— Увидал! Увидал! — закричал Нуртазинов.

Из траншеи было видно, как вражеские солдаты бегали по деревушке. Стена взрывов на широкой пашне, превратившейся в кисель, отделяла десантников от них. Немцы продолжали вести минометный заградительный огонь. Пороховой дым под дождем не поднимался к небу и стелился по земле.

Николай осмотрелся. «Хоть бы минометы подавили, а то пойдешь — всех ребят потеряешь», — мелькнула горькая мысль.

Но сетовать было некогда, и он собрал бойцов около себя.

— Отстали мы… Надо во что бы то ни стало пройти в деревню, пока танки ведут бой. Иначе немцы очухаются и ударят им с тыла. Всем задача понятна?

На лицах автоматчиков застыло то выражение усталости, которое бывает у человека, когда он сделает большую тяжелую работу и увидит, что мало приблизился к цели. Николай уловил это.

— Не вижу, что всем понятно. Кто не может, пусть останется ждать хорошей погоды, ждать, пока немцы начнут из деревни жечь наши машины. Потом прилетят наши самолеты, подойдут «катюши», артиллерия, пехота и возьмут за нас населенный пункт.

Это был точно рассчитанный удар по гвардейскому самолюбию. После этих слов Николай не увидел уже ни одной унылой физиономии. Он улыбнулся и сам, когда приказывал:

— Интервал десять метров! По-пластунски — вперед!

Теперь он был уверен, что каждый доползет сквозь огонь по этому полю, развороченному минами и политому дождем.

Они ринулись в грязь, и у Николая едва хватило выдержки обождать несколько секунд, чтобы проследить за всеми.

— Больше интервал! По команде все встают и — «ура».

Он пополз следом, стараясь не обгонять остальных. Впереди, по бокам, а потом и позади рвались мины. Дождь не прекращался…

Юрий Малков, кончив утюжить гусеницами траншею, увидел, что второй танк его взвода подбит. Из открытого люка, который чуть дымился под ливнем, высовывалась рука без перчатки, и с пальцев стекали на броню струи воды. Юрий хотел было остановиться, чтобы помочь экипажу, но вспомнил, как говорили в танковом училище: остановка в бою гибельна, недвигающийся танк — это мертвая мишень.

В воздухе вспыхнула зеленая ракета и развеяла его сомнения. Этот сигнал командира батальона означал: вперед! Юрий заметил ракету одним из первых, его машина вырвалась ранее других. Он был доволен и очень обрадовался, когда Никонов сказал по рации:

— Малков, осторожнее! Лавируй! Ты на виду, и тебе гореть нельзя.

— Впереди орудие! — сообщил механик.

Юрий приник к смотровой щели и скомандовал:

— Осколочный!

— Готово! — ответил башнер.

В нескольких десятках метров сквозь дождь ясно виднелась замаскированная снопами противотанковая пушка. Она медленно поворачивалась на них. Кое-как нацелясь, Юрий нажал спусковую педаль. Танк дрогнул, и дымок разрыва возник далеко позади немецкого орудия. Машина тряслась, пересекая поле, вспаханное грядами.

— Еще осколочный!

— Есть!

Водитель остановился.

— Вперед, Ситников! Что встал? — вскипел Юрий.

— С хода не попасть!

— Вперед! Остановка смерти подобна, — вне себя заорал Юрий и выбранился.

Он опять взял орудие противника в перекрестие прицела по всем правилам и выстрелил. Снаряд разорвался еще дальше. Черная пасть противотанковой пушки теперь уже смотрела прямо ему в глаза. Он приготовился дать команду «задний ход», а механик-водитель крикнул: «Давлю!».

Застрочил лобовой пулемет. Мотор взревел на предельных оборотах, корпус подпрыгнул на бруствере артиллерийского окопа. Правая гусеница заскрежетала по стволу орудия. Грянул оглушительный выстрел, снизу по броне будто толкнуло гигантской волной. Танк поднялся на дыбы, рухнул, придавливая вражеский орудийный расчет, завертелся на месте и встал.

Дробь пулемета оборвалась. Водитель забарахтался внизу, и Юрий, сдернув шлем, услышал, как он раздвигал разваленную после толчка боеукладку, стучал снарядами и пустыми медными гильзами, которые издавали тихий звон. Потом Ситников начал звать стрелка-радиста.

— Санька! Санька, дружище! Александр Прохорович! Ну, открой глаза! Что с тобой, Санька?.. Убили, гады!

