У Цянь Вэнь-гуя екнуло сердце от злобной радости. Но он сдержался и лишь сказал:

— А я что говорю! Разве можно с такими бабами иметь дело! Цзян Ши-жун… О чем он только думает?

Лицемерит, думал Жэнь Го-чжун. Советует избегать помещиков, а сам подстрекает меня почаще с ними встречаться. Остерегается, не верит мне. Врагов у него много, но они ему не так уж опасны. Зять, родственники ему помогут. А все-таки он боится, хоть и виду не показывает. Хорошо бы дождаться, когда ему будет туго, выступить в его защиту, а потом потребовать себе награду. И против него идти опасно, и с ним идти особой выгоды нет. На кого еще опереться? Как расстаться со своими надеждами?

Жэнь рассказал Цяню про Ли Цзы-цзюня. Цянь неодобрительно покачал головой. Если Ли Цзы-цзюнь послушается Жэня, в самом деле начнет подговаривать арендаторов, притворно вздыхал Цянь Вэнь-гуй, и это станет известно, тогда и ему, Жэнь Го-чжуну, несдобровать. Ему следует прекратить всякое общение с ним, даже написать на него донос на классной доске. И Цянь тут же принялся ругать Ли Цзы-цзюня за то, что он высокомерен, презирает людей, не признает законов дружбы, смеется над Жэнь Го-чжуном, называет его недоучкой. В прошлом он водился со всяким сбродом — полицейскими из волости, агентами японской тайной полиции, — играл с ними в азартные игры, кутил. Всех их радушно принимал, пока не промотал свои денежки и вынужден был продать дом и много земли. С односельчанами он себя держать не умеет и в бытность старостой вздумал было послать на общественные работы самого Цянь Вэнь-гуя, и только когда Цянь Вэнь-гуй наотрез отказался и прямо спросил, сколько Ли возьмет отступного, тот понял, что хватил через край, и прибежал с извинениями. Теперь он стал скуп, прикидывается бедняком, угощает только пшеном, а рис и белую муку ест наедине с женой.

Жэнь Го-чжун тоже вспомнил, что в последнее время у Ли Цзы-цзюня к вину подавали одни овощи, не было даже яичницы, хотя в доме водились куры.

Из освещенной комнаты снова донеслись голоса. Любопытство Жэнь Го-чжуна все возрастало, он искал предлога, чтобы пройти туда, но Цянь Вэнь-гуй, как бы угадав его желание, заметил:

— Пустяки, не обращай внимания. Это племянница. Ей уж немало лет, а все еще не замужем. Ты свой человек, потому я тебе и рассказываю. Нам сватали председателя Крестьянского союза. Но разве это возможно? Родную дочь я, правда, выдал за милиционера, но это было против моего желания. Ведь замужество — дело серьезное, на всю жизнь! Сейчас-то он председатель, начальство, но кем он был в прошлом? И что его ждет в будущем? Придут гоминдановские войска, и что тогда? Еще нас, стариков, подведет. Может быть, у тебя есть кто на примете? Человек честный, подходящий по возрасту, из приличной семьи? Я выдал бы ее даже без свадебного подарка.

Цянь Вэнь-гуй шумно вздохнул и, щурясь, испытующе заглянул в лицо беспокойно ерзавшему на месте учителю.

Не зная, что ответить, Жэнь Го-чжун отхлебнул чаю. Голоса в доме смолкли, комары под олеандрами пели свою назойливую песню. Жэнь Го-чжуну оставалось лишь встать и попрощаться. Цянь Вэнь-гуй гостя не задерживал, старуха проводила его до ворот. Как только он очутился на улице, ворота снова заперли на засов.

С тех пор как жены бедняков так неприветливо встретили Хэйни в доме Дун Гуй-хуа, она загрустила. А тут еще дядя Цянь Вэнь-фу неустанно твердил ей:

— Слишком много зла причинил деревне твой дядя Цянь Вэнь-гуй. Нам с тобой надо честно работать, чтобы люди забыли про наше с ним родство. Иначе быть беде!

Хэйни очень хотелось подружиться с Дун Гуй-хуа. Некоторые женщины были против того, чтобы она преподавала в школе, но своим усердием и прилежанием Хэйни завоевала доверие Дун Гуй-хуа и Ли Чана. Ли Чан даже похвалил ее как-то за сознательность. Тем не менее она часто ловила на себе недоброжелательные взгляды. А ее молодость и красота лишь усиливали озлобление против нее, и за спиной ее называли то лисицей, то оборотнем, то чудовищем.

