Ее крики подавил новый град ударов.

Даже жандармы отступили в смущении. В середине двора оставались двое — Эржика и жандарм. И все видели, что она, пленница, нападает, а он защищается. Жандармам казалось, что перед ними царапается, кусается, бьется за свою жизнь бешеная кошка.

«Власек? Неужели? Власек — виновник стольких смертей?»

Старый жандарм подошел к ним, взяв Власека за воротник, заставил встать и уставился в упор в ошалевшие глаза товарища. Видел, как ярость переходит в них в отчаяние.

— Оставь ее! — сказал старший и оттолкнул Власека в сторону.

Ну и день!

Вечером изба Драчей вспыхнула ярким пламенем.

Жандармы бегали по вымершей деревне, готовые разбить голову каждому, кто сунется тушить пожар. Но деревня была пуста и мертва. Жители даже не решились зажечь свет, а еврейские лавочки были заперты еще с полудня.

В пустой и немой темноте сильным, ровным, бездымным пламенем горела изба Драчей — свеча жандармов убитому товарищу.

Вечером Никола очутился в горах у истоков рек Тереблы и Рики над лужайкой с серным источником. Не здесь ли два года назад ребятишки кричали ему: «Шугай, одолжите веточку?» Это воспоминание мелькнуло в памяти Шугая…

Он спустился по склону к устью Рики.

Сегодня он бежал. От кого — он сам не знает, но сегодня впервые в его жизни было настоящее бегство. Куда он шел? Он не знал. Откуда? Мысль об этом глухо ворочалась в мозгу.

Итти, только итти. Одному, не видеть никого, даже Юрая. Внизу мелькнул огонек, другой, третий. Это Вучково. Никола не хочет туда; он свернул и зашагал в лес. Вот он на небольшой просеке над охотничьей сторожкой. Под ним шумит Рика. Сторожка на другом берегу, не больше чем в трехстах шагах. Никола видит высокую крышу и два окна, светящиеся красным.

Никола остановился. Над горами плывет в облаках месяц. Деревья бросают острые густосиние тени. Долина, как мертвая, синеет внизу. Только кроваво-красные глаза сторожки невыразительно глядят во тьму. Кажется, что там внутри что-то мутное, нечистое.

— Га-га! — взревел вдруг Никола. Он сам не знает, почему сделал это. Собственный голос удивил его.

— Га-га!

Лес разнес этот крик оглушительным эхом.

— Га-га! Здесь Никола Шугай! Никола Шугай!

Николе кажется, что это имя — его имя! — вырастает над верхушками леса, заполняет собой долину, поднимается к облакам.

— Слы-ши-те?! Я Никола Шугай!

В домике и в деревне царит безмолвие. Тишина в лесу хороша, она говорит о безопасности. Но тишина вблизи людей ужасна…

Бац! — раскатился по лесу выстрел Николы. Пуля пронзила крышу сторожки.

Бац, бац, бац!

— Га-га-а! Шугай! Я Никола Шугай! Не-у-яз-вимый!.. Меня никакая пуля не тронет!..

Пулю за пулей посылает Шугай в охотничью сторожку, в эту голову с красными глазами.

Окна сторожки погасли. Погасло и несколько огоньков в деревне. Никола расстреливает обойму за обоймой, выстрелы гремят, горы содрогаются эхом. Никола знает, что когда он перестанет стрелять, вновь наступит страшное, нестерпимое безмолвие…

Внизу под покровом тьмы люди вскакивают с кроватей и боязливо выглядывают в окна. Матери тащат за собой готовых расплакаться детей и зажимают им ладонями рты.

Над Вучковым бушует буря. Разгневан могучий Шугай. И в гневе своем он страшен.

— Пс-с! — говорят евреи, пожимая плечами. Они только что узнали, что на-днях будут выпущены на свободу все подозреваемые и действительные сообщники Шугая. Презрительное восклицание почтенных лавочников означает: и на это вам потребовался год? Понимаете ли вы, сколько жизней могло быть сохранено, сколько спасено имущества?

