— Замечательно! — воскликнул немец. — И до туалета рукой подать! — Он по-домашнему швырнул желтый чемодан под кровать. — Благодарю вас, — сказал он с внезапной усталостью и сел в кресло. — Пять минут отдыха — и по делам.

Портье вышел, тихо притворив за собой дверь.

— Он поехал прямо на пристань, в хлебные амбары. Зашел в лабораторию и потребовал тут же сделать несколько выборочных анализов: у него, мол, сведения, что в этой партии пшеницы — жучок. Сделали. Никакого жучка нет. Извинился. Но ему, видите ли, кажется, будто у зерна повышенная влажность. Сам замерил! Дотошный. И дело, видно, знает. Влажность оказалась и вправду чуть выше нормы. По телефону вызвал представителя «Экспортхлеба», составили акт. И вернулся в гостиницу. На пристани ни с кем наедине не оставался. В лаборатории был заведующий, две лаборантки. От «Экспортхлеба» приехал сам заведующий конторой. А я сошел за кладовщика. Уж будьте уверены, глаз с этого Вольфа не сводил.

— Предположим. По дороге с пристани он куда-нибудь заглядывал?

— В том-то и дело, что никуда. Я его Грише с рук на руки передал. Гриша от него не отрывался. Вольф даже обедать никуда не заходил. Так всухомятку и пожрал в номере.

Мы со Славиным подводили итоги дня, стоя плечом к плечу перед окном нашего номера.

— А вечером он отправился в кино на «Рваные башмаки». Ну, думаю, вот где разгадка! Наблюдаю, кто к нему подойдет. Представьте — никто.

— А у него что? — Славин кивнул в сторону Кирилла, который сладко спал, укрывшись одеялом до пояса; его выпуклая грудь с выпуклым рельефом мышц мерно двигалась вверх-вниз.

— Я послал его в иностранный стол горсовета. Ни одного Вермана среди германских подданных, живущих или живших в Нижнелиманске, там не числится.

— Ни одного?

— Ни одного.

— Вот тебе и сэгви иль туо корсо… Расстроился Кирилл?

— А ты?

— Так что я! Вольф-то еще не уехал. Посмотрим, что он завтра будет делать.

— Посмотрим.

— Посмотрим. И все-таки что-то тут не так — я про то, как он номера менял. По-моему, вы, Алексей Алексеич, не совсем правы.

— Ох, упорный ты парень, Славин! Все-таки вернулся к перемене номера.

Когда он в начале разговора рассказал мне, как Герхардт Вольф вселялся в нашу гостиницу, я невольно рассмеялся. Славин, который увидел в этом эпизоде нечто таинственное и многозначительное, даже разозлился. «Успокойся, дружище, — сказал я ему, — не сердись. Вольфовский трюк стар, как мир. Он понимает, что ГПУ, конечно, за ним следит и, значит, может подсунуть ему «подготовленные» апартаменты. Значит, от предложенного номера надо отказаться!» «От первого — это ясно. Но зачем же и от второго?» «Так я ж тебе о чем толкую? Трюк стар. Вольф знает, что мы этот его ответный пируэт тоже знаем. И можем «подготовить» еще один номер. На всякий случай. Вывод? Надо и от второго номера отказаться. Перестраховаться. На всякий случай». «Может и так, — неохотно процедил Славин. — С точки зрения формальной логики». «А ты диалектик». «Стараюсь». «И что же тебе нашептывает диалектика?» «Она нашептывает мне: во всем сомневайся. И я сомневаюсь, что Вольф стал бы хитрить, страховаться и перестраховываться, если бы он не предполагал использовать свой номер для дела!» «Усложняешь, дружище. В действительности все проще. И не все заранее разложено по полочкам». «А вот увидите, Алексей Алексеевич! Ну, послушайте, ведь он прямо-таки «навел» портье на тринадцатый номер. Именно на тринадцатый: попросил с окнами на улицу и в конце коридора. Вот я уверен, если бы Вольфу сразу предложили вместо шестого тринадцатый номер, он тут же бы согласился». «Ну, это уже из области ненаучных предположений. Во всяком случае, если ты уверен, — отстаивай свою версию. Доказывай. Окажешься прав — тем лучше для нас…»

Сделав зарядку и тем укрепив свой дух — а дух явно нуждался после событий позавчерашнего дня в укреплении, — Кирилл упрямой походкой отправился снова в архив.

