Джой выскочил из круга.

На освещенной догоравшим пожаром поляне было пусто. Только сейчас мальчик заметил, какая редкая цепочка людей стояла возле них. Где же остальные?

Джой огляделся. Возле дерева, у которого он увидел первого из ку-клукс-клановцев, стояли люди, целая толпа.

Мальчик подбежал к ним. Все повернулись к нему. За спинами людей горел костер. Слышались удары лопат, взлетали комья земли. С минуту Джой стоял, не решаясь подойти к людям. Потом он бросился к ним. Молчаливая стена сомкнулась. Шофер подошел к нему и взял за руку.

Джой рванулся к костру, но люди снова сомкнулись перед ним.

— Пойдем, мальчик, сказал шофер. — У тебя был смелый брат, ты можешь гордиться им.

Джой вырывался, но шофер не отпускал его. Внезапно со стороны дороги послышался шум и крики. Все повернулись в ту сторону.

Из темноты показалась одна фигура, потом другая. В одной Джой узнал кузнеца. За ним два человека тащили к костру кого-то. Это был грузный, высокий мужчина в черном костюме. Он отчаянно сопротивлялся.

Когда задержанного подвели к костру и пламя осветило его лицо, ропот прошел среди людей, собравшихся возле могилы Сэма. В человеке, который теперь стоял в центре поляны, все узнали начальника полиции Конроя.

— Смотрите все, — сказал кузнец, тяжело дыша. — Мы поймали убийцу.

— Вот его балахон, — крикнул батрак, который повел вооруженных людей наперерез, и бросил в лицо Конроя что-то белое. Начальник полиции отшатнулся. Он был бледен, нижняя челюсть его дрожала.

— Что вы хотите? Зачем вы притащили меня сюда? — крикнул начальник полиции.

Здесь все знали его. Неграм Конрой казался почти богом, когда он проносился на своем «Паккарде» мимо их жалких домишек или сидел в управлении полиции, откуда метал громы и молнии. О Конрое было известно, что ему ничего не стоит избить или даже убить негра. Теперь всё «величие» покинуло Конроя. Маленькие глаза в ужасе бегали от одного сурового лица к другому.

— Я ничего не знаю! Я ехал домой! Вы ответите за это!

— Убийца, — сказал чей-то голос в стороне.

Все посмотрели туда. Это была мать. Оставленная всеми в тот момент, когда привели на поляну Конроя, она теперь встала и шла к нему. Волосы ее были растрепаны, лицо стало совсем серым, только губы чернели. Она шла тяжелым шагом прямо к начальнику полиции. Все кругом застыли.

— Уберите ее! — визгливо закричал Конрой. Он бросился в сторону, но натолкнулся на стену людей; метнулся в другую, но и там встретил то же. Тогда он затих и стоял неподвижно в средине круга, с ужасом глядя на приближавшуюся к нему женщину.

— У тебя руки в крови, — сказала вдруг мать, показывая на руки Конроя.

Тот в страхе поднял руки к глазам. Может быть, на них и не было крови, но такова была сила ненависти, звучавшая в словах матери, что Джою и всем остальным показалось, что они видят пятна крови на пальцах начальника полиции. Еще мгновение — и люди бросились бы на Конроя и растерзали бы его. Но мать прошла мимо начальника полиции. Она двигалась прямо к могиле сына, и все расступились перед ней.

— Мама! — крикнул Джой и обнял ее. Тяжелая рука матери опустилась на плечо мальчика.

Они стояли возле свеженасыпанной могилы.

С минуту мать смотрела на комья земли перед ней. Потом подняла глаза.

— Люди, — сказала она, и такое горе было в этом слове, что сердца у всех сжались. — Люди, что же мы будем делать?

Высокий негр, новый батрак Доджа, вдруг выступил вперед и стал рядом с начальником полиции.

— Я скажу, что делать. Я не ходил регистрироваться сегодня, но завтра пойду голосовать. — Он повернулся к начальнику полиции. — Мы могли бы убить тебя… но мы не дикие звери, которые ходят по ночам в стае. А ты запомни сам и скажи своим: сегодня регистрировались десять человек, — завтра придут голосовать сто. — Он отвернулся от Конроя. — Пусть он идет, — сказал он.

Люди молчали.

