В панике Спогмай тоже бросилась бежать. Мальчик лет двенадцати бежал вместе с ней, пока не упал, подкошенный пулей. Краем глаза Спогмай заметила красивый желтый цветок рядом с его рукой.

Невероятно напуганная, Спогмай пустилась бежать еще быстрее, но споткнулась, потеряв туфлю. «Куда же бежать?» — в панике металась она. Спасаясь от солдат и танков, Спогмай ринулась к какой-то открытой двери с криком: «Гвульян, ты где?». Не получив ответа, она заскочила в дверь, упала и, прокатившись кубарем по грязному полу, затихла в дальнем углу. Повернувшись к двери, она увидела Гвульян, тоже влетевшую внутрь в поисках убежища.

Исцарапанные и взъерошенные, девочки с рыданиями кинулись друг другу в объятья.

— Гвульян, если мы останемся здесь, то окажемся в ловушке, — прокричала Спогмай. — Нам нужно бежать.

На четвереньках, не обращая внимания на свои израненные ладони и коленки, девочки выползли из дверей и направились к ближайшему магазину. Оттуда, прижимаясь к земле, они перебегали от дома к дому до тех пор, пока не выбрались из дыма и паники. Прислонившись к стене, они наконец-то смогли остановиться и отдышаться.

Задыхаясь и всхлипывая, Гвульян спросила:

— Что это? Что происходит?

— Я не знаю, ответила Спогмай. — Я хочу домой.

К вечеру безошибочно различимый звук выстрелов из ружей и автоматов заставил нас с Джули укрыться в дальней комнате нашего домика. Когда стемнело, мы завесили окна одеялами, чтобы стекло, вылетая, не поранило нас.

В темноте, прильнув к радиоприемнику, мы слышали много политической риторики, но так мало достоверной информации. И все же радио давало хоть какое-то представление о том безумии, которое творилось за стенами дома.

Со всех сторон доносилась автоматная стрельба, нарушающая ночной покой. Около полуночи одно из решающих танковых сражений развернулось в четырех кварталах от нашего дома. Каждый выстрел орудия сотрясал землю, приводя наше скромное жилище в движение. Мы сняли матрасы с кроватей и легли спать на полу. Слишком встревоженные, чтобы заснуть, мы с Джули провели всю ночь в разговорах и молитвах за наших афганских друзей и друзей из других стран.

«Кто с кем воюет? Может быть кто-нибудь из наших друзей и коллег попал в перестрелку? Начнут ли снова бомбить на рассвете?» — все эти вопросы возникали у меня в мыслях, и ночь не могла дать на них ответа.

Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, обхватив голову руками, и мое сердце было переполнено невыразимо глубокой болью за тех людей, которые погибали совсем рядом с нами.

Рассвет наступил под вой рассекавших небо самолетов и грохот снарядов, раскатывающийся над Кабулом подобно грому. Лежа на полу посреди комнаты, мы вдруг услышали пронзительный рев истребителя, пикирующего прямо на дом.

Инстинктивно я рванул простыню и с криком: «Нам конец, крошка!» накрыл Джули с головой.

Я был уверен, что снаряд направлен в наш дом. Но рев реактивного самолета пронесся мимо.

Смущенно улыбаясь, я откинул простыню с лица жены и сказал:

— Отбой, Джули.

С озорным огоньком в глазах Джули ответила:

— Благодарю Вас, о храбрый рыцарь.

Те страшные девятнадцать часов стоили жизни нескольким сотням, а может и тысячам людей. Большинство из них были молодые солдаты, толком не знавшие, как обращаться с мощным смертоносным оружием. Много людей погибло, пытаясь узнать, что происходит. Выйдя на улицу, они попадали в перестрелку или под случайную пулю неопытного солдата.

Афганистан был взорван.

Вскоре после окончания военных событий мы обнаружили, что наши телефоны все еще работают. Глубоко обеспокоенный судьбой наших друзей, я позвонил господину Мунсифу. Трубку поднял его сын Амир.

— Асалам алейкум (Мир Вам), — поприветствовал он меня.

— Вали кум салам (И Вам также), — ответил я.

Изо всех сил стараясь говорить спокойно, я спросил:

— У Вас все в порядке?

— У нас все в порядке, — ответил он. — Спогмай была в центре города, когда началась перестрелка, но она смогла добраться домой живой и невредимой. Слава Богу.

