10 февраля Шевырев зашел к Канчеру, вывел в другую комнату, зашептал:

— И родному отцу не говори! Никому не скажешь?

— Нет.

— Мы готовим покушение на царя.

— Но я… — испуганно начал Канчер. — Я… я не разделяю ваших взглядов на террор. Я сроду не принадлежал ни к каким революционным кружкам. Я прошу уволить меня…

— Ваша роль — я имею в виду Горкуна и Волохова — совершенно пассивная. Вы дадите знать, когда будет ехать государь.

Канчеру деваться было некуда: он понял, что давно уже помогает, выполняя поручения Шевырева, готовить покушение. Поездка в Вильно, покупки препаратов в аптеках, передача записок — все это, оказывается, звенья одной и той же цепи, которой он сейчас связан по рукам и ногам. Он понял, что слишком много знал, чтобы можно было отказаться, не рискуя, что тебя не сочтут за шпиона. А этого он боялся пока что больше всего, ибо видел, с каким презрением относятся студенты к доносчикам. Горкун, узнав, о чем был разговор, так растерялся, что весь вечер чесал затылок, бубнил одно и то же:

— Всунув ты мене в пекло…

Канчер, оправдываясь, утешал его:

— Да погоди помирать! Ты же знаешь, как чаще всего бывает у нашего брата студента: поболтают да тем дело и кончится. Шевырев сам мне совсем недавно говорил, что ему нужно уезжать куда-то на юг лечиться. Та кислота, что я привез, не годится. Пока другую достанут… Нет, мертвое это дело!

— За такое дело голову снимут, — продолжал чесать затылок Горкун. — Ну, каша…

Как Саша ни скрывал от Ани все свои дела по подготовке покушения, они нет-нет да и пробивались наружу. При всей его внутренней собранности и непостижимой для Ани сдержанности он иногда выдавал себя.

Однажды, придя к Саше, Аня застала у него все того же ненавистного ей Говорухина. Саша был уже одет, сказал, что скоро вернется, и просил ее подождать. В руках у него был завернутый в бумагу какой-то длинный предмет, похожий на ружье. По тому, что Говорухин тоже оставался ждать его, Аня заключила: он знает, куда Саша идет, и знает, что он несет. Аню охватило смутное беспокойство. Куда это Саша пошел в такой поздний час? Что он понес? И не рискует ли он? Саша долго не возвращался, Говорухин, уткнувшись в книжку, сидел молча. Часто курил, нервничал. У Ани истощилось терпение, и она спросила:

— Куда Саша пошел?

— Я не знаю.

— Нет, вы знаете! И вы всегда… вы всегда что-то скрываете от меня. Это нехорошо! Это нечестно!

— Он скоро вернется, — подчеркнуто сухо ответил Говорухин, — и объяснит вам, где был. Мне же он не поручал этого делать.

Ждать Сашу Ане пришлось, как ей показалось, бесконечно долго. Она брала одну книгу за другой, листала их, но ничего читать не могла. В голове ее теснились беспокойные мысли: «Где Саша? Что с ним?» И, казалось, он попал в какую-то беду.

Но вот, наконец, хлопнула дверь, и на пороге комнаты показался Саша. Аня облегченно вздохнула. Ей очень хотелось поговорить с ним, попросить его, чтобы он был осторожнее, но Говорухин не двигался с места, и она, поняв, что его не пересидеть, ушла встревоженная и недовольная.

Вернувшись домой, Аня долго не могла успокоиться. Смутная тревога не давала покоя ей несколько дней.

Потом вдруг сошлись два тревожных события. Чеботарев объявил, что уезжает на другую квартиру, а почему он это делает, объяснил так путано, что Аня не поверила ни одному его слову. Она спросила Сашу, что между ними произошло, но тот тоже ответил очень уклончиво: Чеботареву, дескать, нужно готовиться к отъезду в Сибирь, ему нужна более тихая квартира, чтобы закончить все дела, а тут много народу ходит. После отъезда Чеботарева пустая, похожая на сарай квартира стала еще более неуютной, производила унылое впечатление. Саша сказал, что доживет в ней только месяц и потом переберется в другое место. Аня кинулась искать ему комнату, но ничего подходящего не попадалось. Сам же Саша как-то равнодушно относился к своему переселению. Подошло время платы за квартиру, он внес за месяц вперед, что казалось Ане верхом расточительности, и остался в старой квартире. Не успела Аня освоиться с этой новостью, как нагрянула вторая. Пришел к ней Марк Елизаров и сообщил об аресте Сергея Никонова.

