Северилов закурил и продолжил:

— Возникает вопрос: где, в каком месте можно прорвать оборону противника с наименьшими потерями? Нанести удар в направлении на Хуши, с плацдарма на правом берегу Днестра? Вот здесь, южнее Тирасполя. Или наступать в направлении Кишинева? А может, через Днестровский лиман на Аккерман? Пока на этот вопрос ответа нет. Нет!

Полковник отошел от стола, прошелся по комнате.

— Мы уже шесть групп потеряли, — глухо, как бы про себя, обронил на ходу Северилов. — Какие ребята! Эх!

Северилов положил руку на плечо Маркелова.

— Понимаешь — шесть… А сколько раз другие поисковые группы возвращались с полпути. Не могут пройти — и баста! Понастроили мышеловок, капканы свои разбросали — тень не проскочит. А мы должны, обязаны это сделать! Оборону фашистскую мы, конечно же, опрокинем. Бывало хуже… Но какой ценой? Да что я тебе рассказываю, — махнул рукой полковник. — Сам понимаешь.

— Значит, товарищ полковник, пора собираться? — спросил Маркелов.

— Да. Пора. Сегодня идете в глубокий тыл группы армий «Южная Украина». Люди готовы?

— Так точно.

— Хорошо. Кто из вас умеет работать на рации?

— Сержант Кучмин и я.

— Порядок. Это упрощает задачу. Главное — установить, в каком именно районе противник ожидает наше наступление. И если будет такая возможность, то разведать, какие силы там сосредоточены. Короче, маршрут и детали задания мы сейчас уточним… — полковник на некоторое время задумался.

— Вот что, Маркелов, — Северилов потер шрам на месте мизинца. — Кажется мне, что все эти исчезновения разведгрупп как-то связаны с деятельностью моего старого знакомого полковника Дитриха, который, по нашим данным, недавно появился в расположении группы армий «Южная Украина». Очень опасный противник. Опытный. Свое дело знает, будь здоров. Может, я ошибаюсь, но почерк очень схож. Правда, мы не знаем, чем Дитрих занимается в данный момент и что его привело в эти края, но к блокированию возможных направлений поиска наших разведгрупп он руку приложил, без сомнений.

Северилов посмотрел на серьезное лицо Маркелова и с улыбкой спросил:

— Страшновато? Шучу. Знаю, не из пугливых. А вот об умной осторожности забывать не следует. Ну и прежде чем займемся проработкой маршрута, дам я тебе на всякий случай один адрес на той стороне. Дело в том, что твоя группа, случись какая-нибудь непредвиденная ситуация, может задержаться во вражеском тылу до подхода наших войск. Как скоро это будет — трудно сказать. Но будет точно! Не нужно лишний раз рисковать без особой надобности. Конечно, это в том случае, когда все наметки будут выполнены и данные разведки будут переданы по рации в штаб фронта.

Полковник помолчал некоторое время, затем тихо сказал:

— Очень надеюсь на тебя…

— Ганс, я рад, что именно ты сменишь меня здесь, — генерал Шернер пребывал в благодушном состоянии: все его страхи развеялись, и теперь, получив пост главнокомандующего группой армий «Север», он готовился к отлету.

— Я тебе не завидую, Фердинанд, — генерал Фриснер выглядел усталым и отрешенным. — Ты знаешь, фюрер отстранил Линдемана за неудачное наступление в районе Даугавпилса. А что он мог сделать? С него требовали контрудар и в то же время забрали 12-ю танковую и 212-ю пехотную дивизии для группы «Центр». Мне тоже в мою бытность командующим оперативной группой «Нарва» пришлось подарить одну из лучших своих дивизий, 122-ю пехотную, финнам.

— Значит, ты считаешь, что у группы армий «Север» положение критическое?

— Ах, Фердинанд, — вздохнул Фриснер. — Как я могу тебе ответить на этот вопрос, если группой «Север» мне довелось командовать всего двадцать дней?

— Но все-таки, Ганс, неужели дела обстоят настолько плохо, что даже ты, мои старый соратник и друг, не решаешься сказать правду?

