Такие занятия Ашир любил больше всего. В стахановской школе он изучал не только слесарное дело, но осваивал и формовку, знакомился с литьем, своими руками уже делал несложные формы.

Слесарь-каркасник должен и это знать. Максим Зубенко — тот мог в любое время заменить формовщика или литейщика, умел делать и шишели. Ашир тоже проявлял живой интерес к литейному делу. Работать на таком большом заводе и знать только слесарные инструменты! Нет, этого мало, тем более, что учеба ему давалась без труда.

В этот вечер он пришел на занятия, как всегда, вместе с Сережей. Сергей Удальцов, тот самый вихрастый парень с веснушчатым лицом, с которым Ашир познакомился в столовой, уже больше года работал на заводе формовщиком. В литейной они сразу же узнали друг друга и хотя подружиться по-настоящему еще не успели, но вместе ходили на занятия. Сережа жил в другом районе, за железнодорожной линией, и по пути иногда заходил за Аширом в общежитие.

Возле клуба в садике, где молодежь обычно собиралась задолго до начала занятий, сегодня почему-то никого не было.

— Напрасно мы с тобой торопились, ремесленник, — позевывая, сказал Сережа. И, заложив руки за голову, развалился на скамейке.

В садике приятно веяло холодком. Весь он, кроме песчаных дорожек, был залит водой и словно охорашивался после дневного зноя. Тихонько шумела листва, меж ветвей устраиваясь на ночлег, гомозились птицы. Тонконогое персиковое дерево стояло в воде, точно задремавшая цапля. Между стволами уже сгущались сумерки, а на верхушках деревьев еще играли багряные отблески заката. Горы потемнели, за их резко очерченными вершинами бездымно догорал огромный костер. Краски неба быстро линяли, становились все бледнее, мягче.

Из соседнего парка послышалась музыка, в летнем кинотеатре прозвенел первый звонок. Сережа потянулся и, напрягая голос на высоких нотах, запел:

— И знаешь, Ашир, каких дум?

— Каких?

— Хорошо бы сейчас погулять в парке.

— Неплохо. В выходной. погуляем.

— Да, не сегодня. Интересно, будет нынче спрашивать Захар Фомич? Наверно, будет. И так начнет: «При какой температуре плавятся чугун? Удальцов!» — Сережа вскочил со скамейки, вытянулся и начал декламировать: — Чугун плавится…

— Осечка!.. — Ашир сорвал с дерева листок, приложил его к губам и сильно втянул в себя воздух, но к его досаде хлопка не получилось.

— У меня осечка? Думаешь, не знаю, при скольких градусах начинает плавиться чугун?

— Ребята, идите скорее! — крикнул кто-то с крыльца клуба.

Ашир с Сережей переглянулись и наперегонки побежали к крыльцу. Так вот почему пустовал сегодня садик! Оказывается, ребята и девушки давно уже собрались и стояли в коридоре перед витриной. Тут же были главный инженер и мастер Захар Фомич Прудников.

Сначала они не поняли, почему возле витрины столпилось столько народу, а когда подошли ближе, увидели стенную газету. Ее только что вывесили, бумажные полосы были еще влажными от клея.

— Вот он, чистоплюй! — хихикнул кто-то тоненьким голоском рядом с Аширом.

— А что? В слесарной и впрямь давно пора навести порядок, — возражая, пробасил другой голос.

— Только пришел на завод и уже свои порядки наводит…

— Молодец, ничего другого не скажешь! — Густой бас. покрыл хихикающий голосок и окончательно утвердил над ним свою победу. — Конечно, молодец!

Чья-то большая жилистая рука водила узловатым пальцем по газетным строчкам и задержалась на заметке, помещенной сразу же за передовицей. Палец два раза подчеркнул заголовок и помедлил на верхней строчке.

«За чистоту!» — прочел Ашир заголовок и догадался, что здесь говорится о слесарной мастерской.

Ему уже не терпелось прочесть заметку, но узловатый палец освободил лишь первую строчку и медленно пополз вниз. Аширу и Сереже поневоле пришлось следовать за ним.

