Погибших партизан хоронили на опушке леса у деревни Раево. Стоял теплый июльский день. У изголовья Петра Андреевича сидел Петя Гурко. Глаза его воспалены, слез нет — они все выплаканы. Безмолвно стоят партизаны, жители окружающих деревень.

Я открываю митинг. Вслед за мной выступает Григорий Иванович, за ним — соратник Петра Андреевича Дуранина командир отряда Виктор Павлович Объедков.

— Сегодня мы хороним своих боевых друзей. Они отдали жизнь за Родину, за народ, — говорит Объедков. — Мы не забудем их героизма. Советский народ будет свято чтить тех, кто не пожалел себя в боях с врагами Родины, терпел лишения и сложил голову ради свободы и независимости своего народа.

Один за другим выступают партизаны. И каждый дает клятву не щадить жизни для полной победы над фашистами.

Тихо опускают в могилу гробы. Вырастает земляной холм. Ставятся алые звездочки с прикрепленными внизу дощечками, на которых, написаны имена погибших. Дети осыпают могилу полевыми цветами. Гремит троекратный залп.

Науму Абрамовичу вновь досталась нелегкая работа. На засаду Егорова напоролись грузовые автомашины с солдатами. Среди убитых оказались два гитлеровских офицера. Один из них — Отто Фейберг — только что прибыл из Берлина.

В его полевой сумке нашли командировочное удостоверение с полномочиями для проверки боевых действий по ликвидации партизан в районе Дно — Чихачево, приказ, которым ему предоставлялись права вершить суд над теми, кто проявляет трусость в борьбе с партизанами. Самым ценным оказалось распоряжение по войскам, которые второго августа должны были начать генеральное наступление на партизанский край.

— Что ж, будем встречать с музыкой, — сказал Ефимов.

Подрывники заминировали все дороги, просеки, танкопроходимые места, переправы и переезды через речки. Четыре их группы отправились в район станции Дедовичи.

Наступило второе августа. С раннего утра над нами непрерывно летали немецкие разведывательные самолеты. Но над лесами уже не вился дым от партизанских костров и кухонь. Обезлюдели деревни, дороги, лесные тропинки и поляны. Только в деревне Раево, где раньше размещался штаб бригады, толпились люди, подъезжали и уезжали на лошадях связные, создавая видимость, что мы ничего не знаем о предстоящем наступлении.

Штаб еще два дня назад переехал в глухой лес, но фашистские самолеты непрерывно «висели» над деревней.

Только к вечеру, когда спал зной, от первой группы разведчиков поступило донесение: «В направлении деревень Сачки, Хохлово, Русино, Ручьевая и дальше на Паревичи движутся десять танков, двадцать шесть вездеходов с автоматчиками. По показанию пленного, гитлеровцы намереваются заночевать в Хохловке и Русино».

Вскоре прислала донесение вторая группа. Она сообщала, что со стороны станции Дедовичи по дороге на деревню Тюриково прошло семь вездеходов с минометами, восемь легких танков и более семисот солдат пехоты.

Одновременно несколько колонн пехоты с артиллерией и танками двигались от города Дно на деревни Красный Луг, Хвершовку и Алексино. Немало сосредоточилось войск и на станции Ашево, в Чихачево, на разъездах, в районном центре Дедовичи.

Теперь замысел врага стал ясным. Он намеревается не только взять в кольцо район действий нашей бригады, но и окружить почти всю территорию партизанского края. Для этого были стянуты части 16-й армии и переброшено несколько дивизий из-под Ленинграда.

Перед партизанами встала задача — затянуть противника в леса и болота, измотать его, уничтожить как можно больше техники и живой силы, задержать врага до поздней осени и тем самым сорвать намечаемое августовское наступление на Ленинград.

Ночь с третьего на четвертое августа для нас была особенно напряженной. Целый день мы с Ефимовым объезжали отряды, проверяли готовность партизан и поздним вечером вернулись в штаб.

Предстояли серьезные и ожесточенные бои. Против народных мстителей гитлеровцы бросили десятки тысяч солдат, более сорока танков, много минометов, артиллерийских орудий, авиацию.

