Машины объезжают мост, входят в узенькую уличку. Толпа жителей бежит впереди. Люди возбуждены, они словно хотят поднять на руки тяжелые танки и осторожно пронести их через все село. Везде натыканы жерди, на них навешаны пестрые лоскутки, а там, где это сделать не успели, женщины и дети встают сплошной стеной, собою загораживая заминированное место.

А в конце улицы поперек стоят снятые с петель ворота и на них дегтем намалевано:

Рядом уже разобран забор, и босоногие мальчишки с гордо сияющими глазами показывают гвардейцам объезд по огородам.

Танкисты спешат. Никто не спрашивает имена людей, рискующих жизнью ради родной Червоной Армии. Соня машет им на прощанье рукой и шепчет:

— Спасибо, дорогие товарищи! Большое русское спасибо.

Подъехали к реке. Колонна останавливается, пропуская вперед саперную часть — грузовики с понтонами. Соня смеется, увидав, как нетерпеливый танкист, сбросив сапоги и засучив штаны, бежит в воду мерять брод. Вверху, перечерчивая вечернее небо, низко носятся десятки самолетов. Они словно зовут скорее на тот берег, а потом, будто оставив что-то на этой стороне, возвращаются. Затем опять мчатся вперед и снова возвращаются, точно им жаль расстаться с этой землей.

Дверь Сониной кабины распахивается и, прямо не подставляя себе под ноги откидных ступенек, в машину забирается командир бригады в пыльном комбинезоне:

— Соня! Скорее штаб корпуса! Скорее, дружок, скорее!

Девушка привычным жестом включает передатчик и удивленно смотрит на полковника. «Что случилось? — думает она, настраивая рацию. — Почему у комбрига необычно блестят всегда спокойные и внимательные глаза? Раньше он никогда не называл меня по имени…»

— Алло! Урал! — Соня старается говорить спокойно, но волнение полковника передается и ей. Она торопится. — Алло! Урал? Урал? Я — Буря, я — Буря. Как слышите? Прием. Перехожу на прием… Так… Так… Слышу хорошо. Принимайте. Передаю. Передаю.

Полковник бросается к ней, выхватывает микрофон и кричит:

— Урал! Урал! Я — Буря! Я — Буря! Вышел на государственную границу, — он, сдерживая голос, отчетливо выговаривает каждое слово. — Вышел на государственную границу Союза Советских Социалистических Республик! Не дожидаясь моста, форсирую по маршруту реку вброд. Да здравствует наша великая Родина!

Закончив, полковник вынул платок и вытер вспотевшее лицо. Глаза его продолжали блестеть. Он поднялся, сделал шаг к двери, и кузов закачался. Окончательно растерявшись от волнения, он снова сел напротив Сони и произнес:

— Вот это здорово! А? Мечтали… И дошли!.. Ну, теперь держись!… — Полковник стукнул кулаком в дощатый столик, и Соня испугалась, что он хрустнет.

Не в силах от неожиданной радости сказать что-нибудь, она сидела недвижно и смотрела в открытую дверь. Там видны были колонна танков, зеленый лесок вдали да маленькие домики, утопающие в садах. И башни танков, и верхняя кромка леска, и макушки деревьев вдоль дороги, и крыши села, — вся долина была залита рубиновым светом вечерней зари, словно здесь, на границе, в небе вспыхнула яркая кремлевская звезда.

Соня смотрела вдаль и видела весь свой пройденный путь — бывает так в значительные минуты жизни. Ей казалось сейчас, что этим же светом сияли лица ее одноклассников на пионерском костре десять лет назад, когда она впервые надела красный галстук и, стоя перед отрядом у красного знамени, проговорила:

— Всегда готова!

Этим же светом — костров, знамен и полощущихся на ветру плакатов «Все для фронта!» — была озарена площадка новостройки, когда в пургу и жестокий мороз студенты вышли на субботник. Этим же светом был залит огромный зал, где добровольцы давали клятву землякам. Соня вспомнила взволнованное, полное решимости лицо генерала, стоявшего тогда у боевого знамени. Он торжественно произносил слова, повторяемые танкистами. Сейчас она их чуть не сказала вслух.

