Поднимаюсь наверх, подхожу к телу.

— Не знаю, каким богам ты молился, но пусть Джа присмотрит за тобой в полях вечной охоты, старик, — говорю, переворачивая тело.

Тело маузер на предохранитель поставило и ухмыльнулось.

— Здравствуйте, Синицын. Кто такой Джа?

— Если я скажу, что это главный бог растаманов, вам легче будет? — спрашиваю вместо ответа.

— Покидало вас, Синицын, по жизни. Но я не завидую, нет, у меня тоже были моменты — все еще удивляюсь, что до седин дожил. Ладно, у нас мало времени, инфаркт у меня, умираю. В нагрудном кармане ключ от сейфа. В сейфе коробка. В коробке ключи от банковского сектора в Стокгольме. А там — золото Парвуса.

Все, как всегда. Ларец в сундуке, что висит на дубу, на острове Буяне, нынче Рюген, опорная база подводного флота НАТО на Балтике, а там в каждой боеголовке смерть кощеева.

— Почему вопросов не задаете, Синицын? — и снимает предохранитель.

— Знаю эту историю, — говорю честно, ветерану врать не стоит, он уже почти умер, у него свои критерии отбора. — В курсе, что Леня Пантелеев в Петрограде искал.

Опустился ствол. В упор «Маузер» меня прошьет насквозь, даже «мяу» не успею сказать.

— Да, Пантелеев, последний из золотоискателей. Ротшильды там всякие, Рокфеллеры, все они жалкие держатели медяков, собранных на паперти. Троцкий, Каменев, Бухарин, Ленин — вот были истинные богачи. Им не надо было есть с золота и пить дорогие вина, их могуществу завидовали сами боги! Владыки жизни и богатств целой страны. Какие-то крохи скапливались и внизу, но позже Дзержинский и Сталин низовой уровень зачистили на совесть, вывернули сусликам их защечные мешки. Этим и Пантелеев занимался, пока работал. А потом он узнал о золоте партии. Сейчас уже не помнят, но власть брали три партии — левые эсеры, анархисты и большевики. И золото Государственного банка тоже разделили на три части. Казну большевиков тоже разделили на несколько частей, была своя личная касса и у Троцкого. А на какие шиши он бы в Южной Америке поместья бы покупал и охрану нанимал? Вот за таким крупным кушем Ленечка и потянулся. И тут-то ему ручки и оторвали, вместе с головкой. А Ленин основные средства большевиков доверил Парвусу. И сказал всем, что тот доверия не оправдал, и с ценностями скрылся. Тут Вовочке пару пуль и всадили, чтобы никуда не убежал. Заперли его в Горках, и стали тихонько мучить, то кокаин не дадут, то статью не напечатают. Или письма не огласят на съезде. Он это болезненно воспринимал. Тем более, что на самом деле, не знал Ленин, где деньги. Владимир их только отдал, а дальше уже без него все крутилось.

Нет, история кое-чему учит даже Вовочек. Нынешний-то сам всегда за всем присматривает — знает, отдашь, назад хрен вернут.… Хотя дерзости ему не хватает. Не рискнул корону царскую из музея достать и на голову возложить. Не Гевара.

— А где деньги — знал только я. Мы группу Парвуса ликвидировали после операции, потом мы втроем, старшие пятерок — расстреляли рядовых исполнителей. Дзержинский выбрал меня, как самого молодого и глупого для финальной акции. Товарищей я отравил, дали надежное средство, они почти не мучались, но к Феликсу я не пошел. Понял — убьют. И потерялся в массах. Так жалел, что вернулся в Россию, такую глупость совершил, а потом границы закрыли, и надо было жить-выживать, добра наживать. Обставлять свою комнату в коммуналке, когда я мог жить в любом дворце Италии. Там тепло? Вы были в Италии, Синицын?

— Там тепло, там яблоки, — говорю, а он уже умер.

Забираю из кармана гимнастерки ключ и партбилет, удостоверение и карточки на ноябрь. Запечатанный пакет из кителя. Вскрыть по сигналу «Хризантема». Можем и раньше. Как вскроем-вскроем, никому мало не покажется.

Какие у нас объекты для подрыва? О, как! Я самый богатый и могу полгорода взорвать! Жизнь удалась.