После смерти Свозила Эржику, наконец, накрепко упрятали под замок. Новый командир отряда, наверно, сумеет лучше справиться с делом.

Впрочем, еврейская молодежь Колочавы перестала увлекаться делом Шугая. Мысли всех сейчас были обращены к старому соперничеству семей Вольфа и Бера, которое разгорелось с новой силой в борьбе за табачную лавочку. Скоро прискучило и это. Внимание еврейской общины обратилось к очередной сенсации: открывавшейся вакансии кантора в хустской синагоге и ожесточенной борьбе за это место, которая возникла между ортодоксальными талмудистами, сионистами и хасидами.

Однако все немало взволновались, когда в деревне появилось такое объявление (оно было напечатано на трех языках — чешском, украинском и венгерском):

Рядом висел маленький и незаметный плакат. Совет еврейской религиозной общины двух округов тоже назначал награду. Размер — тридцать тысяч.

— Ну, наконец-то! А теперь возьмитесь за ум, евреи. Ведь вы знаете, что не руки решают дело, а голова. Настал решительный момент.

Местный нотариус подвел евреев: велел расклеить объявления утром в субботу. И патриархам пришлось, не читая их, степенно проходить мимо и лишь слушать — даже не задавая вопросов! — что рассказывают об этом объявлении другие, менее набожные единоверцы. Нелегко было отвлечься на весь день от мирских дел и устремить свои помыслы ко всевышнему, ходить с просветленным лицом, не хмурясь, неторопливым, степенным шагом. Хотелось спешить куда-то, хотелось морщить лоб, усиленно размышляя, хотелось поддаться искушению и устремить помыслы не ко всевышнему и небесной царевне Саббат, но на суету мирскую и на Шугая. Впрочем, при желании и некотором опыте общения с богом можно было найти компромисс и думать о том и о другом. Например, так. Народ иудейский — любимец всевышнего, он всегда вознаграждаем судьбой, даже если этой награды приходится ждать веками. Иегова неизменно покровительствует евреям. Но, боже великий, как долго еще нам, ничтожным людям, ждать, пока ты вспомнишь, что нас терзают недруги… среди которых Шугай — не из последних. Как избавиться от Шугая? Что бы такое придумать? И где еврейская община возьмет столько денег? Ой, ой! Неужто они всерьез хотят заплатить такую сумму?

Вечером, как только на небе появились три звезды, призывая царевну Саббат вернуться к звездному трону всевышнего, еврейские патриархи собрались в комнатке Герша-Лейбы Вольфа, за окном со спущенными занавесками. Патриархи тотчас разошлись во мнениях, и каждый выкрикивал свой совет, который считал единственно правильным и ведущим к успеху.

Созовите товарищей Николы, пусть капитан пообещает им должности лесников и путевых обходчиков, пусть посулит им луну с неба. Разделите их, возбудите в них зависть, разожгите среди них соперничество, борьбу за тридцать три тысячи, ведь это много, чертовски много денег! Стрелять в Шугая никто из них не отважится, потому что они всерьез верят, что пуля отскочит от него и убьет стрелявшего, но разве нет у них топоров, разве не найти в лесу дубины? А правда ли, что старая Дербачиха умеет варить наговорные зелья?

Все было ясно. Вполне ясно.

Ясно? Нет, совсем не ясно!

Когда патриархи расселись на диване и стульях, постели и подоконниках, Берка Вольф (ну, конечно, господин Бернард Вольф не может без фокусов!) поднял вопрос о том, как следует понимать фразу: «Лицу, кое поможет захватить Шугая, будет выплачено вознаграждение в сумме три тысячи крон». Что значит «захватить»? А если разбойника возьмут мертвым? И еще вопрос: значит, можно только способствовать поимке Шугая, а самому его изловить нельзя? А убить можно? Или тут нужно читать между строк?..