Тогда ребята, смущенно отворачивались и смотрели в воду, а унтер-офицер Хейльман ругал себя на чем свет, стоит за то, что ему так ничего и не приходило в голову.

Начало потихоньку накрапывать. Мальчики вытащили из рюкзаков плащ-палатки и зябко укутались в негнущуюся, жесткую материю. Мимо них проходила колонна за колонной, и с каждой минутой ребята все острее чувствовали, что впереди самое значительное событие в их жизни. И тут им стало страшно.

Ни один из них не сказал бы об этом вслух. Ни один. Но это было так.

Они закурили. У Хейльмана были сигареты, и он великодушно угощал всех. Зажав мундштуки в зубах, они онемевшими руками зажигали спички и жадно, торопливо затягивались. Альберт Мутц закашлялся. Он всегда кашлял, когда курил. Остальные уже давно привыкли к сигаретам.

К концу ночи людской поток немного схлынул и на какую-то минуту иссяк. Потом опять появились машины, а в них под мокрым брезентом смертельно усталые пехотинцы. И так без конца. Машины — затишье, машины — затишье.

И вдруг движение прекратилось. Стало страшно и жутко. Только что здесь проходили машины, тащились повозки, люди. А теперь на мосту остались только семеро ребят со своим унтером. А тот все думал и думал.

Он даже обрадовался, когда на мост со стороны старого города въехала машина и, скрипнув тормозами, остановилась у маленькой группы. Хейльман шагнул вперед, готовый дружески заговорить с каким-нибудь шофером, и остолбенел. Тот, кто сидел в глубине машины, а сейчас молодцевато спрыгнул на мостовую, был ни много ни мало, как генерал собственной персоной.

— Охраняем мост, унтер-офицер Хейльман и семь рядовых, — доложил Хейльман. Ничего умнее он придумать не мог.

Но генерал, очевидно, не придавал большого значения формальностям. Он даже не взглянул на семерых ребят — они приплелись сюда, укутанные в свои нескладные плащ-палатки, — и заговорил с Хейльманом тихо, но внушительно.

Ребята слышали только ответы унтера.

— Так точно, господин генерал!..

— Никак нет, господин генерал!..

— Будет исполнено, господин генерал!..

Потом генерал заговорил громче, чтобы слышали все.

— Мост надо удержать во что бы то ни стало! Во что бы то ни стало! Понятно? Я надеюсь на вас. Вы получите подкрепление!

После этого генерал уехал так же неожиданно, как и появился.

На какое-то мгновение Хейльману показалось, что все это ему снится. Но Юрген Борхарт вернул его к суровой действительности:

— Это в самом деле был генерал, господин унтер-офицер?

— Да, в самом деле, мой мальчик! — сказал Хейльман и выругался длинно, грубо, зло. Он был взбешен.

Ругань не принесла облегчения. «Хотел бы я знать, как выглядит это самое подкрепление! Хотел бы я знать!»

Долго ждать ему не пришлось. Появился грузовик. Он въехал на мост с той же стороны, что и генеральский «джип», из него высыпалось с десяток нескладных фигур в защитной форме. Хейльман подошел к ним, чтобы получше разглядеть этих солдат.

— Господи! Что за старые чучела! — только и выговорил он.

Подкрепление состояло из десяти стариков. Каждому под шестьдесят, если не больше. Должно быть, их забрали в последнюю минуту, прямо из дома, вытащили из-за обеденного стола. И форму они надели только-только. Но что из этого? Мундиры-то уже видали виды, были прострелены, залатаны.

Те, кто носил их когда-то, давно в земле, где-нибудь во Франции или России. С них, изувеченных, продырявленных пулями, перед тем как положить на операционный стол, стаскивали мундиры. Они еще послужат!

Десять стариков получили такой же приказ, что и шестнадцатилетние мальчишки. Никто не обсуждал его. Ни старые, ни молодые. Просто приняли как должное. Как аттестационный лист в конце года.

А унтер-офицер Хейльман всё еще не придумал, что предпринять. Надо было действовать, но как, он не знал.

У восемнадцати солдат были ружья, фаустпатроны, боеприпасы и НЗ. НЗ состоял из банки кровяной колбасы, банки говядины и сухарей. За консервы хватались так же, как за фаустпатроны, обеими руками.