— Суди сам: в составе группы армий «Север» 38 дивизий — это 16-я и 18-я армии и оперативная группа «Нарва». По последним данным, в дивизиях насчитывается по восемь — десять тысяч личного состава. Много? Мало? Если судить по меркам сорокового года — вполне достаточно. А если применительно к настоящему времени — катастрофически мало! Солдаты теряют веру в победу. Ты можешь себе представить, Фердинанд, до какого позора мы дожили — германские солдаты дезертируют! Моральный дух подорван, со снабжением постоянные перебои — эти бандиты-партизаны держат под своим контролем почти все железные дороги.

— Как ты думаешь, Ганс, финны нам не подложат свинью? Все-таки наш ближний тыл.

— Ты имеешь в виду капитуляцию перед русскими?

— Да.

— Президент Финляндии Рюти 26 июня подписал декларацию, в которой дал личное обязательство не заключать сепаратного мира с русскими без согласии германского правительства. Это отрадный факт. Кроме того, и премьер-министр Линкомиес на следующий день выступил по радио с заявлением о готовности продолжить войну до победного конца на нашей стороне. Финский сейм придерживается мнения руководства. Я уже не говорю о главнокомандующем вооруженными силами маршале Маннергейме…

— Этого достаточно, чтобы быть спокойным в отношении финнов? — Шернер испытующе посмотрел на Фриснера.

Фриснер саркастически покривился.

— Фердинанд, время оптимистических прогнозов ушло безвозвратно. К тому же большая политика — дело фюрера. Мы с тобой солдаты. Но если говорить откровенно, не думаю, чтобы фюрер допускал мысль о капитуляции финнов. И тем более дал свое согласие на это. Финляндия — единственный поставщик никеля. С потерей Финляндии мы не сможем получить высококачественную железную руду из Швеции, военно-морские силы потеряют свои главные базы в Балтийском море…

Сразу же после отлета Шернера новый главнокомандующий группой армий «Южная Украина» генерал Фриснер собрал оперативное совещание командующих армиями и их начальников штабов. Осмотр оборонительных сооружений и позиций войск генерал отложил на следующий день, поскольку уже вечерело.

По окончании совещания Фриснер вызвал к себе полковника Дитриха.

— Давно мы с тобой не виделись, старина, — дружески пожимая руку полковнику, Фриснер указал глазами на небольшой кожаный диванчик. — Присядем…

— Господин генерал, с вашего позволения закурю…

— К чему такой официальный тон, Рудольф, кури.

— Благодарю, — полковник Дитрих вынул из нагрудного кармана кителя сигару, ловко обрезал кончик, прикурил.

— О-о, гаванские сигары! — воскликнул Фриснер. — Контрабанда?

— Старые запасы, — спокойно ответил полковник.

— А ты все в полковниках ходишь, Рудольф…

— Ценность сотрудника разведки, в отличие от офицера вермахта, заключается не в погонах и званиях…

Генерал Фриснер рассмеялся.

— Ты все так же, Рудольф, скептически относишься к армии. Единственный пункт, по которому у нас о тобой разногласия.

— Возможно.

— Ты не согласен?

— Время нередко меняет мировоззрение человека. Особенно когда идет война, когда иные дни тянутся до бесконечности долго, а годы кажутся спрессованными в мгновения.

— Ты стал философом.

— Нет. Я, пожалуй, стал циником.

— Это хуже?

— Для солдата — нет, для разведчика — да.

— Почему?

— Если разведчик работает только ради денег и званий, только ради наград и почестей — он циник до мозга костей. В любой момент его могут перевербовать, предложив куш посолидней, наконец, он может просто струсить. Я до конца никогда не верил таким людям. Но если разведчик, даже не обладая высоким профессионализмом, работает ради идеи, высшей цели — ему нет цены. Такие люди и во время войны, и в мирное время — наша опора и надежда. Солдату проще — цинизм помогает выжить. Убей врага без колебаний и сомнений — и тебя надет награда. Солдат всегда, в отличие от разведчика, чувствует локоть товарища. Цинизм и стадный инстинкт делают солдата храбрецом. Но для разведчика такие критерии не подходят.

— К чему ты клонишь, Рудольф?

— Отвечаю честно на вопросы, поскольку господин генерал хочет полной откровенности, судя по всему.