Показал мужик топор.
Он не просто показал -
Он на палку привязал!
А песня, про Надежду Полякову и инженера-путейца:
... Он ей говорил до утра:
"Какие у Вас локоточки,
Какой у Вас пламенный стан!
С фуражки моей молоточки
За Ваш поцелуй я отдам!"
... Вчера Полякова Надежда
Прыгнула с Тучкова моста,
Ее голубая одежда -
Осталась на ветках моста.
Надо понимать, уже народная. Лозинская же сообщила, что автор текста "По аллеям центрального парка / С пионером гуляла вдова..." - СЕРЕЖА ВОЛЬФ. Ничего себе!
Но так обидно, что Нонну Слепакову я не знал. А она была и любовницей Охапкина...
Да, были лэди в наше время...
Утешения молодой Анне
Она пришла с мороза...
А. Блок
Ты с мороза пришла; ты плачешь, и плач твой кроток.
Бултыхнувшись в булочной, талая вся эпоха
Просочилась к тебе на полиамид колготок
Через кожзаменитель и замшечку "скородоха".
Ты звонить мне пыталась, но в каждой попутной будке
Не хватало не только дверных и настенных стекол,
Но удавкой висел там кольчатый шнур без трубки,
Вероятней всего, исправный, то есть под током.
Анна, в пыльной прихожей встав пред моей берлогой,
Не выжмуривай слёзками свет моей лампы тусклой
В ореол поэтической скорби — златой, убогой,
Рыбижирной той самой, воспетой и петербургской.
Оботри лицо, не рыдай мне, что всё обрыдло.
Призови красоту свою, молодость и удачу.
Анна, Анна, уймись, — потом тебе будет стыдно!
Анна, Анна, молчи, не плачь, или я заплачу!
А о чем бы мне плакать? О том, что мне плакать поздно,
Что не сняться с прикола, хоть больше и нет прикола,
Что не холодно-голодно было мне — зябко, постно,
Что не честно, не подло жила я, а как-то поло...
Что тебя утешаю — такие дела настали!
Что во младости гимн оглушил меня, примус выжег,
И что Маугли все ж уйдет к Человечьей Стае,
И ослепший учитель-медведь ему ноги лижет.
1989
Тридцатые годы
Где в майках багряных и синих
Над веслами гнутся тела,
Где остроугольных косынок
Стрижиные вьются крыла,
Среди пробужденной натуры,
Наряженной в гипс и кумач,
В серебряных парках культуры
Звучит мой ребяческий плач.
Как смела я хлюпать противно
В том парке тридцатых годов,
Где всё безупречно спортивно,
Где каждый предельно готов,
Где все, как гребцы на восьмерке, —
Единый разгиб и наклон!
Но в общем воскресном восторге
Я плачу — мне видится сон.
Мне слышится в парках умытых
Сквозь толщу непрожитых лет —
Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох,
И вдоха уж более нет...
Мне видятся, люди с восьмерки,
Превратности вашей судьбы.
О майки! Потом — гимнастерки
Иль ватников черные створки...
О лодки! А после — гробы.
В расплату за ваше единство
Пустынею водной смурной
Далёко — до лунного диска —
Грести мне придется одной.
Не ждет меня радость причала
С теплынью досок на воде...
Гребу. Это только начало,
А вас уже нету нигде!
Какой непонятной уловкой
Ваш праздник запомнила я?
Всосала ли я с газировкой,
Считала ли я с букваря?
Есть оттиск в глазах человека,
Хоть в памяти, вроде, провал...
А может, мне это Дейнека
Ликующе зарисовал?
И в блеске хорошей погоды,
Отпущенной щедрой рукой,
Маячат тридцатые годы
Высоко над синей рекой.
1967
Две феи
Т.Г.
Усядемся, две пожилые феи,
На кухоньке за кофием с тобой.
Куда ни глянь — волшебные трофеи:
Кофейник белый, пластик голубой,
Доска декоративная для хлеба,
Да на руке — колечко с янтарем,
Да тучи новостроечного неба
Над этим заселенным пустырем.
Какое-никакое положенье
Достигнуто, и нас в расчет берут.
Начислены уют и уваженье
За чародейский юношеский труд.
И новости мы лузгаем приятно,
А чудеса — не тема для бесед,
И крылья в плечи убраны опрятно.
Мы попросту сутулимся. Их нет.
Но вот уж ты глядишь нетерпеливо.
И вот уж я прощаюсь поскорей.
Со вздохом облегчения, учтиво
Меня ты провожаешь до дверей.
Ночной пустырь у твоего порога.
Прохожих нет. Пожалуй, я рискну —
Взлечу невысоко, совсем немного,
В твое окошко тайно загляну.
Уж нету умудренного бессилья
В твоих чертах. Всё шире и смелей
Затекшие ты распускаешь крылья
В шестиметровой кухоньке своей.
1983
Портрет у печки
Вдумчивый, велеречивый,
Ловкий, легкий на слова, —