«Клянемся! Мы не дрогнем в боях за русскую землю. Не пожалеем крови и самой жизни ради свободы и счастья нашего народа, ради полного освобождения родной земли от немецких захватчиков».

Девушка встала. Нельзя было не встать! Она как-то похорошела в эти минуты и словно выросла. Она смотрела через дверь назад, на Восток. И в глазах ее мелькнула грусть.

— Как несовершенна наша радиотехника! — воскликнул полковник с искренней досадой.

Соня обернулась:

— Почему это? — она готова была обидеться за свою радиостанцию.

— Вот сейчас бы доложить товарищу Сталину и потом батьке моему.

Соня улыбнулась. Комбриг продолжал серьезно:

— Что вы смеетесь? У меня отец — тоже государственный человек, депутат горсовета, знатный токарь. Он за каждым шагом армии следит. Придет с работы и сразу матери командует: переставить флажки на карте.

К двери радиостанции подбежал коренастый танкист в шлеме, с автоматом на груди.

— Товарищ гвардии полковник! Гвардии майор Никонов послал доложить вам: первый танковый батальон переправился за границу в полном составе.

Быстрые глаза его весело горели. Правую руку с вытянутыми пальцами он держал у виска, а левую прятал за спиной.

Соня пыталась подсмотреть, что он там прячет. Танкист заметил ее взгляд и смутился. Командир бригады приказал шутливым тоном:

— А ну, встань, как полагается, товарищ гвардии старшина Ситников. Что это у тебя там?

— Да так… товарищ полковник… Вот разлучаемся с родной землей — я и набрал…

— Цветы! — обрадовалась Соня. — Дайте мне хоть одну незабудку.

Ситников смутился еще больше, сунул девушке букет и, набравшись смелости, сказал:

— Это я вам, товарищ гвардии сержант! — И козырнул полковнику. — Разрешите идти?

— Идите, — засмеялся комбриг.

— Спасибо! — крикнула Соня вслед танкисту.

— Эх, кавалер! Сразу бы с этого и начал: разрешите, мол, вручить сержанту букет цветов по случаю перехода государственной границы.

— Что вы, товарищ полковник! Я его совершенно не знаю.

Комбриг сразу напустил на себя суровость, хотя в голосе все еще проскальзывал смешок:

— А почему вы не знаете лучших людей бригады? Стыдно! Это механик-водитель первого класса Антон Ситников. Сейчас он безлошадник — машина его на ремонте. — И, став уже совсем серьезным, полковник добавил. — Да! Вот что. Передайте шифровкой помпотеху корпуса: «Коробочки восстанавливаются своими силами успешно. В помощь роте техобслуживания из танкистов, потерявших машины, организована команда под началом технически грамотного офицера». Как его фамилия? Эх, запамятовал. Молоков… или Молодцов… Ну, не важно. Передайте так: «Из двадцати двух, шестнадцать — снова в строю». Ясно?

— Есть — из двадцати двух — шестнадцать, — ответила Соня, вытянувшись и прижимая к груди цветы.

Темнело. Полковник выдернул из букета стебелек незабудок, взглянул на него, затем на восточный горизонт. Потом будто спохватился, посмотрел на Соню и сказал:

— Молодчина! Геройски работаете!

Он снова вдруг стал порывистым, быстрым и выпрыгнул из машины.

Пехота уже подходила к реке, Когда все танки и автомашины бригады переправились на другую сторону. Соня не отрывалась от окна. Жители со всех окрестных польских деревень сбежались посмотреть на советские войска, пришедшие освободить их. Они кидали танкистам ветки спелого ранета, кричали, махали руками, смеясь и запевая песни. В одном городке жители вынесли откуда-то большой портрет Гитлера и бросили его на мостовую под гусеницы.

Танки мчались дальше всю ночь. В каждом следующем городке поляков собиралось все больше и больше. В иных, на рабочих окраинах все население выстраивалось вдоль пути. Люди, со смехом прикрывая от грохота уши ладонями, бежали рядом с танками. Матери поднимали над толпою своих детей. Крики и восторженные возгласы, раскатистый лязг гусениц и зычное гудение моторов раздавались в ночи. Люди не спали, будто в первый раз должно было появиться солнце, и они вышли встретить долгожданный восход.