Вся ночь прошла в подготовке к предстоящим боям. И только когда заалел восток, мы отправились передохнуть хотя бы на пару часов. Я долго ворочался с боку на бок, но сон не приходил. Рядом с открытыми глазами лежал Ефимов.

— Что, не спится? — спросил я Григория Ивановича.

— Не могу заснуть.

— Я тоже. Пойдем на Болотню, все равно скоро вставать, — предложил я, и мы пошли на речку.

Солнце уже вставало. Его лучи проникали сквозь чащу леса, сгоняя с травы ночную росу.

Не успели мы ополоснуть воспаленные от бессонницы лица, как послышался гул самолета. «Костыль» летел со стороны города Дно. Вслед за ним пролетело еще три самолета. Они облетели лес и снова повернули на запад.

Приблизительно через час со стороны деревни Русино донесся гул двух сильных взрывов. Вслед за ними раздалось еще два — на этот раз со стороны Красного Луга.

— Кажется, началось, — нарушив молчание, сказал Клочко. Взрывы стали слышаться один за другим. Вскоре к ним присоединились артиллерийские раскаты.

К полудню гитлеровцы начали наступление. Они двигались на нас с трех направлений. Впереди шли танки, вслед за ними вездеходы с пехотой и минометами.

Но вскоре их движение застопорилось: на партизанских минах подорвалось восемь танков, несколько вездеходов и автомашин.

«Разрешите сделать нападение на колонны. Фашисты лишились танков», — настойчиво просили командиры отрядов, высылая донесения через каждые полчаса.

Ефимов был неумолим.

— Противника пропускать. Дороги минировать заново, — приказывал он.

К вечеру фашистские колонны втянулись в деревни Гористая и Хвершовка и остановились на отдых.

— Знакомые деревни, здесь начнем первый налет, — сказал Ефимов и приказал отрядам скрытно подтянуться к Гористой и Хвершовке.

К двенадцати ночи отряды заняли исходные позиции. В обеих деревнях сначала ярко горели огни, потом они постепенно стали исчезать. У въезда в деревни одиноко маячили парные часовые, да время от времени по улицам не торопясь проходили патрули.

Прошел еще час, за ним второй.

— Можно начинать, — сказал Ефимов Сергею Иванову, который на одну ночь оставил свою батарею и вновь вернулся к обязанностям разведчика.

— Не беспокойтесь, снимем без шума, — ответил Иванов и махнул рукой своим разведчикам.

Часовых действительно сняли без шума и очень быстро. Путь в Гористую был открыт.

Через несколько минут партизаны отряда Объедкова молниеносно окружили дома, занятые гитлеровцами, и бесшумно уничтожили часовых, задремавших около танков и автомашин. Из баков немедленно выпустили горючее и подожгли их. Гористая сразу же осветилась красноватым пламенем.

Это был сигнал для остальных. В дома полетели гранаты, по окнам ударили автоматные очереди.

Спросонья гитлеровцы полураздетые выпрыгивали в окна, пытались укрыться в сараях, между гряд, в ботве картофеля, залезали в сено. Но их всюду настигали партизанские пули.

Сильное сопротивление оказали фашисты, укрывшиеся в помещении магазина. Толстые кирпичные стены надежно прикрывали их от огня партизан. В полуподвале и окнах верхнего этажа они установили пулеметы и держали под прицелом всю площадь возле магазина.

— В лоб не полезем. Пробирайтесь со двора, — сказал Объедков. — Видимо, здесь штаб.

Виктор Смирнов, Михаил Патаскуев и Семен Марков продолжали с ожесточением обстреливать окна магазина, отвлекая внимание осажденных. Тем временем около пятнадцати партизан пробрались во двор. Вход в подвал оказался забаррикадирован, кованная железом дверь — заперта.

— Давай противотанковую! — крикнул Ефим Зонов и потянулся к поясу Федора Зарубина.

— Я и сам умею, — ответил Зарубин и, отведя руку Ефима, пошел вперед.

Короткий взмах — и граната глухо ударяется в окованные железом двери. Сверкает пламя, раздается оглушительный взрыв.

Теперь немцы поняли, что живым им не уйти, и через проломленные двери открыли пулеметный огонь. За толстым простенком стоял уже Ефим Зонов.