— Нету и нету! Курей-утей порезали да поели. Пух-перо на подушки пущены. Нету и не будет!

Из второго дома его выгнали, заявив при этом:

— С городскими табашниками да винопийцами мы и знаться не хотим. От них разврат и колхоз.

В третьем доме седобородый старик, выслушав «заготовителя», сказал:

— Перо на мне, мил человек, — сам видишь — не растет. Пуха на телесах я тоже не имею. Может, бороду мою заготовишь?

От бороды Холмин отказался. Старик спросил, иронически усмехаясь:

— Знать советская власть до наших бород покудова не дошла?

— Нет, дедушка. Не дошла, — подтвердил репортер.

— Ну и на том спасибо, — произнес старик со вздохом.

Подобные встречи повторялись и в других домах. Однако, неудачное начало обхода не обескуражило Холмина. Он, в достаточной степени, обладал упорством и профессиональными способностями репортера быть навязчивым собеседником и вступать в разговоры с незнакомыми людьми. Переходя из дола в дом, ему удалось соблазнить некоторых дубовичан обещаниями, вместо уплаты денег за пух и перья, «отоваривать» их керосином, спичками, мылом, гвоздями, иголками, нитками и другими, не менее ценными для советской деревни, вещами. После таких обещаний можно было беседовать не только о пухе и перьях.

Во время своего «заготовительного» обхода, Холмин столкнулся с некоторыми странными обстоятельствами бытия дубовичан. Например, в большинстве они были против колхоза, но, тем не менее, вступали в него, хотя их к этому, как будто, никто не принуждал. В ответ на вопросы репортера о причинах этого, люди или отговаривались незнанием, или же отмалчивались…

В сельсовет к Дохватову, изнывавшему от скуки и разговоров с участковым милиционером Холмин явился в сумерки. Агент Уголовного розыска встретил его вздохом облегчения и словами:

— Где пропадал, Шура? Я уж было думал, что бродячие мертвецы тебя к себе в могилу утащили.

— Пока еще не пробовали. Может быть, в нынешнюю ночь утащат.

Затем, рассказав вкратце агенту и милиционеру о своих встречах со староверческим начетчиком и дубовичанами, он объявил:

— Сегодня ночью, товарищи, я должен отсюда уезжать.

Удивленный Дохватов засыпал его вопросами:

— Как уезжать? А Дело? Кто его будет расследовать? Я один, что ли? Ты что, сдрейфил? Хочешь мне всех бродячих мертвецов навязать? И думаешь, что это для меня ясно-понятно?

— Успокойтесь, Василь Петрович, — остановил его Холмин. — Вы задаете мне сразу столько вопросов, что половину их, по крайней мере, можно и перезабыть. Сейчас я объясню вам все по порядку.

— Ну-ну, давай, — пробурчал агент.

— Для тех, кем мы сейчас интересуемся и кого дубовичане называют бродячими мертвецами, нужно создать видимость моего отъезда, — сказал репортер. — Вернее видимость подготовки к отъезду. И создать именно сегодня, до отхода вечернего поезда. Тогда, может быть, бродячие мертвецы покажутся нам сегодня же.

— Постой, постой, — перебил его Дохватов. — Насколько я помню, они показываются только в новолуние.

— Возможно, что они сделают для нас исключение из своего правила. Тем более, что ночь для этого кажется, будет подходящей, — указал Холмин за окно.

Агент и милиционер взглянули туда. На вечернем небе собирались густые осенние тучи. Тюха-Митюха вздохнул.

— Опять дождь будет. Надоел проклятый.

— И придется вам, Дмитрий Лукич, под этим дождем мокнуть на кладбище, — заметил репортер.

Физиономия милиционера вытянулась.

— Что, участковый, сдрейфил? — насмешливо спросил агент.

— Не то, чтобы это самое, товарищ нач… извиняюсь, товарищ Дохватов. Только не приходилось еще с мертвецами дело иметь, — ответил Тюха-Митюха, беспокойно заерзав на стуле.

— Это и не понадобится. Они не более мертвы, чем мы с вами, — успокоил его Холмин.

Милиционер несколько повеселел.

— В таком разе, я и на кладбище мокнуть: «всегда готов!» По-пионерски, значит.

