— И не нашли?

— Не нашел.

— Вы не знали, где она живет?

— Не знал. Сестра-то знала, но увы!.. Сколько я ни просил ее дать мне адрес прекрасной вдовы, она мне неизменно отвечала: «Почему ты не идешь в контору, Олесь?»

Женщина прыснула.

— Видно, сестра у вас очень строгая! — воскликнула она.

На этот раз мужчина не рассмеялся и не вздохнул.

— Не будем говорить о моей сестре, панна Юлия, — сказал он решительным тоном. — Послушайте-ка лучше продолжение драмы моей жизни. Ах, какая это была драма!.. Представьте себе, что, встретив в тот день на улице панну Мальвину, я только поклонился ей издали, а мимо ресторана Стемпкося прошел с опущенной головой! Я с печалью в сердце прочел на афише, что идет «Прекрасная Елена», но в театр не пошел. Словом, я впал в такое мрачное отчаяние, что, если бы добряк Болек не повел меня на следующий день в небезызвестную вам квартиру на Крулевской улице, где я увидел прекраснейшую из земных богинь…

— Ох, ох! — со смехом и кокетливым возмущением прервала его женщина. — Только без комплиментов, пожалуйста, без комплиментов!

— Я бы уже давно отыскал ту, которая скрылась с моих глаз…

— И которую вы больше не искали…

— Не искал…

— И забыли…

— Нет, не забыл. Ох, не забыл. Но сердечная рана понемногу затягивалась… Что делать, vivre c'est souffrir…[29]

Сказав это, молодой человек меланхолически закатил глаза и стал негромко насвистывать арию Калхаса из «Прекрасной Елены».

— Ах! — вскрикнул он вдруг, перестав свистеть и остановившись.

Женщина, шедшая рядом с ним, посмотрела на него с удивлением. Взгляд веселого Олеся был устремлен в одну точку, и — о, чудо! — неизменная улыбка сбежала с его лица. Мягкая линия его рта, так же как и все его черты, то и дело менялась, как это бывает у людей впечатлительных под влиянием внезапного волнения.

— Что там такое? — спросила красивая женщина недовольным тоном. — Нет, право, — добавила она кокетливо, — я на вас в обиде, пан Олесь! Я иду рядом, а вы смотрите куда-то в сторону.

— Это она! — шепнул Олесь. — Ну, до чего же хороша!

Молодая и стройная женщина, которую он называл Юлией, искала взглядом предмет, привлекший внимание ее спутника. Вдруг она наклонилась и, взмахнув собольей муфтой, в которой прятала руки, вскрикнула:

— Да ведь это Марта Свицкая!

Они стояли в нескольких шагах от ступеней костела, на которых сидела женщина в трауре, в накинутом на голову черном шерстяном платке.

Марта уже не плакала. Видимо, в потоках беззвучных слез она выплакала и часть тех горьких чувств, бурный наплыв которых обессилил ее и бросил в полуобмороке на эти ступени. Теперь лицо ее было бело, как мрамор, а сухие горящие глаза устремлены в голубое небо… Она сидела неподвижно. Ни разу не дрогнули ни веки поднятых вверх глаз, ни сжатый рот, ни озябшие руки, терявшиеся в складках платья. Издали ее можно было принять за статую, украшающую вход в великолепный храм, символическое изображение души, молящейся и вопрошающей бога.

Марта смотрела в небо, в глазах ее была жаркая мольба и вместе с тем какой-то страстный, почти настойчивый вопрос.

— Как она прекрасна! — тихо повторил веселый Олесь и, наклонившись к своей спутнице, добавил еще тише: — Если бы ее вместе с этой лестницей перенести в театр, на сцену… вот был бы эффект!

— Да, она в самом деле красавица, — так же шепотом ответила дама. — А ведь я ее хорошо знаю!.. Что с ней случилось?.. Почему она сидит здесь? И как одета! Нищенка она, что ли?

Обмениваясь такими словами, молодая пара все ближе подходила к женщине, привлекшей их внимание.

Марта не заметила, что за ней наблюдают. В то время как она, обессиленная, терзаемая бурей чувств, сидела здесь, быть может, многие смотрели на нее, проходя мимо, но она никого не замечала. Душа ее бродила где-то в той выси, куда был обращен ее взгляд. Там искала она ту силу, добрую и могучую, которая может победить преследовавший ее рок. Но вот над головой задумавшейся женщины раздались два голоса:

— Пани! — произнес мужчина, невольно понижая голос то ли от волнения, то ли от чувства глубокого уважения.