— Пусть он идет, — повторил батрак. — Дайте ему пройти. — Он толкнул Конроя. Люди расступились перед начальником полиции. Он шел ссутулившись и опустив голову, обжигаемый горящими ненавистью взглядами. Через некоторое время послышался быстрый топот. Конрой пустился бегом.

— Завтра мы будем голосовать, — сказал батрак. — Ты идешь? — обратился он к кузнецу.

— Иду, — кузнец вскинул свое ружье на плечо. — Я пойду, чем бы они ни угрожали мне.

— И я пойду, — сказал Джон, рабочий с комбайна.

— Мы все пойдем! — крикнул батрак. — Все до одного.

Люди сдвинулись. «Пойдем! Пойдем!» — раздались крики. Джой оглянулся. Здесь собралось, наверно, больше ста человек.

Он видел их горящие глаза, решительные лица, поднятые вверх руки. Мальчик чувствовал, что в нем поднимается новая сила, сила, которая рождается от сознания того, что ты не один.

И, держа руку матери, которой та опиралась на его плечо, Джой знал, что вместо его брата завтра к избирательным урнам пойдет много людей.

— Ну так вот, Гарри, — сказал Эфраим Браун, — сделай так, чтобы их прочло побольше людей. Не всем, конечно, давай. По закону это не запрещено, но полиция может тебя поймать и вздуть.

Мальчик засовывал пачку листков под полосатую рубашку. У него были черные волосы, узкое лицо с острым подбородком, серые глаза, — обычный тип подростка здесь, в нью-йоркских трущобах. Гарри исполнилось четырнадцать лет, но на вид он казался гораздо старше.

В комитете сторонников мира Эфраиму сказали, что он может поручить Гарри распространение листовок. Но теперь этот мальчишка с его злыми глазами, в которых просвечивала насмешка, не понравился Брауну.

До войны Эфраим всё время работал батраком на ферме и только после демобилизации остался в Нью-Йорке на заводе. Эти ребята из трущоб казались ему слишком ожесточенными.

— В порядке, — бросил Гарри. Он хлопнул себя ладонью по груди, где были спрятаны листовки, отвернулся и стал насвистывать какой-то мотив.

— Ну, я пойду, — протянул Эфраим. Ему хотелось еще поговорить с Гарри, но сухость мальчика отталкивала его.

Эфраим начал спускаться по грязной неосвещенной лестнице, где происходило их свидание. На площадке второго этажа он попал ногой в выбоину на каменном полу и чуть не упал в полумраке.

— Побереги ноги! — раздался голос сверху. — Тут не Бродвей.

Чертыхнувшись, Эфраим поднял голову. Мальчишка свесился через перила и смотрел на него.

— Ладно, — сказал Эфраим. — Присматривай за своими ногами.

Выходя из ворот, Эфраим подумал, что напрасно отдал листки со Стокгольмским Воззванием Гарри. Уж слишком недобрые глаза были у мальчишки…

Когда раздался звонок, Мэри была как раз возле входной двери. В этой квартире жили три семьи, но звонок ко всем был общий.

Мэри рывком отодвинула засов и толкнула дверь.

— Вы к кому? — спросила она, не разглядев в темноте фигуру мальчика.

— Я просто к вам в квартиру. Ко всем сразу.

Но Мэри не так легко было сбить с толку. Она привыкла обороняться и от мелких торговцев, и от агентов по продаже крупных вещей в рассрочку.

— Тут никто ничего не купит. Ни на один цент. — Мэри отступила с порога, пытаясь прикрыть дверь. — Так что вы можете проваливать.

— А я ничего и не продаю.

— В рассрочку здесь тоже никто ничего не возьмет. Ни один человек в квартире. — Мэри хотела захлопнуть дверь, но мальчик шагнул вперед.

— Ну и не надо, — сказал он. — Я совсем по другому делу. Я живу в этом доме, через двор, на первом этаже. Меня зовут Гарри Ландсберг. У меня мать работает на авиационном.

При свете коридорной лампочки Мэри рассмотрела его. Сероглазый с черными волосами мальчишка в полосатой рубашке. Кажется, она действительно видела его во дворе.

— Ну, если так, в чем же дело, Гарри? — спросила Мэри смягчаясь. — Дом такой большой, что всех соседей и не запомнишь. Нас эти продавцы просто из себя вывели. — Она посторонилась, чтобы пропустить мальчика. — Тут не на что кусочек масла купить для детей, а они лезут со своими холодильниками.