Водитель открыл люк и начал стрелять из пистолета, усердно прицеливаясь. Юрию было видно, как падают разбегающиеся артиллеристы. Башнер дал несколько коротких очередей из верхнего пулемета, потом высунулся из башни и кинул по сторонам гранаты. Дождь через верхний люк брызнул в танк.

Юрий не знал, что делать дальше. В ушах стоял тяжелый гул. Он снова одел шлем и начал тщательно вглядываться через смотровые триплексы в ливень, стегавший землю вокруг, и не мог отличить машину комбата от остальных. Наконец, в наушниках задребезжал бас Никонова.

— Чего, браток, стоишь без дела? Орудие у тебя исправно?

— Машину здорово стукнуло, товарищ гвардии майор.

— А-а! Ну, если неисправно — присоединяйтесь к автоматчикам.

— Нет! Орудие исправно, исправно! Жду вашего приказания! — прокричал Юрий.

Но Никонов уже не слышал, он переключился на другую рацию.

По броне хлестал дождь. Остальные танки проурчали мимо, высоко взбивая гусеницами комья грязи. Юрий собрался вылезать из танка, но сильно заныла нога. Ощупав ее, он увидал, что правая штанина порвана, и в сапог сочится кровь. Юрий испугался и сполз вниз в боеукладку.

— Вот сюда, сюда, — подсовывал ему что-то мягкое водитель.

— Давайте, перевяжу, — наклонился башнер.

— Я сам. Ситников за меня останешься, — назначил Юрий, как это полагалось по уставу.

Его затошнило, голова закружилась. Он забинтовал ногу, и уже как будто издалека услышал, как механик, сидя на командирском месте, кричал по радио: «Есть, товарищ майор!»

Боль в ноге утихала, но тело ныло, как побитое. В открытые люки брызгали капли, виднелся высокий клен, мокрая соломенная крыша хаты и косые полосы утихающего ливня. В танке было сыро. Юрий думал под монотонный шум пальбы кругом: «Вышел из строя. Ранен. Интересно, в какой госпиталь я попаду? И долго ли заживают такие раны?» Выстрел орудия над головой заставил его насторожиться.

— Навесным, навесным! Выше ствол, — командовал механик.

Юрий сообразил, что экипаж решил бить навесным огнем по минометам в деревне. Башнер бесцеремонно вытаскивал из-под него снаряды, каждый раз больно толкая в бок.

— Есть — помогать Погудину, товарищ майор! — кричал по радио Ситников. Его голос, прерываемый выстрелами, глухо раздавался в закрытом танке. — Смотри, смотри, пулеметы на крыше выставляют. Стукнем-ка! Та-ак. Эх! Даем копоти! Еще разок. Во! Были пулеметчики — и нет. Глянь, наши автоматчики далеко еще? А ну-ка вон по тому овину: там что-то шевелится, наблюдатель, наверно. Та-ак. Подползают наши, подползают. Дай-ка из пулемета вперед, вдоль по улице — приободри ребят. Та-ак… Ур-ра-а! Славяне!.. Эх, дружные ребята! Вон лейтенант Погудин. Здорово он в атаку поднимает! С ним и убитый побежит. Слышь, танки. Это второй и третий батальоны с той стороны подходят. Сейчас «хасан» немцам будет. Набирай гранат. Эх, за рычагами бы ворваться в улицы! Товарищ лейтенант, — закричал Ситников Юрию. — Мы — за Погудиным. Вы здесь оставайтесь, пока деревню не возьмем.

— Ладно, — махнул рукой Малков.

Механик и башнер выскочили из машины и умчались.

Возгласы, крики, стрельба удалялись. Дождь перестал. В раскрытый люк глянули солнечные лучи.

Юрий почувствовал себя покинутым и понял, что никто возиться с ним не собирается. Он еще раз осмотрел ногу и теперь рана ему показалась пустяковой. Боль почти прошла, и он решил выбираться из танка. Но в этот момент выстрелы участились и где-то совсем близко послышалось верезжание немецких моторов. Рядом ухнуло раз, другой, третий, затрещало вспыхнувшее горючее.

Юрий совершенно потерял представление о том, что творится снаружи и испугался, что попадет в плен. Он решил притвориться мертвым, лег на спину на дне танка и зажмурил глаза, напряженно прислушиваясь.

Совсем рядом с танком закричали немцы, но длинная автоматная очередь прервала их. Кто-то по русски выругался и заорал: «Стой! Хальт! Сволочи!» Затем опять раздалась трель автомата….