Марта не услышала этого голоса.

— Марта! Марта! — окликнул ее другой, женский голос.

Этот голос дошел до нее. Он был ей хорошо знаком. Марте показалось, что в эту минуту ее прошлое зовет ее. Медленно, с трудом оторвала она глаза от высокого неба и остановила их на лице женщины, которая стояла около нее. А та бросила на снег соболью муфту и протянула к Марте маленькие руки в сиреневых, блестящих перчатках.

— Каролина! — пробормотала Марта удивленно, а потом словно светлый луч пробежал по ее лицу и оживил застывшие черты.

— Карольця! — сказала она громче и, встав, схватила протянутые к ней руки.

— Карольця! — повторила она. — Боже мой, неужели это в самом деле ты?

— Ты ли это, Марта? — спрашивала в свою очередь женщина в атласе и соболях, с грустью глядя на бледное, исхудалое лицо, при виде нее засиявшее радостью.

Но грусть, видно, не привыкла долго гостить в глазах Каролины. Женщина в атласе засмеялась и, обратившись к своему спутнику, сказала:

— Вот видите, пан Александр, какие встречи бывают в жизни! Ведь мы с Мартой знаем друг друга с детства!

— Да, с детства! — повторила Марта, теперь только заметив Олеся и приветствуя его кивком головы.

— По ком ты носишь траур? — спросила панна Каролина, быстрым взглядом окидывая жалкую одежду Марты.

— По мужу.

— По мужу! Значит, ты овдовела! Жаль! Интересный был у тебя муж… Где же ты живешь? В деревне или здесь, в Варшаве?

— Здесь.

— Здесь? А почему ты не вернулась к себе в деревню?

— Через несколько месяцев после моей свадьбы отцовское имение было продано с торгов.

— С торгов! Вот как! У тебя, значит, не осталось никакого состояния? Ну, конечно, Ясь любил тебя безумно и, должно быть, тратил на тебя все, что зарабатывал. Что же ты теперь делаешь? Как живешь?

— Я швея.

— Тяжелая работа! — со смехом сказала женщина в атласе. — И я пробовала ею заняться, но у меня ничего не вышло.

— Ты, Каролина? Ты была швеей? — удивилась Марта.

Женщина в атласе снова засмеялась.

— Ну, я же говорю — пробовала, да не вышло! Что поделаешь? Такова воля провидения, и я на него не жалуюсь…

И она снова засмеялась. Этот часто раздававшийся смех, беспечный и кокетливый, казалось, вызывался скорее привычкой, чем искренним весельем. Марта окинула взглядом богатый наряд стоявшей перед ней женщины.

— Ты замужем? — спросила она.

Каролина снова рассмеялась.

— Нет! — воскликнула она. — Нет, нет! Замуж я не вышла, моя дорогая! То есть как тебе сказать?.. Нет, нет, замуж я не вышла…

На этот раз смех был какой-то неприятный, наигранный. Веселый Олесь, не спускавший глаз с Марты, при последнем ее вопросе взглянул на Каролину, погладил ус и усмехнулся.

— Однако что же это я? — воскликнула та. — Своей болтовней я задерживаю вас на холоде. Ведь можно взять извозчика и поехать ко мне. Поедем, Марта, да? Поговорим по душам и расскажем друг другу историю нашей жизни…

Она опять засмеялась и, бросая вокруг себя быстрые взгляды, добавила:

— Ах, эти истории жизни! Какие они бывают забавные! Расскажем их друг другу, не правда ли, Марта? Едем!

Марта колебалась.

— Не могу, — сказала она. — Дочка ждет меня.

— А, у тебя есть ребенок! Ну так что же? Подождет еще немножко.

— Не могу…

— Ну, тогда приходи ко мне через час… хорошо? Я живу на Крулевской улице.

Она назвала номер дома и сжала руку Марты.

— Приходи, приходи! — твердила она. — Я буду ждать… Вспомним былые времена.

Былые времена всегда полны очарования для тех, кому новое не принесло ничего, кроме слез и горя.

Марту приободрила и взволновала встреча с неожиданно найденной подругой юности.

— Хорошо, — сказала она, — через час я приду к тебе, Карольця…