— Да, действительно, слава Богу. Пожалуйста, не выходите из дому, — настоятельно посоветовал я.

— Нет, мы никуда не выходим.

— Ваш отец все еще в Джелалабаде?— спросил я.

— Да, он все еще там, — подтвердил Амир.— Он будет очень переживать за нас.

Разделяя тревогу Амира, я ответил:

— Да, понимаю. Мы с Джули будем молиться за него и за вашу семью.

— Спасибо, — ответил он.

Не зная, что еще сказать, я добавил:

— Пожалуйста, звоните нам, если мы сможем чем-нибудь помочь.

— Не беспокойтесь, Дауд, — ответил Амир, называя меня моим пуштунским именем. — С нами все будет хорошо. Вы с Джули тоже, пожалуйста, будьте осторожны.

— Мы будем осторожны, — пообещал я.

— Держите с нами связь, — сказал он.

После того, как я его в этом заверил, Амир попрощался:

— Храни Вас Бог.

— И Вас тоже, — ответил я.

Мы больше ничего не могли сделать, но успокаивало то, что наши молитвы могут помочь семье господина Мунсифа и всем нашим афганским друзьям, которые были для нас так дороги.

У нашего репетитора Аймала Масуда и его семьи не было телефона, и мы никак не могли с ними связаться. Поэтому на следующий день после переворота, несмотря на напряженную обстановку, я рискнул заглянуть на минутку в магазинчик, который держала семья Масудов. Я вздохнул с большим облегчением, увидев усатое лицо Рахмана. Его усы подпрыгнули в широкой улыбке, и он крепко пожал мне руку в знак приветствия.

— Рад Вас видеть, Дауд, — сказал он.

— Я тоже, Рахман, — ответил я.

Рахман позвал младших братьев:

— Идите сюда, Дауд пришел.

Первым появился семнадцатилетний Аймал, проворный парнишка со смышлеными глазами. Худощавость и гладкое, еще не знавшее бритвы лицо придавали ему вид прилежного студента. Портрет дополняли очки в черной оправе и короткая стрижка.

— Я очень рад, что с Вами все в порядке, Дауд, — сказал он.

— И с Вами тоже, мой друг, — ответил я.

Прежде чем я успел договорить, появился Хадим. Он тихо сказал:

— Здравствуйте, Дауд. Как у Вас дела?

Он был самым высоким из всех братьев и отличался чрезвычайно добрым нравом. Его улыбка подчеркивала маленькую родинку справа над молодыми и еще тонкими усами.

— У нас с Джули все нормально, и я очень рад видеть всех вас троих здоровыми и невредимыми. А как ваши родственники? Все ли у них в порядке? — спросил я. Мое сердце замерло в ожидании ответа.

— У всех все нормально, — ответил он.

— А как ваш зять, пост которого размещается у озера Карга? — не унимался я.

— Мы не знаем, — признался Хадим. — От него еще не было никаких известий.

— Мы с Джули много за него молимся, чтобы Бог сохранил его в безопасности, — сказал я.

— Спасибо. Большое спасибо, — практически одновременно ответили братья. Их лица были очень серьезны.

Мне хотелось добавить еще что-нибудь, чтобы развеять их тревогу. Мы с Джули практически стали частью семьи Масудов.

— Бог помогал нам до этого, Он может помочь нам и сейчас, — сказал я.— Мне пора идти, но, пожалуйста, будьте осторожны.

— Вы тоже будьте осторожны, — заметил Аймал.

— Храни Вас Бог, — попрощался я.

— Пусть Бог будет с Вами, — ответили братья.

Неопределенность ситуации бросала тень на эти краткие встречи и придавала им некоторую натянутость и порой неловкость. Нам всем хотелось сказать что-то большее, но что еще можно было сказать? Обычные разговоры, легкая беседа и даже улыбки в такой ситуации казались неуместными. Однако подобная суровая серьезность была очень необычной для наших отношений.

Через два дня после переворота перестали работать телефоны, и поэтому, взяв такси, я направился на другой конец города, чтобы узнать, как дела у господина Мунсифа. Боясь, что визит иностранца может навлечь неприятности на их семью, я не стал подъезжать прямо к дому. Вместо этого я остановил такси за несколько кварталов.