Ветеринар ухмыльнулся и повесил блокнот обратно на гвоздь.

– Не представляю, как ты собираешься это сделать в своем нынешнем положении, ты, комок шерсти?

Помощник ударил ладонью по ладони ветеринара:

– Не могу дождаться, когда Страйкер и Пол доберутся сюда и прикончат его. - Смеясь, эти двое оставили кота наедине с остальными животными.

Рейвин попытался выбить дверцу клетки, но только причинил себе боль. Будь они все прокляты. И как им удалось поймать его? Откуда знали, где его искать? Он прятался в тени Рыбного рынка, ожидая, пока за ним приедет его Оруженосец, Эрика, и, следующее, что он помнил – путана в красной юбке, схватившая его и, до того, как он смог отбиться или понять намерения, застегнувшая на нем ошейник. Как только ошейник оказался на месте, Рейвин потерял магическую силу.

Крепко удерживая, женщина завернула его в свою шаль и передала группе людей, заплативших ей за услуги пятьдесят долларов. Затем люди подбросили его в местный приют для животных. И здесь Рейвин будет оставаться до тех пор, пока от ингибиторов в ошейнике у него не взорвется голова, или пока он не придумает, как выбраться отсюда, не имея магии и рук.

Да, шансы не просто маленькие, их вообще не было. Надеяться оставалось только на то, что когда он не объявится после наступления ночи, Эрика начнет волноваться...

Стоп, это же Эрика Томас. Эрика. Девушка, которой нравилось притворяться, что она не работает на него. Девушка, которая изо всех сил старалась избегать его и своих обязанностей. Она несколько дней не заметит, что хозяина нет дома.

Нет, это маленькое чудовище закатит вечеринку, узнав, что пока она игнорировала его исчезновение, какой-то сумасшедший Аполлит кастрировал Рейвина, сделав импотентом. Потом она позвонит всем своим друзьям и будет долго над этим смеяться.

Я в полном дерьме…

***

Сьюзан вздохнула, играя маленьким золотым медальоном, который хранила в сумочке. Чуть больше серебряника, совсем не дорогой, но когда она его выиграла, он казался дороже лотерейного билета на миллион долларов.

Она помедлила, рассматривая его, и старые воспоминания хлынули потоком. Сьюзан получила премию Стерлинга за политический репортаж-расследование в 2000 году. Тогда она чувствовала себя на седьмом небе от счастья.

Сжимая награду в руке, девушка выругалась себе под нос:

- Просто продай это чертову вещицу через Интернет.

Но она не могла, и ненавидела себя за это. Было сложно отпустить славу прошлого, даже если это приносило только боль. Возможно, она не должна была становиться настолько самоуверенной. Возможно, это ее наказание.

Чушь собачья. Сью не верила в божественное возмездие. Она была там, где была, потому что в погоне за еще большей славой, позволила себя обдурить. И винить тут больше некого. Она оказалась глупой и доверчивой, и ей придется платить за эту ошибку до конца своей жизни.

Раздался телефонный звонок.

Благодарная за то, что болезненные размышления прерваны, девушка подняла трубку:

– Сьюзан Майклс.

– Привет, Сью! Это Энджи. Как дела? – тон подруги казался не очень оптимистичным, но всё равно приятно было услышать голос друга.

– Нормально, – ответила Сьюзан, пряча свою награду подальше в сумку. Если кто и мог поднять ей настроение, то это Энджи. Острая на язычок вегетарианка всегда находила, что высмеять в любом вопросе – это настоящий дар, за который Сью была очень благодарна. – А у тебя как?

– Пять на пять, как всегда.

Девушка закатила глаза. Это из сериала Баффи[1], который Энджи обожала. Так она описывала себя, поскольку была кругленькой и пухленькой.

– Может, стоит притормозить?

– Ни за что. Поверь мне, я что вширь, что ввысь – одинакова, но сейчас не об этом. У тебя найдется свободная минутка?

– Да, а что?

– У меня есть новости, которые тебе точно захочется выслушать.

Несмотря на зловещий тон подруги, Сьюзан улыбнулась:

– Хью Джекман развелся, случайно наткнувшись на мое фото в старом журнале, и решил, что я именно та женщина, которая ему нужна?

Энджи рассмеялась:

– Черт, ты слишком долго работаешь на эту газетенку. Уже начинаешь верить в ту чушь, которую публикуешь.

– Очень смешно. Так что ты хотела рассказать?

– Так вот, ты слышала о пропавших людях? Джимми много говорил про эти дела, которые, по его мнению, связаны друг с другом?

– Ну?

– Они действительно связаны.

Сьюзан застыла, когда в ней вновь проснулся репортер:

– Как именно?

– Это не телефонный разговор, понятно? Я, вообще, звоню из будки, и ты не представляешь себе, как сложно в наше время такую найти. Но мне нельзя рисковать. Ты сможешь примерно через часик заглянуть ко мне и притвориться, что ищешь кота?

Скорчив гримасу, Сью раздраженно вздохнула:

– Фу! У меня ужасная аллергия на этих существ.

– Поверь, это того стоит. Просто приезжай… – Телефон замолчал.

Сьюзан повесила трубку, а в ее голове уже прокручивались тысяча сценариев. В голосе подруги слышалась настоящая паника. Настоящая. А это совсем не походило на нее. Судя по всему, ситуация была серьезной, и Энджи была напугана.

Сью постукивала ноготками по телефону, а ее мысли разлетались в разные стороны. Но все они возвращались к одной – этот странный звонок мог стать единственной ниточкой к спасению репутации и респектабельности.

Глава 3 

Во многих странах и религиях слово «ад» издавна отождествлялось с местом, где мёртвых наказывают за злодеяния, совершённые несчастными при жизни.

В аду Атлантов, царстве Калосиса[2], злых душ было предостаточно, но никого не наказывали за то, что они натворили при жизни. Напротив, они вели тихую, спокойную жизнь. Как часто говорил Уриан – Даймон Спати [3], когда-то называвший Калосис родным домом: «Ребята, мы не прокляты, мы в полной заднице».

И это было правдой. Здесь их наказывали не за свои проступки, а за то, что совершила давно забытая богиня Атлантиды[4], чтобы отомстить своему бывшему любовнику, много веков назад. В приступе злобы на греческого бога Аполлона [5] она послала солдат убить его ребёнка и любовницу. Обрекая этим всех Аполлитов не только на жизнь во тьме, но и на жизнь, длиною только в двадцать семь лет. Жизнь, заканчивающуюся на двадцать седьмой день рождения, когда тела медленно и болезненно будут разрушаться в течение суток, пока не превратятся в прах.