развязал, получают сполна…»

Суходольскому вспомнился старик-грузин, который схватил его за рукав на улице, просил выслушать. Показал фотографию сына… Красивый юноша в форме авиатора глядел со снимка, задорно улыбаясь. Стрелок-радист на самолете-штурмовике Ил-2.

— Он такой хороший, такой чудный мальчик, орденом награжден, — говорил старик. — Но скажи, дорогой, ты военный, скажи мне, что могло случиться: я ему пишу, а он не отвечает… Уже долго-долго нет писем. Ты тоже не отвечаешь родным? — не отступался старик, и скупые слезы таяли в его морщинах.

С высоты мостика командиру было видно, как танцуют в медленной пляске густые жирные пятна на воде — это было все, что осталось от белого корабля. Те, кто был на нем, наверное, тоже любили, смеялись, пили крымское вино и предвкушали радость встреч со своими семьями. И вот от них остались только маслянистые пятна на поверхности моря. Справедливая, святая месть за многих погибших наших солдат, за стрелка-радиста, от которого едва ли дождется ответа старый отец…