Русские лесные банды группируются в лесах Дно — Чихачево — Бежецк, Дно — Порхов — Псков, Дно — Новгород, где находят сочувствие и поддержку среди гражданского населения.

На борьбу с лесными бандами Верховное командование германской армии вынуждено снять с фронта несколько соединений и выделить немалые силы из своего резерва. Этим обстоятельством особенно обеспокоен фюрер, который приказал в течение двух недель ликвидировать в районе Дно — Порхов — Новгород — Новосокольники все лесные банды русских».

Далее в приказе говорилось, как немецкое командование должно организовать борьбу с партизанами, перечислялись меры по уничтожению баз, населенных пунктов и населения, заподозренного в сочувствии партизанам.

— Как видите, приказ самый свеженький, — закончив чтение, сказал Ефимов.

— Главное, партизаны не дают покоя Гитлеру. Бесноватый забеспокоился, — добавил Тараканов.

После разгрома гарнизонов в Гористой и Хвершовке фашисты вновь подбросили к нашему участку больше подкрепления. В то же время они вели массированные обстрелы занятых партизанами деревень, особенно основных наших баз — Паревичи, Филаново и Раево.

Одновременно крупные силы фашистов вели разведку боем, прощупывали систему нашей обороны.

Ожесточенная схватка была на переправе через разлившуюся реку Болотня. Здесь стояли наши заслоны и засады. Фашисты решили любой ценой захватить переправу. Не считаясь с потерями, они бросили на нее несколько сот солдат под прикрытием минометного огня. Сдерживая гитлеровцев огнем из станковых пулеметов, командир отряда Маркушин соединил все засады в один кулак и ударил по фашистам с тыла. Немцы побежали, оставив на переправе более сотни убитых и раненых.

Через несколько часов немцы, получив подкрепление, вновь начали атаку. На этот раз они действовали осторожно. Из минометов и пулеметов простреливали каждый куст.

Два дня продолжался бой за переправу. Только к исходу третьих суток, по приказу командования, Маркушин отвел свой отряд на высотки и оттуда держал под огнем переправу и подходы к ней.

Не менее ожесточенные бои проходили в районах Гористой, Алексино, Мосихи, Хвершовки и других. Несмотря на большие потери, гитлеровцы продолжали вводить в бой все новые и новые подкрепления.

Воспользовавшись короткой передышкой, командование собрало совещание командиров и комиссаров отрядов. Глаза их от бессонных ночей воспалены. Не лучше выглядели и Ефимов с Клочко.

— Против нашей бригады наступает не менее двух дивизий, не считая артиллерийских, танковых и эсэсовских полков, — сообщил Ефимов. — А это, считайте, со-рок-пятьдесят тысяч.

— Что делать? Спрятаться у Христа за пазухой? — проговорил Объедков.

— Где он живет? Дай-ка адресок, — сказал Дура НИН.

Все захохотали.

Ефимов переждал, когда утихнет смех, и опять спокойно продолжал:

— Это в десять раз больше нашей бригады. Почти столько же действует против второй и третьей бригад. Нужно учесть, что противник имеет и превосходство в технике.

— Что же делать предлагаешь, командир? — снова спросил Объедков.

— Воевать.

— Я тоже так думаю.

— Мы должны воевать с таким расчетом, чтобы оттянуть с фронта как можно больше сил и перемалывать, но на рожон не лезть, — пояснил Ефимов.

Совещание длилось долго. Разошлись перед рассветом.

Спустя три дня гитлеровцы бросили против отряда Маркушина полк пехоты. Бой продолжался целый день. Ночью противник подтянул артиллерию и наступление немцев возобновилось.

Во второй половине следующего дня над отрядом нависла угроза окружения. Маркушин получил приказ — оставить деревню. Немцы видели, как в спешке отходили партизаны. В деревне осталось несколько убитых лошадей, покореженные повозки и другое немудреное партизанское имущество.

Гитлеровцы были в восторге, когда заняли деревни Паревичи и Филаново. В обеих деревнях началась гульба. Фашисты праздновали победу. Партизаны это видели. За поведением врага со всех сторон велось наблюдение. Нас радовало то, что фашисты не рыли окопов, не строили оборонительных сооружений.

Ночью я был на партизанском аэродроме. Сюда только что прилетел «Дуглас», который доставил очередную партию боеприпасов.

