А 16 мая 1804 года Наполеон был официально провозглашен императором.
Следует отметить, что поначалу слово "империя" даже не произносилось, а Сенат лишь назвал пожизненного первого консула "столь же бессмертным, как и его слава". Затем осторожно была заведена речь о праве наследования его титула. И лишь через несколько дней бесконечных интриг и сомнений некий депутат по имени Кюре впервые озвучил тезис о том, что Наполеон может стать императором французов с правом наследования этого титула для членов его семьи.
Публично выступил против империи лишь Лазар Карно, бывший член Конвента и Комитета Общественного Спасения, бывший член Директории и бывший военный министр. Против были и такие влиятельные люди, как бывший член Директории и бывший консул Сийес, но к мнению этих "героев вчерашних дней" уже никто не прислушивался. Остальные трибуны и сенаторы дрожали от страха от одной только мысли о том, что их всех разгонят, как в свое время Наполеон поступил с самой Директорией.
Наполеон Бонапарт бросает книгу маркиза де Сада в огонь. Гравюра XIX в.
Была создана еще одна специальная комиссия, от имени которой 3 мая 1804 года депутат Панвиллье сделал доклад: главная мысль его заключалась в том, что всеобщее мнение состоит в признании необходимости единой власти и права наследования этой власти.
Законодательный корпус находился на каникулах, но его президент провел поспешное голосование среди тех, кого ему удалось найти в Париже. На факт отсутствия кворума никто не обратил внимания. Президент Сената Камбасерес и специальная сенатская комиссия быстро сформулировали вопрос к французскому народу: "Согласен ли народ с наследованием императорской власти по прямой, естественной, легитимной и приемной линиям наследования Наполеона Бонапарта?" Вопрос о том, желает ли народ Франции установления империи, был дипломатично обойден. Этот вопрос уже был решен и без всякого участия народа.
6 ноября 1804 года были обнародованы результаты плебисцита: "за" проголосовало более трех с половиной миллионов человек (99,9 % голосовавших), "против" осмелилось высказаться лишь 2569 человек.
На положении маркиза де Сада все эти судьбоносные изменения практически никак не отразились. Впрочем, нет — начиная с 1805 года в Шарантоне начал действовать театр. Дело в том, что господин Симоне де Кульмье был уверен, что театр — это отличное терапевтическое средство для лечения душевнобольных.
Короче говоря, управляющий клиники придерживался весьма просвещенных и даже гуманистических взглядов на психические болезни и на их лечение. Он применял к душевнобольным теории, почти современные. Он устраивал спектакли, танцы и даже фейерверки. В маркизе же де Саде, имевшем самое непосредственное отношение к театру, он нашел весьма ценного сотрудника. В результате режиссером Шарантонского театра, конечно же, стал наш герой. Это изменило все. Теперь пребывание в клинике превратилось для него в настоящее блаженство, подарив ему свободу мысли и свободу ее выражения. Ничто не угнетало его больше.
Теперь он понял, что в Шарантоне лучше, чем в Бастилии и других местах заключения. Почему? Да потому что теперь он сам выбирал пьесы (и некоторые даже были его собственного сочинения), подбирал актеров, руководил постановками и репетициями. Естественно, для себя он брал главные роли, но в случае необходимости он выполнял и обязанности суфлера. Короче, ему было безумно интересно, ибо он считал себя директором театра, ответственным за все. Более того, в клинике не происходило ни одного торжества, где он не был бы устроителем, и в котором он не играл бы основной роли.
Подобная деятельность давала маркизу огромные возможности для выплеска эмоциональной энергии. И для него это было интереснее, чем сидение за столом с пером в руке.
Впрочем, тут есть и другое мнение. Например, Ипполит де Коллен, офицер, бывавший в Шарантоне, потом утверждал, что пьесы ставились там не обитателями клиники, а профессионалами, да и играли в них тоже профессионалы. Лишь отдельным заключенным, вроде маркиза де Сада, позволяли исполнять какие-то второстепенные роли. А смысл терапии якобы заключался не в непосредственном участии, а в просмотре представлений. По мнению де Коллена, участие в представлениях лишь излишне возбуждало бы пациентов, но никак не способствовало бы их выздоровлению.
В конечном итоге прогрессивные взгляды господина Симоне де Кульмье, которые разделялись далеко не всеми, вызвали сомнения у министров Наполеона, и в 1813 году подобные представления были запрещены, хотя на протяжении многих лет они и собирали полные залы, и посещать их по специальным приглашениям было весьма модно.
30 января 1806 года маркиз де Сад написал завещание, полный текст которого приводится ниже:
"Я полагаюсь на исполнение нижеизложенных условий и почитание со стороны моих детей, которым желаю, чтобы их дети поступили с ними так же, как они поступят со мной.
Во-первых, желая засвидетельствовать мадам Констанции Ренель, супруге месье Балтазара Кенэ, который считается умершим, — желая, повторяю, засвидетельствовать ей, насколько мне позволяют мои слабые возможности, свою крайнюю признательность за заботы и искреннюю дружбу, которые она проявила в отношении меня с 25 августа 1790 года до дня моей кончины, за чувства, проявленные ею не только деликатно и бескорыстно, но вдобавок еще и с самой отважной энергией, когда при Терроре она вынула меня из-под революционной косы, которая уже нависла над моей головой, как всем известно. Итак, я передаю и отдаю в наследство по изложенным здесь мотивам вышеупомянутой мадам Констанции Ренель, в замужестве Кенэ, сумму в 24000 турских ливров в монете, которая будет ходить во Франции после моей смерти; желая и подразумевая, что эта сумма будет взята с наиболее свободной от обязательств части моего имущества, и поручая моим детям поместить ее в течение месяца со дня моей кончины к месье Фино, нотариусу в Шарантон-Сен-Морисе, которого я с этой целью назначаю исполнителем моей последней воли для того, чтобы через него использовать вышеупомянутую сумму самым надежным и выгодным для мадам Кенэ образом и так, чтобы обеспечить ей доход, достаточный для ее питания и содержания, и этот доход выплачивать ей поквартально каждые три месяца, и чтобы он был неотчуждаем и неприкосновенен для кого бы то ни было. Желаю, кроме того, чтобы ценные бумаги и рента с них были отданы Шарлю Кенэ, сыну вышеупомянутой мадам Кенэ, который на тех же условиях станет владельцем всего, но лишь по смерти его почтенной матери.
На тот случай, если мои дети попытаются нарушить высказанную здесь мою волю оставить наследство мадам Кенэ, я прошу их вспомнить, что такая сумма была обещана ими вышеупомянутой мадам Кенэ в знак признательности за заботу об их отце и что данный акт находится в полном соответствии с их намерением и предупреждает его, что сомнение в их согласии с моей последней волей не может поколебать мой ум даже на мгновение, а особенно когда я рассуждаю о добродетелях, которые всегда характеризовали моих сыновей, и они всегда заслуживали мои отцовские чувства.
Во-вторых, я передаю и оставляю в наследство вышеупомянутой мадам Кенэ также всю мебель, вещи, белье, одежду, книги и бумаги, которые будут у меня на момент моей кончины, за исключением бумаг моего отца, обозначенных пометками на пачках, которые будут переданы моим детям.
В-третьих, в мои намерения также входит, согласуясь с моей последней волей, чтобы настоящее наследство никоим образом не лишало Констанцию Ренель, в замужестве Кенэ, всех нрав, полномочий и обязательств, которые она может унаследовать от меня, перед кем бы то ни было.