Она дотлевала огарком,

Иссохшая, вся в метастазах.

Совала рубли санитаркам,

Чтоб вовремя подали тазик...

...А праздничный шарик воздушный,

Опавший и больше не нужный,

Едва колыхался над нею,

Над бедной хозяйкой своею.

1979

После войны

Они сумели выжить — выползти

В забытый мир белья и чая,

Смесь недоверия и лихости

Пред этим миром ощущая.

И вскорости шкапы семейные

Во мгле беспамятно-уютной

Укрыли сбруи портупейные,

Планшеток целлулоид мутный,

А также гимнастерки мятые,

Что сохраняли два-три круга:

Проплешины белесоватые,

Где орден ввинчивался туго.

Разменной явью окруженное,

Позабывалось всё, что было.

Лишь ночью сердце обнаженное

Ползло, прицеливалось, било,

Хватало радости мгновенные

С оглядкой, словно на привале...

И женщины послевоенные,

Робея, шрамы целовали.

1977

Видение отбытия

                                                  А.В.

Вестибюль — или, может, пакгауз, вокзал;

Мер-приятье, эвако-ликбез;

Тусклый свет; хриплый рупор, что свыше сказал:

"Группа восемь, с вещами и без".

На себе мы по-нищенски щупаем швы:

Что зашито в них — вши или пшик,

Пепел близких, отлётный билет из Москвы

Или плавленых камушков шик?

Да, ведь был у нас плавленый, Аля, янтарь

В золоченых цапучих когтях!

Этот Ювелирторг, поспешая, нашарь —

И отдаришься в дальних гостях!

Коль прошляпит таможня, там можно — вспори,

И былой безмятежный престиж

Ты хозяевам выдашь: их чай до зари,

Поученья и кров возместишь.

Всюду пусто? Прощупай манжет, воротник!

Даже наш поэтический лавр

Не зашила ты, дура?! Идти через миг

С чемоданом дозволенных швабр!..

...Просыпаемся потно, еще теребя

Швы рубах; слыша рупорный бас:

"Группа восемь, на выход, и строем — в себя,

Ибо Царствие Божие — в вас".

1990

Пружина

"Мы не жили, — сказал нам К.,

Вернувшись из Канады. —

Еще не ведали пока

Житейской мы отрады!"

Да, от рожденья наша плоть

Комфорта не знавала,

И скудость нас перемолоть

Лет в сорок успевала.

О да, немотствовал наш дух,

Подавлен и подвален.

Мы говорить решались вслух

В лесу иль средь развалин,

И отключали телефон,

И радио включали,

Чтоб не был слышен даже стон

Того, о чем молчали.

Нас, как пружину, страх прижал, —

А ничего нет проще,

Прижав, придать пружине жар

Потенциальной мощи.

Отчизна, кредиторша та,

Которой жизнью платим, —

Ты без прощенья проклята

Иль прощена проклятьем?

Как жемчуг спит на вязком дне

И нимб — в клейме печати,

Так в испытуемой стране —

Надежда Благодати.

1988



Литературное объединение

                                И что же видит? За столом

                                Сидят чудовища кругом!

                                       ("Евгений Онегин")

Впервые я сюда пришла.

Гляжу на всех с порога.

Я нескладна и несмела,

А в чем-то и убога...

Как прозвучит моя строка,

И буду ли достойна?

...Застольцы смотрят свысока,

Но как-то неспокойно.

Вот этот, ростом небольшой,

Набрякший тайной злобой...

Понятно сразу: он — с душой!

И не пойми, попробуй.

Он подает открытый знак,

Что мыслит он подспудно!

А если честно — мыслить так

Ему совсем не трудно.

...А рядом — плотный чернозем

Исходит паром душным, —

Вот-вот в ладонь его возьмем,

Как в фильме показушном, —

Захочет, всё произрастит,

Что колос, что крапива!

Интеллигентов не простит,

Но выпьет с ними пива.

Герой расхристанных ночей,

Намеренно-патлатый.

Довольствуясь неважно чьей

Восторженною платой,

Он всё-то пьет и всё-то рвет

Немытую рубаху.

Неясно, врет или не врет,

А нагоняет страху!

Вот, непоседлив и упруг,

Бровастый горбоносец.

Его подкидывает вдруг

И ветерком относит,

Бренчит в нем сердце бубенцом.

С дороги он — свежее...

...Вот ведьма с тыквенным лицом,

С агатами на шее,

Во взоре — мистика вранья,