— А вдруг найдется еще что, — почти утвердительно сказал он.

Я брился, собираясь на завод. Что-то внутри у меня ныло не переставая, и сегодня я просто-таки не находил себе места. Не знаю, что именно — интуиция, вторая сигнальная система или черт знает что еще, покуда не открытое человечеством, — буквально толкало меня на завод. «Походи, походи там, посиди, посмотри» — шелестело во мне.

Разглядывая свою физиономию в трюмо, я соображал, не оставить ли мне маленькие усики. Вдруг открылась дверь — и вошел Славин. В зеркало я видел, как он, стараясь не сойти с какой-то воображаемой тропы, добрался до кирилловского кресла и осторожно опустился в него, словно боясь что-то в себе расплескать.

— Что с тобой, милый? — осведомился я и стал скоблить левую щеку, перенеся решение проблемы усов на последний этап бритья.

— Да нет, ничего, — равнодушно сказал он, но голос его предательски дрогнул.

— А все же?

— Вольф уехал.

— Когда?! — В зеркало, вытаращив глаза, на меня глядела физиономия с белыми мыльными усами.

— Только что. Утром встал, спокойненько позавтракал внизу в ресторане. А как вернулся, все закрутилось в диком темпе. Он мигом собрал свои вещи, сдал ключ, расплатился, послал за извозчиком и — на пристань.

— Что ты по этому поводу думаешь?

— Алексей Алексеич, вы прочно сидите?

— Прочно.

— Положите бритву.

— Ладно, ладно!

— Алексей Алексеич, в одиннадцатый номер…

— Ну?

— Это соседний с вольфовским. Между прочим, между ними есть дверь. Она заперта, но подобрать ключ ничего не стоит.

— Ну и что?

— В одиннадцатый номер вчера вечером въехал некто Фридрих Верман.

Я схватил полотенце и одним махом стер с лица пену. Так у меня остались усы…

Человек с сакраментальной фамилией Верман появился в Нижнелиманске!

Мы искали посольского адресата по картотеке иностранного стола, выясняли, знают ли что-нибудь о нем в горотделе ГПУ, нашли пепелище его дома по Большой Морской, а Верман преспокойно приехал в город и остановился в нашей гостинице. При этом поселился рядом с Герхардтом Вольфом. А Вольф тотчас после его приезда срочно покинул Нижнелиманск. Похоже, что уполномоченный пресловутой «Контроль К°» только Вермана и ждал.

Ситуация заслуживала самого пристального внимания.

Поэтому Славин получил срочное задание: выяснить, кто такой Верман, откуда он прибыл, какова легальная цель его приезда. Нащупать связи Вермана в Нижнелиманске.

« — …Что я вам сделал, что вы меня и знать не хотите? Почему вы со мной обращаетесь, как с чужим? И мама тоже. Почему вы всегда отсылаете меня? Разве я вам мешаю или я в чем-нибудь виноват?

Барон смутился. В голосе мальчика было что-то, что его пристыдило, тронуло. Ему стало жаль простодушного мальчугана.

— Эди, ты дурачок! Просто я сегодня не в духе. А ты хороший мальчик, и я тебя очень люблю. — Он крепко потрепал Эдгара за вихор, но отвернулся, чтобы не смотреть в полные слез, молящие детские глаза…»

Город давно спал. Спали постояльцы гостиницы в своих казенно-комфортабельных номерах. На соседней широкой кровати мерно дышал во сне Кирилл, в его откинутой руке была зажата потухшая папироса. Я оторвался от книги, и на миг мне показалось, что в мире осталось одно-единственное бодрствующее человеческое существо — я.

Было душно. Я читал Цвейга. Мысли мои катились по двум параллельным колеям, не мешая друг другу. Одна была заполнена тем, что я читал, — жгучей, тайной схваткой трех людей — мужчины, женщины и ребенка. Я следил, с каким точным, почти пугающим прозрением, с какой жестокой добротой препарировал великий австриец души своих героев, обнажая передо мной тончайшие внутренние движения, скрытые мотивы, погружая меня в атмосферу грозной неотвратимости событий.