«На заводе все помнят, какой была недавно слесарная мастерская, — читал Ашир. — Эта безотрадная картина до сих пор у многих стоит перед глазами. Из паутины можно было веревки вить, пол подметали редко, тут и там валялась проволока годная и негодная. А кто не помнит гору мусора перед мастерской?»

Приставленный к бумаге палец задержался на месте.

— А Максим Зубенко читал? — крикнул кто-то позади Ашира. — Это ведь у него под носом была свалка!

— Не успел он, газету недавно вывесили.

Ашир впился глазами в строчки. О чем же там дальше говорится?

«…Мы эту грязь замечали, но никто не позаботился убрать, — читал дальше Ашир. — Комсомолец Давдетов недавно пришел на наш завод, но сразу заметил беспорядок в слесарной мастерской. Он понял, что грязь мешает работе…»

— Что-то не видно его: работы! — послышался нежный девичий голосок.

Оглянуться бы, посмотреть, кто там о нем злословит, но разве можно отвести глаза от газеты — Ашир и без того надолго задержался взглядом на своей фамилии и отстал от пальца, ощупывающего одну строку за другой.

«…Комсомолец Давлетов, воспитанник ремесленного училища, навел в мастерской чистоту и настойчиво поддерживает ее. Примеру Давлетова теперь следуют и другие. Кто не видел, как чисто стало в слесарной мастерской, пусть зайдет посмотрит. Советуем в первую очередь это сделать стерженщицам, им есть чему поучиться у соседей».

— Дельно написано!

От поднятого пальца на всю заметку восклицательным знаком легла тень.

Но тут опять Ашира укололи:

— Фи-и, охота была у бракодела учиться!

После этих слов ему уже не хотелось оглядываться, к тому же Сережа дернул его за рукав.

— Смотри, ремесленник, здесь, никак, тоже тебя касается!

В конце последней колонки стояла приписка от редколлегии: «Автора поступившей заметки «Слесарь-бракодел» просим зайти к редактору стенной газеты».

С холодеющим сердцем прочел Ашир эти слова, по всей вероятности имеющие отношение и к нему.

— Твою заметку, Светлана, не дали! Почему бы это? — уловил он вкрадчивый шепоток.

Затаив дыхание, Ашир ждал продолжения таинственного перешептывании. Но вместо слов до него донеслись быстро удаляющиеся шаги. Когда он оглянулся, возле витрины, кроме Сережи, никого уже не было.

Бракодел! Он смотрел на это колючее слово, и с каждым мгновением оно становилось все более устрашающим. Подумать только, что такая заметка могла появиться! Ее читали бы и указывали бы на бракодела пальцем. Ее бы мог прочесть и мастер из училища Иван Сергеевич— он часто здесь бывает.

«Как же так, — ломал он голову, — на заводе я совсем недавно, но уже всё про меня знают, и хорошее и плохое знают. Сотни глаз, что ли, следят за моей работой?»

Он виноват, он сделал негодный каркас, а главное — он подсунул его вместе с хорошими. Если бы в шишельной не доглядели, отлили бы бракованную деталь. А это значит — затраченный даром труд и металл, и к хлопкоробам могла бы негодная машина попасть. Он виноват. Но почему же тогда не поместили заметку? Значит, поверили, что он больше не допустит брака.

В эту минуту Ашир невольно вспомнил комсорга Николая Коноплева и даже поискал его глазами. Ему казалось, что Коноплев где-то рядом. Конечно, это он похвалил его за чистоту.

Ашир немного успокоился, отчаиваться не следовало, Сегодня его поставили в пример.

Это и радовало, и обязывало.

— Неси, Ашир! — воскликнул громким, но тоненьким голоском Максим Зубенко, пересчитав готовые каркасы. Он заложил за спину сомкнутые руки, с хрустом в костях прогнул поясницу и крикнул: — Нагрузочка что надо!

В конце месяца завод окончательно освоил изготовление новых машин — окучников-удобрителей — и сразу же получил на них большой заказ. Хлопкоробы с нетерпением ждали эту умную машину. Один окучник-удобритель заменял в работе двадцать человек. Работы прибавилось во всех цехах, особенно у кузнецов и литейщиков.