- Вы - нет.
Мэй услышала музыку, прислушалась.
- Зеркало, зеркало... - Сказал Океанос с улыбкой. - Рена Джонс
«Зеркало мне»...
Его глаза загорелись как солнце...
- Вы любите музыку?
19
Она тоже улыбнулась.
- Страстно!
Он заулыбался.
Рена Джонс пела так пронзительно...
Пахло кофе, выпечкой...
Мэй посмотрела на его руки ломающие булку...
- Вы пообщались с дочерью?
Она посмотрела на него.
- Иногда мне кажется, что я озверела...
Океанос засмеялся.
- Я серьезно, - Мэй заулыбалась. - Я ни с кем не говорю!
- Никто ни с кем не говорит, Мэй!
Он заглянул ей в глаза.
- И все умирают от одиночества!
Сильвия спала когда они сели в машину - Мэй хотела предупредить
ее...
Палома сказала ей с усмешкой «Вы напоминаете мне Томазо».
Она спросила ее:
- А кто это?
- Хлеб Океаноса.
Мэй удивилась.
20
- Хлеб?
- Хлеб, синьора, важнее, чем любовь.
Океанос переоделся - черная футболка с V-образным вырезом
горловины, темно синие джинсы...
Мэй села рядом с ним.
- Пристегните ремень безопасности. - Сказал ей он властно.
Она пристегнула ремень.
Океанос посмотрел на нее, на ее желтое платье...
Мэй почувствовала смущение - она была в этом платье когда он
встретил ее.
- Вы должны использовать крем от загара, мое солнце не пожалеет
вас!
Как странно это прозвучало для нее «мое солнце»...
Оно словно принадлежит ему, Миносу, вечный слиток золота...
Он надел солнцезащитные очки - золотые авиаторы с бежевыми
стеклами...
- У вас есть очки?
- Нет.
- Я так и думал.
Он усмехнулся, жестоко и снисходительно...
21
Они приехали... в больницу. Большое трехэтажное здание, белое, оно
показалось ей серым в ослепительном свете солнца...
Когда Мэй вышла из машины, она почувствовала на своих плечах и
руках прикосновение солнца - оно прикоснулось к ней как любовник,
его руки были беспощадно нежными...
- Мы идем на второй этаж, - Сказал ей Океанос, подойдя к ней. - Вы
не боитесь больниц?
- А вы?
Она посмотрела на него.
- Боюсь.
С ними здоровались - все, посетители, персонал - Мэй поняла, что
Океанос постоянно приходит сюда...
Они вошли в палату. На кровати лежал мальчик, подросток. Он лежал
с закрытыми глазами, на голове наушники...
Океанос улыбнулся, смотря на него. Это была теплая, любящая
улыбка.
Он подошел к мальчику, протянул к нему руку - его губы произнесли
что-то...
Мальчик открыл глаза, увидел Океаноса, заулыбался - его глаза
вспыхнули радостью.
- Padre...
Мэй удивилась, отец? У Океаноса есть сын?! Сильвия ничего ей не
сказала...
- Мэй, - Обратился к ней молодой человек. - Знакомьтесь - мой сын,
Томазо Вентури!
22
Мальчик был очарователен, похож на Океаноса внешне, но темнее
глазами...
- Только не называйте меня «Том», - Весело сказал ей он. - Я - Томазо,
Фома, Близнец!
Томазо посмотрел на Океаноса с любовью.
- Однажды папа сказал мне, что я его близнец, что я не могу умереть,
мне нельзя...
Он взял костыли, с усилием встал.
Мэй заметила, что Океанос изменился в лице, смотря на сына. Он
хотел помочь ему, протянул руку, но встретил суровый,
предупредительный, недетский взгляд. Его рука упала.
- Близнецы, - Сказал ей Томазо. - Это два человека с одной жизнью, но
не с одной смертью.
Когда они возвращались обратно, Мэй думала о Томазо...
Этот взгляд, каким он посмотрел на отца, когда тот хотел помочь ему...
Томазо не хотел сделать из отца жертву своей инвалидности.
Мэй вспомнила «Близнецы это два человека с одной жизнью, но не с
одной смертью»...
Ее почти шокировали эти слова, как и Океанос, она еще не поняла это
- люби меня, но не умирай из-за меня...