— У меня такой план, — продолжал репортер. — Вы вдвоем, за два с половиной часа до отхода поезда, отправитесь на кладбище и засядете там в кустах возле ворот со стороны вокзала. Сидеть тихо и смирно, без разговоров и курения. Впрочем, не мне вас учить. Полчаса спустя после вашего ухода я пойду, не торопясь, на вокзал через кладбище. А что будет дальше — посмотрим. Без моего сигнала прошу не стрелять. Если это потребуется, я крикну.

— Думаешь, будет стрельба? — спросил Дохватов.

— Возможно, — ответил Холмин. — Электрический Фонарик у вас, Василь Петрович, в порядке?

— Пока действует. Батарейка новая.

— Да, кстати, — сказал репортер, — я успел сегодня побывать и на кладбище. Никаких тайников мною там не обнаружено.

— Это так, — подтвердил милиционер. — Там тайников нету. Мне все кладбищенские места хорошо знакомые.

— Как, товарищи? — спросил Холмин. — Согласны вы с моим планом?

Милиционер поспешно и подобострастно закивал головой.

— Мировой план.

На лице Дохватова отразилось сомнение.

— Ну, а если этот план сорвется? Если бродячие мертвецы — или кто они там такие — нам не покажутся? Тогда что?

— Тогда придумаем что-нибудь новое, — ответил репортер на вопросы агента. — Но, надеюсь, что план не сорвется, если о нем, кроме нас троих, никто не будет знать. Даже ваши осодмильцы, Дмитрий Лукич.

Дохватов погрозил милиционеру пальцем.

— А если они узнают, то не забывай, участковый, что я тоже власть на местах, Я тебя самого могу превратить в мертвеца, но не бродячего. Ясно-понятно?

Тюха-Митюха испуганно втянул голову в плечи…

Холмин шел на вокзал, не торопясь, заговаривая с редкими прохожими, встречавшимися на улицах:

— Добрый вечер! Всего хорошего. Счастливо оставаться.

Некоторые останавливались, спрашивали:

— Уезжаете?

Он отвечал с подчеркнутой бодростью:

— Уезжаю. Домой. Надоел мне ваш дождь. Вот на вокзал иду.

— Обождали бы до утра, — советовали ему.

— А чего ждать? — с наигранным удивлением спрашивал он.

— Мало ли чего? Ночь-то темная. Всяко может случиться.

— Ничего. Мне к темным ночам в командировках не привыкать, — хвастливо говорил он.

Люди пожимали плечами, укоризненно и сочувствующе качали головами и, пожелав ему счастливого пути, торопились удалиться.

Так Холмин «создавал видимость своего отъезда», расчитывая, что весть об этом, через кого-либо из прохожих дойдет до тех ушей, до которых он хотел, чтобы она дошла.

На полпути к кладбищу он остановился и закурил. Постоял минут пять, разглядывая вечернее небо с нависшими тучами и насвистывая «Яблочко» потом отбросил окурок и пошел дальше. У кладбищенских ворот выкурил вторую папиросу. Торопиться никак не следовало; бродячим мертвецам надо было дать время для «подготовки».

С неба начал сеять осенний дождь: мелкий, холодный и противный. Холмин поежился, втягивая голову в плечи и пожалел, что у его ватной куртки нет воротника.

Ржавые кладбищенские ворота, по-видимому, давно уже не закрывавшиеся и еле держащиеся на верхних петлях, вделанных в стены, монотонно и жалобно поскрипывали от порывов ветра. Потоптавшись возле ворот еще несколько минут, Холмин решил, что времени прошло достаточно и пошел через кладбище к вокзалу. Было не очень темно, но, от бившего в лицо и слепящего глаза дождя, приходилось двигаться почти ощупью; то и дело репортер невольно сворачивал с дороги и натыкался на кусты, могильные холмики, поломанные ограды и покосившиеся кресты. Так, не без труда, добрался он до противоположных ворот, в полутора километрах от которых был расположен вокзал полустанка, «Что же делать дальше? Поворачивать обратно?» — подумал репортер, остановившись перед воротами.

Вокруг все было тихо спокойно и жутко. Необъяснимо жутко до такой степени, что если бы Холмин не знал, что где-то рядом, в кустах сидят Дохватов и Тюха-Митюха, он поспешил бы убраться отсюда.

«Бродячие мертвецы наверно передумали и не появятся. Таким образом, наш план, пока что, сорвался. — продолжал думать Холмин. — Что же, все-таки, делать? Вызвать из кустов моих неудачных охотников за мертвецами и отправляться по домам? Или еще подождать?»