— Бонжур, месье Абажур, — скрипит маркиз Карниз; это его любимая фраза, потому что ею ограничивается весь его словарный запас.

Абажур в ответ только сдержанно улыбается: его словарный запас и того меньше.

Но Прищепке все эти великосветские тонкости были непонятны. Она происходила из простого, незнатного рода, изъяснялась на кухонном диалекте, но больше молчала, потому что стоило ей открыть рот, как моментально с веревки падало белье.

Сделав несколько шагов по комнате, Прищепка вдруг увидела свою знакомую. Это была Нейлоновая Блузка, с которой Прищепка изредка встречалась на веревке.

— Здравствуйте, а вы как сюда попали? — спросила наивная Прищепка. При этом она по своей профессиональной привычке ухватила Блузку за ворот.

Блузка хотела ответить грубостью: вокруг было столько знакомых, и они могли бы подумать, что Прищепка ее приятельница или, чего доброго, родственница. Но Блузка не успела ничего сказать, потому что в разговор вмешался Галстук.

— Послушайте, Блузка, — сказал Галстук, — я вижу, у вас новая брошка. Это очень оригинально, — продолжал он, разглядывая Прищепку. — Я готов вам отдать за нее свою бриллиантовую булавку.

И Блузка, которая только что не знала, как отделаться от Прищепки, ответила:

— Нет, что вы, она мне самой нужна!

Слава об оригинальной «Блузкиной брошке» облетела всю комнату, достигнув самых высших сфер. И, глядя на Прищепку, маркиз Карниз шептал восторженно: «Бонжур, месье Абажур», — а месье Абажур сдержанно улыбался.

И только одна Прищепка ничего не понимала. Ловя на себе восхищенные взгляды, она робела, смущалась, не знала, куда себя девать. Она, бедняга, стала жертвой моды, о которой не имела никакого понятия.

На штатную должность в курятник был назначен Петух-массовик.

Это был дельный, опытный Петух. В свое время он подвизался в качестве штатного поэта в популярной газете «Быка за рога», потом возглавлял какую-то спортивную организацию, и вот теперь, в связи с развернувшейся кампанией за повышение вылупляемости цыплят, был брошен в курятник.

Петух собрал вокруг себя наседок и принялся разучивать с ними песню. Куры, взявшись за крылышки, ходили по кругу и пели:

Культурно-массовая работа была в полном разгаре.

Правда, куры с трудом выкраивали минутку, чтобы посидеть на яйце; правда и то, что цыплят с каждым днем вылуплялось все меньше.

Но это был единственный недостаток успешной борьбы за повышение вылупляемости.

Закончив свое высшее образование в лесу, Дуб, вместо того чтобы ехать на стройку, решил пустить корни в городе. И так как других свободных мест не оказалось, он устроился на должность Фонарного Столба в городском парке, в самом темном уголке — настоящем заповеднике влюбленных.

Фонарный Столб взялся за дело с огоньком и так ярко осветил это прежде укромное место, что ни одного влюбленного там не осталось.

— И это молодежь! — сокрушался Столб. — И это молодежь, которая, казалось бы, должна тянуться к свету! Какая темнота, какая неотесанность!

Скворец пошел на повышение: его назначили соловьем.

Сидит Скворец в кабинете и вникает в соловьиные дела: сегодня ему придется выступить на расширенном заседании заведующих секторами до, ре, ми, фа, соль и ответственных работников Управления по согласованию диссонансов. Остается только набросать выступление.

Скворец нажал кнопку, и в дверях неслышно появился начальник Соловьиного кабинета Воробей.

— Набросай-ка, голубчик, несколько нот по канареечному вопросу. Только, знаешь, в таком, мажорном духе.

Начальник Соловьиного кабинета вызвал к себе в кабинет свою заместительницу по работе среди женщин Ворону.

— Тут, товарищ Ворона, насчет канареек нужно что-нибудь придумать. Тащи сюда нотную энциклопедию и займемся…

Вечером Скворец выступал на расширенном заседании. Поклевывая лежащую перед ним плотную стопку бумаг, он начал: — Чик-чирик! Карр! Чик-чирик! Заведующие секторами и ответственные сотрудники Управления слушали, зевали, но не удивлялись: к таким выступлениям они давно привыкли. И во времена бывшего соловья Дрозда, и во времена Чижа, и во времена Зяблика, — всегда выступления на любую тему звучали одинаково: «Карр! Чик-чирик!»

И немудрено: ведь их всегда готовили старые, опытные работники Соловьиного кабинета Воробей и Ворона.

Расческа, очень неровная в обращении с волосами, развивала бурную деятельность. И дошло до того, что, явившись однажды на свое рабочее место, Расческа оторопела:

— Ну вот, пожалуйста: всего три волоска осталось! С кем же прикажете работать?

Никто ей не ответил, только Лысина грустно улыбнулась. И в этой улыбке, как в зеркале, отразился результат многолетних Расчески- ных трудов на поприще шевелюры.

В семье Сверла радостное событие: сын родился.

Родители не налюбуются отпрыском, соседи смотрят — удивляются: вылитый отец!

И назвали сына Штопором.

Время идет, крепнет Штопор, мужает. Ему бы настоящее дело изучить, на металле себя попробовать (Сверла ведь все потомственные металлисты), да родители не дают: молод еще, пусть сперва на чем-нибудь мягоньком поучится.

Носит отец домой пробки — специальные пробки, — и на них учится Штопор сверлильному мастерству.

Вот так и воспитывается сын Сверла — на пробках. Когда же приходит пора и пробуют дать ему чего-нибудь потверже (посверли, мол, уже научился) — куда там! Штопор и слушать не хочет! Начинает сам для себя пробки искать, к бутылкам присматриваться.

Удивляются старые Сверла: и как это их сын от рук отбился?

Жил-был у бабушки серенький козлик.

Пошел он однажды в лес погулять — зверей посмотреть, себя показать. А навстречу ему — волки.

— Привет, старик! — говорят. — Куда топаешь?

Козлик чуточку струхнул, но ему было приятно, что такие взрослые волки с ним, как с равным, разговаривают, и это придало ему смелости.

— Здравствуйте, ребята! — сказал он, по примеру волков клацнув зубами. — Вот вышел немного проветриться.

— Прошвырнемся? — спрашивают волки.

Козлик не знал, что означает «прошвырнемся», но догадался, что волки приглашают его в компанию.

— Это можно! — тряхнул он едва пробивающейся бородкой.

— Тогда подожди здесь, — говорят волки. — Тут одно дело есть. Мы — мигом.

Отошли в сторонку и советуются, как с козликом быть: сейчас сожрать или на завтра оставить?

— Вот что, мальчики, — говорит один. — Жрать его нет смысла. Каждому на зуб — и то не хватит. А в селе у него приличные связи, они нам всегда сгодятся. Отпустим его. Хорошо иметь своего козла отпущения.

Вернулись волки к козлику.

— Слушай, старик: нужна помощь. Мотнись в село, приведи кого-нибудь из приятелей.

Пошел козлик, привел двух баранов.

— Вот, знакомьтесь, — говорит, — это мои приятели.

Стали волки с баранами знакомиться — только шерсть с баранов посыпалась. Козлик хотел было остановить волков, но побоялся, что они его засмеют, что скажут: «Эх ты, бабушкин козлик!», и не остановил, а только сердито боднул баранью тушу.

— Ишь ты, какой кровожадный! — с уважением заметили волки и этим окончательно покорили козлика.

— Подумаешь — два барана! — сказал он, — Я могу еще больше привести, если надо.

— Молодец, старик! — похвалили его волки. — Давай, веди еще!