Когда Хэйни одолевала тоска, она бежала на огород к своему дяде и изливала ему свое горе. Цянь Вэнь-фу, который с утра до ночи трудился, бросал свои рамы с кабачками, подсаживался к племяннице и вздыхал:

— Ах ты бедная моя, во всем виноват твой дядя Цянь Вэнь-гуй. Жить бы тебе лучше со мной!

Иной раз Цянь Вэнь-фу хотелось дать ей самый простой совет: поскорее выйти замуж; но с девушками об этом говорить не принято, ведь они себе не хозяева! Цянь Вэнь-фу догадывался о сердечных делах Хэйни, но стоило ему заговорить об этом, как она начинала безутешно рыдать, а старик лишь беспомощно разводил руками.

Когда Хэйни, не попав на собрание, вернулась домой, она заметила, что дядя с теткой о чем-то взволнованно шепчутся. Несколько раз прибегала Дани, потом все трое ушли в комнату дяди, где, видимо, произошел очень важный разговор. Хэйни дважды пыталась заглянуть туда, но при ее появлении все замолкали, а тетка отсылала ее то на кухню вскипятить воду, то к невестке в западный флигель за ножницами и нитками. Ей очень хотелось подслушать, о чем они совещаются, но гордость не позволяла: пускай себе шепчутся! Да она и догадывалась, в чем дело: дядя, напуганный предстоящим переделом земли, что-то затевает.

Как всегда в тяжелые минуты, она кинулась поделиться своей тревогой к дяде, Цянь Вэнь-фу. Но простодушный старик только и мог, что сокрушаться и горевать в ожидании грядущей беды.

Младшая сноха Цянь Вэнь-гуя, дочь Гу Юна, вернулась вся в слезах из родительского дома. Она решила добиться раздела, но не смела сказать об этом свекру и побежала на кухню, чтобы уговорить старшую сноху действовать сообща. Цянь Вэнь-гуй уже давно заявил Крестьянскому союзу, что выделил обоим сыновьям по двадцать пять му земли, но документы оставались у него на руках, и начни деревня рассчитываться с Цянь Вэнь-гуем, земля ушла бы от них вместе со всем имуществом свекра.

Но с первых же слов обе снохи сцепились и, громыхая посудой, наговорили друг другу колкостей.

Простоватый Цянь Ли, видя, как обозлились его жена и невестка, не сказал ни слова и сбежал в поле. Уже давно, из страха перед отцом, он решил перебраться на свой виноградник в три му, но жена никак не соглашалась. Теперь она стала метаться по деревне в поисках защиты. Она побежала к председателю профсоюза батраков Цянь Вэнь-ху и рассказала ему, что они еще весной отделились от Цянь Вэнь-гуя. Но Цянь Вэнь-ху отказался вмешиваться в их дела. Чэн Жэня ей повидать не удалось: он избегал ее. Но потребовать у свекра документы на землю ни та, ни другая сноха так и не посмела.

Когда до Цянь Вэнь-гуя дошло, что снохи добиваются раздела, он не стал их ругать, а сказал только:

— Эх! Бессовестные вы! Земля мне досталась не от предков. Я сам добыл каждую пядь. Кому захочу, тому и отдам! Весной я хотел было отдать вам землю, чтоб вы стали на ноги, да вовремя спохватился. Цянь Ли дурак, у него деньги между пальцами текут. Цянь И ушел в армию, а от вас, женщин, какой толк? Вот и пришлось оставить все добро в своих руках. Разве я не о вас заботился?! А вот теперь, когда все стали отбирать и делить, вы, женщины, первые подняли крик, сами губите семью. Тоже нашлись передовые! Крылья у вас окрепли? Не хотите на старика положиться? Пусть будет по-вашему! Вот документы на землю. Берите, если желаете. Только уж потом в беде ко мне не обращайтесь!

Снохи так трепетали перед стариком, что не посмели и прикоснуться к документам. Но Цянь Вэнь-гуй сам успокоил их: ничего не случится, никакой неприятности им не будет. Он уже давно сам сообщил, что выделил сыновей. Документы пусть полежат у него, когда придет время, он им отдаст их. А чтобы люди знали, что раздел совершился, он приказал снохам хозяйничать порознь, отпустив каждой муки, масла, соли, топлива.

Дочка Гу Юна воспользовалась случаем, чтобы перебраться в западный флигель, подальше от свекра. Каждая сноха стряпала для себя на маленьком очаге, в своем котле и радовалась, что все кончилось так благополучно. Снохи не подозревали, что эта уступка входила в расчеты свекра.