Антуан де Сент-Экзюпери писал: «Я знавал — быть может, знавали и
вы — немного странные семьи, где за столом сохраняют место
23
умершего. Здесь отвергают непоправимое. Но мне кажется, этот вызов
судьбе не утешает. Надо признать, что мертвые — мертвы. И тогда мы
вновь, хоть и по-иному, ощущаем их присутствие. А в таких семьях им
мешают возвратиться. Из умерших делают вечных изгнанников,
гостей, которые навсегда опоздали к трапезе. Траур здесь променяли
на ожидание, лишенное смысла. Мне казалось, такие дома поражены
неисцелимым недугом, который душит сильнее, чем горе».
Rhye - «The Fall» в машине Океаноса...
О чем этот клип?
О том, что мы стали серьезны как Рак. Мы постарели - нам кажется,
что мы стали старше, но мы постарели: мы разучились просто жить и
получать удовольствие от жизни!
Мэй посмотрела на Океаноса. Он вновь надел свои эффектные очки.
Она почувствовала, что он расстроился.
Как странно... Подумала Мэй. Так любить друг друга, и так
расстраивать и расстраиваться...
Они подъехали к дому.
Океанос посмотрел на сына в зеркало заднего вида.
- Сам?
- Сам, папа.
Голос Томазо прозвучал виновато и примирительно.
Мальчик открыл дверцу машины, взял костыли и выбрался из машины
- не вышел, а выбрался.
Мэй стало больно за него. Ей хотелось помочь ему, но она поняла, что
это ранит его.
24
- Вы расстроились из-за моего сына, Мэй? - Тихо спросил ее Океанос.
- Вам неприятно что он инвалид?
Мэй удивилась, посмотрела на него.
- Скажите мне правду.
Он снял очки, их глаза встретились.
- Правду?
Она печально усмехнулась.
- Не спрашивайте лжеца о правде, он скажем вам только то, что вы
хотите услышать!
- Вы мне нравитесь, Мэй, - Вдруг сказал ей Океанос. - Очень
нравитесь!
Мэй поразила нота прозвучавшая в его голосе - безмятежность...
В холле ее встретила Сильвия.
- А где Океанос?
- В машине.
Мэй оказалась не готова к встрече с ней.
- Что с тобой, Мэй?
Дочь посмотрела на нее с удивлением.
- У меня все хорошо. - Сказала ей она.
- У тебя всегда все хорошо!
Грустно Сильвия посмотрела нее...
25
Мэй вспомнила Томазо отталкивающего отца не потому, что ему не
жаль его, а потому, что жаль...
- Прости меня. - Сказала она дочери.
- За что? - Прагматично сказала ей Сильвия. - За то, что тебе нравится
мой муж?!
Мэй была смущена словами дочери до такой степени, что не вышла к
обеду...
Пришла Палома, постучалась в дверь, подождала, не получив ответа,
постучалась еще раз, более энергично.
Она не ответила.
Через несколько минут раздался другой стук в дверь и: «Мэй! Что-то
случилось, Мэй?!».
Он был встревожен, Океанос...
Мэй подумала, с годами все, кого я оттолкнула забыли меня. Я не
осуждаю их. И себя не осуждаю. Шопенгауэр сказал: «Мудрец должен
искать не наслаждений, а отсутствия страданий». И... никто не
страдал.
- Мэй, пожалуйста...
Океанос...
Она почувствовала, что он не уйдет.
Мэй вспомнила «Какой он, ваш отец?
- Uomo. Мужчина»...
- Откройте, Мэй, или я выломаю дверь!
26
Она подумала, да, ты не уйдешь...
Раздался глухой удар в дверь, сдавленное проклятие...
Мэй словно очнулась, быстро встала, подошла к двери, открыла.
- Привет. - Сказал ей Океанос, увидев ее.
Она очень удивилась. Он был почти спокоен, только в глазах было
мрачное волнение.
- Вы свели меня с ума. - Обвиняюще сказал ей Океанос.
- Я не хотела.
Мэй заглянула ему в глаза. Это было трудно и легко.
- Вы не читали поэму про Ян-гуйфэй? - Вдруг спросил ее он.
- Нет. А кто это?
- Женщина.
Океанос улыбнулся.
- Из тех, которых «иногда душат, но никогда не бросают».