Ко мне подошел летчик лейтенант Боря Чернов. Он летал к нам чуть ли не каждую ночь, обязательно привозил пачку свежих газет и всегда заводил разговор о партизанских делах.

— Как воюете, товарищ комиссар?

— В эти дни особенно. Поперла на нас немчура.

— И много?

— Не считал, но много.

— Да, надо как-то выкручиваться, — ответил Борис и тяжело вздохнул.

— А ты не вздыхай. Возьми и помоги. Пролети, что ли, над немцами, да обстреляй на бреющем полете. Глядишь и подумают, что у нас авиация появилась, — смеясь, сказал я летчику.

Борис помолчал немного, потом направился к самолету, заглянул в кабину и снова подошел ко мне.

— Пожалуй, можно, — сказал он.

— Что можно?

— Да фрицев напугать партизанской авиацией.

Только теперь я понял, что мои слова, сказанные в шутку, Борис принял всерьез. И тут же появилась мысль: «А не использовать ли «дуглас» в качестве бомбардировщика?»

— Ты что, собираешься пустым лететь?

— Не знаю.

— С твоего самолета можно гранаты бросать?

— Не только гранаты, но и небольшие бомбы.

— У нас бомб нет. Мин много.

— И мины можно.

На следующую ночь мы наметили штурм Паревичей и Филаново. Подготовка к нему велась вовсю. Александр Мудров еще днем ушел минировать дороги, чтобы не позволить противнику подбросить к деревням подкрепления. Подтянул к деревням свою сводную артиллерийско-минометную батарею Сергей Иванов. Готовились к штурму и отряды Объедкова, Тараканова, Маркушина.

Против участия самолета в ночном бою Ефимов не стал возражать:

— Только своих минами не накрой, — предупредил он Чернова.

— Постараемся сбросить точно.

Ровно в полночь Борис Чернов на своем «дугласе» появился над Паревичами. На немцев полетели крупнокалиберные мины и противотанковые гранаты. В деревне сразу же вспыхнули пожары. В отсветах пламени партизаны видели, как заметались гитлеровцы. Одновременно Сергей Иванов пустил в ход свои минометы и пушки.

Неожиданным оказалось появление «партизанского» самолета и для немцев, занявших Филаново. Здесь тоже рвались мины, артиллерийские снаряды, началась паника. Стоял грохот и на дорогах, по которым на помощь обоим гарнизонам фашисты пытались подбросить подкрепления.

Немцы вскоре пришли в себя и начали оказывать сопротивление. Каждый дом, подвал, сарай приходилось окружать, забрасывать гранатами, дело доходило до рукопашных схваток. Гитлеровцы пытались пробиться к школе и к магазину, где у них были сложены пулеметы и боеприпасы. Партизаны Объедкова начали было отходить, но в этот момент на помощь подоспела рота Маркушина. Огнем из автоматов и гранатами она смяла немцев.

В сараях Шелякин обнаружил автомашины. На одной из них стояли бочки с бензином. Их подкатили к овощехранилищу, где засели немцы, вылили бензин в вентиляционные трубы и подожгли. Бой стал постепенно утихать. Все реже и реже слышались выстрелы. Потом смолкли и они. Партизаны постепенно собирались к школе, подтаскивая сюда трофейное оружие и боеприпасы.

Сюда же переулком возвращался комиссар Дуранин, который с двадцатью партизанами закончил уничтожение засевших на краю деревни гитлеровцев.

Неожиданно послышался шум в бане. Там оказались гитлеровцы. Петр Андреевич, не раздумывая, раскрыл дверь и бросил в баню пару противотанковых гранат. И в этот момент по партизанам хлестнули с огорода две пулеметных очереди. Двенадцать партизан упали замертво.

Когда я прибежал туда, Дуранин был еще жив. Как ни в чем не бывало комиссар отряда хвалил Шелякина, Леонида Петрова, Ефима Зонова и других партизан, которые отличилсь в бою. Речь его становилась все тише, лицо бледнело. Затем он приподнялся, придерживаясь за меня, и тихо произнес:

— Кажется, я умираю.

Ноги подкосились, и он упал. Я его поднял на руки, пощупал пульс. Он не бился, рука была холодной. Петя Гурко взял его автомат, и мы понесли Петра Андреевича.