Маузер у ветерана был похуже моего, под винтовочную обойму, всего пятизарядный. Зато именной, от товарища Урицкого. Интересно, действительно наградили, или достался вместе с легендой?

Какая теперь разница…

А утром четвертого ноября ввели новые пропуска для перемещений по городу, и их надо было получать на работе. А раз я нигде не работал, то мне пора было сваливать из ставшего таким недружелюбным городка трех революций. Друзей у меня тут уже не было, а последний приятель, мошенник Локтев, мог сам о себе позаботиться.

Комендатура проявляет активность, наряды патрулей на каждом перекрестке, всех задерживают, постоял в подворотне, наблюдая, понимаю — не пройти мне до вокзала, тем более — не уехать. Там ведь тоже документы будут проверять. И первым делом будут смотреть на наличие нововведенной бумажки. Вернулся, дверь запер на засовы, гостей не жду. Сколько я здесь продержусь?

С водой проблем нет — две полных цистерны. С топливом — тоже все хорошо. А вот с едой…

Распаковал рюкзак. Пехотная форма и шинель — в сторону. Ремни и «ТТ» на стол, рядом два «Маузера» и «Вальтер». Есть из чего застрелиться. К мобильному телефону добавились ключи от банка, почти золотые ключики от двери в лето. Обыскивать себя я не дам, это точно. Носки, кальсоны, рубашки шелковые — три, всякая хозяйственная мелочь. И еда — сухарей около килограмма, сала копченного шмат, колбасы последнее колечко и сахара пиленного грамм триста. И все. Даже ни одной консервы не затерялось в недрах рюкзака. Печально, однако. Пехотную форму пристроил на плечики в кабинете коменданта, сейчас моем. Сюда же перетащил и самовар из приемной замначальника. В двери пару раз начинались ломиться, но, убедившись в прочности дубовых створок и стальных засовов, уходили восвояси.

Так, дня три-четыре я легко протяну, надо решение принимать, что делать. Сижу, чай пью, с сухариками и сахаром вприкуску, думу думаю.

Основные задачи не изменились. Их две — выжить и добраться до пещеры. Ближайшая цель — крепость в Шлиссельбурге, дом родной. Там тоже будут сложности, но другого порядка. Не решен вопрос с поиском целого учебного взвода девиц курсанток. Это плохо. Попутно, я стал наследником казны большевиков. Это хорошо. Особенно, если это правда. Но мы и так удачно трофеи собирали, блиндаж в цитадели тому свидетельство. Бедная старость нам не грозит.

Сейчас надо решение принимать — отсиживаться, или идти. В Кировский райком за пропуском, а потом на вокзал и в порт Осиновец. Или сразу уходить в порт пешком, как раз за два дня дойду. Тут главное — из города выйти. На дороге легче будет, там мое удостоверение все еще может творить чудеса. Есть еще вариант — добыть катер или лодочку, и спуститься к цитадели по Неве. Безумству храбрых поем мы песню, ну-ну.

Не пропаду в любом случае. В штабе дела закончены. Тело коменданта предано огню в топке нашей кочегарки, ни крысы, ни черви его не получили. Драгоценности, унаследованные от постояльцев инвалидов, так и лежат в кладовой для конфискованных вещей, дверь стальная, замок сейфовый, ключ у меня. Взял с собой два десятка царских червонцев, золотую цепь камергера, и изумрудное колье. Лишним не будет, а оставлять не хочется. А так их добычу без машины не увезти, там груза с полтонны, да еще фарфор царский. На дверь наклеил записку: «Опечатано по распоряжению ГКО. Не вскрывать без спецпредставителя».

Пока хватит, а если ничего не придумаю — просто брошу. Жадность мешки рвет.

Что же делать?

Чай выпит, норма сухариков съедена, можно и поспать. Сон на войне — второе дело, сразу после еды. Только начал гимнастерку снимать, как на улице стали снаряды рваться. Кто не умеет использовать внезапные возможности, тот тормоз. И это не обо мне.

Ситуация изменилась, значит, надо и планы менять. Поспать не получилось, зато все патрули от осколков попрятались, улицы пустые. Пора выходить. Быстро собрался, рюкзак без пехотной формы на две трети опустел. Все пистолеты на мне, документы, мобильный телефон, ключи — все в карманах, золото и колье в свертке, в боковом кармашке рюкзака. Бросать не буду. Привычный текст на дверях: «Все ушли на фронт». Пока, домик.