IV

Ланни навестил Джорджа Д. Геррона и получил приглашение на чай вместе со своим другом. Изгнанный социалист жил в красивой вилле, носившей название «Le Retour»[12], но он был одним из самых несчастных людей на свете, к тому же очень больным, как было хорошо известно Ланни. Лицо у него было белое, как мрамор, черная борода и усы уже начали седеть. Редко выпадал на его долю час без мучительных ревматических болей, но еще больше его терзала мысль о гибели цивилизации. Геррон буквально умирал от горя; его убивала трагедия человечества, свидетелем которой он был в Париже. Он излил свое отчаяние в книге «Поражение в победе», которую собиралось выпустить в свет одно английское издательство. Не было возможности опубликовать ее на его родине, где все были сыты по горло Европой на веки веков, аминь.

Геррон был любезный и приветливый хозяин. К Ланни он питал нечто вроде отеческой привязанности; он, вероятно, все еще надеялся обратить его в свою веру. В Женеве он жил с начала войны — это был кладезь сведений о городе и его жизни. Он читал лучшие произведения мировой литературы на пяти-шести языках и в беседе проявлял себя не только как пророк, но и как высокообразованный человек.

Ланни объяснил ему, зачем сюда приехал его друг англичанин, и Геррон стал рассказывать ему о Лиге; это Лига правительств, а не народов, а от ныне существующих правительств нечего ждать добра. Мир может возлагать надежды только на свою молодежь, которая должна выковать новое духовное и умственное оружие и одолеть те алчные силы, которые правят нашим обществом. Говоря это, Геррон смотрел прямо в глаза двум представителям молодежи, как бы спрашивая: «Готовы ли вы?»

Ланни упомянул о Верхней Силезии — эта проблема волновала его, так как близко касалась его друга немца.

Геррон стал «рассказывать о своих встречах с немцами во время войны. Тогда многим было известно, что он связан с президентом Вильсоном и посылает ему доклады через государственный департамент, и немцы вообразили, что он уполномочен вести переговоры с ними, чего на самом деле не было. И в «Le Retour» потянулись непрерывной вереницей сначала социал-демократы и пацифисты, а затем, по мере того как положение Германии ухудшалось, — посланцы правительства.

— В общем, — сказал Геррон, — это был богатый материал для наблюдений над немецкой психикой; и я пришел к выводу, что с этой психикой не совсем благополучно. Немец на современной стадии своего развития не способен мыслить беспристрастно, и, следовательно, морально. Его психика, если брать немцев в целом, как будто остановилась на какой-то дочеловеческой ступени. Немец обычно рассуждает так: все, что служит его целям, как слуги или гражданина государства, уже тем самым получает некое мистическое и научное оправдание. Как бы ни были предосудительны средства, он не признает ответственности за них; более высокого принципа, чем достижение этих целей, для него не существует.

— Вы думаете, что это сознательное кредо каждого немца? — спросил Рик.

— Я думаю, что — сознательно или бессознательно— это психическая подоплека всех его побуждений. Голая сила, если она помогает достичь цели, для него высшее добро. Я сейчас говорю о тех бесчисленных посетителях, которые устремлялись сюда в течение трех или четырех лет. Каждый из них, независимо от своего умственного развития или общественного положения, неизменно начинал с того, что, мол, Германию не понимают, что к ней несправедливы, что, вообще, она безвинная жертва. Если он, в конце концов, нехотя соглашался, что, пожалуй, и Германия совершала ошибки, то уже во всяком случае виной тому были завистливые соседи, обманувшие этот детски доверчивый народ. И всегда Германию надо щадить — только бы она не догадалась, что ответственность лежит на ней.