«Хорошего мало, когда на одном мосту сходятся старики и дети, чтобы выполнить один и тот же приказ, — размышлял Хейльман. — Совсем разные у них взгляды на приказ. И уж, во всяком случае, на войну вообще. И никто из них не знает, как защищать мост. Да и сам я, — признался себе Хейльман, — тоже не знаю. Ясно только, что удержать мост, пока, торчишь здесь, нельзя. Надо занять позиции, господствующие над мостом. Но где? И как? К тому же необходим пулемет».

Ну конечно! Это выход. Теперь можно что-то делать. Разумеется, пулемет!

— Борхарт, Мутц, Хорбер! Слетайте в казарму и скажите, чтобы на мост прислали пулемет. Ручной пулемет и несколько лент. Лент побольше. Поняли?

Трое ответили, что поняли, и отправились в путь. Как здорово, что по меньшей мере на час они избавились от этого бесцельного ожидания на мосту!

Старики стояли особняком и о чем-то шептались. Будто даже громко сказанное слово могло накликать беду. Вдруг один из них заговорил громче. У него были жидкие седые волосы и тонкий голос.

— Это конец, слышите, конец.

Он сказал это куда-то в темноту, потом испуганно оглянулся на Хейльмана.

Тот не ответил. Старик вынул часы из кармана куртки. Старомодные карманные часы с отскакивающей крышкой. Должно быть, фирменные. И часы как будто натолкнули его на какую-то мысль. Он выпрямился и объявил:

— Я ухожу домой.

Никто не ответил, хотя он довольно долго выжидал.

Тогда он сказал:

— Приказ удержать мост — бессмысленный. — И после короткого молчания снова: — Я ухожу!

Старик сказал это без всякого выражения, совсем тихо. Затем осторожно прислонил свой карабин к парапету и быстро засеменил прочь.

Это было началом. Старики один за другим ставили оружие к стене и уходили. Вскоре у каменного парапета уже стояло десять карабинов, а на земле лежала куча фаустпатронов. Только НЗ они взяли с собой.

Унтер-офицер Хейльман молча наблюдал за происходящим. Он стоял, широко расставив ноги, заложив руки за спину, и смотрел. Он растерялся. «Ты должен что-то предпринять, Хейльман, ты не можешь так вот просто дать им уйти, ведь это бунт!» Мысли теснились у него в голове, но он и пальцем не шевельнул.

Когда ушел последний из десяти, Хейльман повернулся к мальчикам и не поверил себе. Они смотрели на него с таким благоговением и восторгом, словно готовы были в ту же секунду исполнить любой приказ, который сорвется с его уст. Хейльман стал героем в их глазах. Именно потому, что дал уйти старикам. «На нас-то он может положиться», — клялись себе мальчики. Вернулись на грузовике Мутц, Борхарт и Хорбер. Они сгрузили два пулемета, много коробок с лентами. Потом машина, громыхая, ушла.

— Сначала они вообще ничего не хотели давать, тогда мы пошли к генералу, — хвастал Хорбер.

— Это вы здорово провернули, — заметил Хейльман без всякого энтузиазма и стал слушать рассказ о том, что делается в городе, в казарме. «Никакой жандармерии на пути, — отметил он про себя, — никакой опасности, никаких препятствий к бегству». Затем он выдвинул на середину моста оба пулемета и принялся объяснять их устройство так же, как объяснял уже тысячу раз очередным новобранцам. И вдруг осекся. Он чуть было не рассказал, как чистят пулемет. Будто его придется еще когда-нибудь чистить.

Когда Хейльман закончил свои объяснения, на востоке уже занималась заря. Теоретическую часть он изложил исчерпывающе, что же касается практической — от нее-то и надо бы их избавить. Хейльман вспомнил вдруг о Фрелихе. Где он теперь? И тут Хейльман в который раз задумался над поручением, которое дал ему Фрелих. «Как только туман рассеется — по домам! Понятно? Вы отвечаете мне за это головой, Хейльман!»

Унтер Хейльман больше не колебался. Теперь он знал, что делать. И зачем тянуть? Чему быть, того не миновать.

— Ребята! — сказал он. — Выслушайте меня! Все, что здесь делается, совершенно бессмысленно. Дома вас ждут родители, а вы хотите играть в войну. Я обещал лейтенанту Фрелиху, что до этого дело не дойдет. Вы должны помочь мне выполнить мое обещание!