— Ох! — вырвалось у Ани. — Я так боюсь за Сашу.

— Да, ему давно уже вечную память поют, — сказал Елизаров и, увидев, какое сильное впечатление произвела эта его фраза на Аню, добавил, явно желая смягчить сказанное; — Да кому ее сейчас не поют?

Арест Никонова Саша очень тяжело переживал. Однако это ни на один день не выбило его из рабочей колеи: он по-прежнему рано уходил в зоологический кабинет университета и продолжал занятия. У Ани опять полегчало на душе: аресты миновали, не коснувшись брата, он упорно работает, значит все ее волнения напрасны.

Аня получила из дому письмо и пошла показать его Саше. Ее встретила хозяйка квартиры, сообщила:

— А брата вашего нет.

— Я обожду его.

— Боюсь, что не дождетесь: он уже вторую ночь не появляется дома.

— Как?! — испугалась Аня. — Где же он?

— Не знаю…

— Я тогда посмотрю, может, он записку мне оставил.

Никакой записки Аня в комнатах не нашла. Это так встревожило ее, что она не знала, что и думать. Никогда еще не было такого случая, чтобы Саша не ночевал дома. Но если он куда-то и уехал, то почему не сказал ей? И куда он мог уехать? Какие у него могут быть дела? Он ведь никогда ничего не говорил об этом. А может, он уехал в Вильно по той загадочной телеграмме? Странно, очень странно. «А что, если его арестовали?» — вдруг пришла Ане страшная мысль. Да, но тогда бы пришли с обыском на квартиру. А может, полиция и приходила, да хозяйка не говорит об этом.

Много всевозможных предположений перебрала Аня и ни на одном не могла остановиться. Она не спала всю ночь и утром чуть свет побежала опять на квартиру Саши. Ответ тот же: нет, не появлялся. Тогда Аня помчалась к Говорухину. Там она застала Шевырева. Оба они были тоже заметно встревожены. Шевырев, косо поглядывая на нее из-под очков, точно Аня была во всем виновата, бегал из угла в угол по комнате. Говорухин силился сохранить свою обычную мрачную невозмутимость, но у него это плохо получалось. На вопрос Ани, куда же уехал Саша, он хмуро ответил, что недалеко и скоро вернется.

— Плохо, что он вас не предупредил, — заключил Говорухин и, помолчав, продолжал раздраженно: — Но и вам тоже не следует так часто ходить на квартиру за справками, а то там… бог знает что могут подумать.

— Но зачем же он поехал? — тоже повысив тон, спросила Аня. — Вы хоть это мне можете сказать?

— У него есть дела, — переглянувшись с Шевыревым, уклончиво ответил Говорухин.

— Какие? Я это спрашиваю не ради любопытства. Я просто хочу знать, рискует он чем-нибудь или нет.

— Ну, если вы уже так настаиваете… Пожалуйста. Он поехал гектографировать одну вещь. Это недалеко от Петербурга и совершенно безопасно.

— И он скоро приедет, — быстро вставил все время молчавший Шевырев. — Может, даже сегодня.

Говорухин и Шевырев не только не успокоили Аню, а еще больше растревожили ее. По их тону и растерянному виду она поняла, что они что-то скрывают от нее. Но если они даже и правду говорят, то гектографированье — довольно рискованная вещь, где бы это ни делалось, в Петербурге или в другом месте. Уходила она от них, не скрывая своего враждебного отношения, взяв слово, что они немедленно дадут знать, как только Саша вернется.

Только на четвертый день Аня, вернувшись с лекций домой, нашла в своей комнате маленькую записку Саши, в которой он извещал, что вечером зайдет. Когда он появился, Аня с упреками накинулась на него. Он, как всегда, спокойно выслушал ее, признался, что сделал ошибку, не предупредив об отъезде, пообещал, что впредь не допустит этого.

— Ты представить себе не можешь, как я волновалась. Это же очень рискованное дело…

— Ты о чем? — заметно насторожился Саша.

— Ты ведь печатал что-то?