— В качестве примера сошлюсь на одного немца, занимавшего высокий пост, человека очень умного и образованного, — я долго питал к нему чувство привязанности и восхищения. Он все время старался мне доказать, что войну надо кончить так, чтобы спасти Германию от унизительного признания своей вины. Пощадить национальную гордость Германии, а не открыть правду народу — вот что было для него на первом плане, когда он искал путей к лучшему будущему для своей родины. Этот человек отлично понимал историческую ненормальность своего народа, он откровенно признавал это в наших спорах, и все же он был до такой степени немцем, что не мог представить себе другого конца войны, кроме такого, который избавит Германию от самообвинений.

V

Слушая этого измученного человека, Ланни невольно вспоминал вопрос, который когда-то задал ему отец, повстречавший Геррона за завтраком в отеле «Крийон»: «Господи! Это еще что за помешанный?» Теперь Ланни пытался самому себе ответить на этот вопрос. «Что это собственно значит — помешанный? И почему Геррона зачисляют в эту категорию?» У Геррона вполне определенные понятия о правде и справедливости, заимствованные у древних пророков и святых, особенно у Христа, и он пытается применить эти понятия к нашему миру, где правят сила и обман. Быть может, они неприменимы к этому миру, и их никак не пригонишь к нему; Робби уверял, что, безусловно, не пригонишь, и, возможно, он прав. Но Геррон отказывается сдаться; он говорит, как сказал Христос: «Будьте совершенны, как совершенен отец ваш небесный». И этому современному пророку внимают не более, чем пророкам старых времен. Очевидно, путь, на который они зовут, не ведет к счастью в этом мире.

Ничто не делалось и не будет делаться по нормам справедливости, которых держится этот пророк. Он сам это выразил в словах, звучавших, как обличение Исайи или Иеремии. Узнав, что Ланни и Рик побывали на конференции в Сан-Ремо, он достал корректуру своей книги и прочел из нее отрывок, посвященный этой конференции: «В своей азартной игре Верховный совет держав Антанты бросает Армению курдским псам и готовится пожертвовать судьбой трех континентов ради захвата новых источников нефти. Поляки, вымирающие от голода и тифа, рискуя полной гибелью своей страны, маршируют под музыку этих шантажистов и наносят Советской России удар в спину, в то время как английский премьер-министр ведет с этой же самой Россией переговоры о торговом соглашении».

Как страшно слышать такие слова и не быть в состоянии их опровергнуть. Какими жалкими кажутся усилия ревностных и терпеливых чиновников, которые пытаются уврачевать страждущий мир, накладывая тут пластырь, там повязку, — когда слушаешь зловещие слова Геррона о четырех договорах, которыми закончилась мировая война: «Это не мир, это скорее безжалостная подготовка к созданию милитаристского и хищнического мирового правительства. Этот мир чреват войнами, более разрушительными и материально и духовно, чем все войны, известные в истории, — и результатом этих новых войн будут на целое поколение, если не на столетие, адские муки для всего человеческого рода».

VI

Робби Бэдд приехал в Париж по делам нового нефтяного предприятия, которое он затеял; да, он начал новое дело, невзирая на тяжелые времена, а пожалуй, даже именно благодаря тяжелым временам. Кто-то другой разорился, а дальновидный Робби имел текущие счета в нескольких банках — и не в тех, которые закрылись. Впрочем, на эту тему Робби не распространялся. Может быть, он уже сам начал понимать, что его сыну неприятен запах нефти.

Зато он охотно рассказывал о Иоганнесе Робине. Ух, как этот молодчик загребает деньги! Он переехал в Берлин, чтобы быть поближе к своим источникам информации, и как раз только что приезжал в Лондон повидаться со своим компаньоном. Шесть месяцев тому назад он втянул Робби в спекуляцию с немецкими марками. Комиссии он не берет — действует из чистой дружбы или благодарности. И я думаю еще и потому, что он гордится знакомством с нами, — прибавил отец. — Ему до смерти хочется, чтобы ты играл дуэты с Ганси!

— За это ему нет надобности нам платить, — ответил Ланни.

вернуться

12

Возвращение (франц.).


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: