Не вернулись с задания экипажи старшего лейтенанта Карева и лейтенанта Денисова, на глазах всей эскадрильи погиб экипаж капитана Терехова...

К середине июля 1942 года крупная вражеская группировка в составе 6-й полевой и 4й танковой армий вышла к большой излучине Дона в район Боковская, Кантемировка Миллерово. В создавшейся тяжелой обстановке войска правого крыла Юго-Западного фронта отошли за Дон. Вражеские моторизованные части рвались к Сталинграду.

В ночь на 18 июля полк во главе с командиром майором Омельченко — его повысили в должности и в звании — вылетел на бомбежку скопления вражеских войск [85] в районе Богучара. Расстояние было небольшое, и экипажи за ночь сделали по два-три боевых вылета.

С последнего задания Омельченко возвращался уже на рассвете и, подлетая к своему аэродрому, — полк базировался в Вишневке под Морозовской, — увидел трассы снарядов, тянущиеся к самолету.

«Своего не узнали? — возмутился Омельченко. — Или немцы выбросили десант?»

На земле ему и другие экипажи доложили, что были обстреляны северо-западнее Морозовской.

О том, что немцы начали наступление, Омельченко знал, но чтобы они за ночь вышли к Морозовской — в это не верилось. Верь, не верь, а факты говорили другое. Чтобы выяснить обстановку, Омельченко послал на разведку экипаж капитана Давыдова.

Едва самолет взлетел, в штаб поступила шифровка: срочно перебазироваться в район Пролетарской.

Вскоре вернулся и экипаж Давыдова. Подтвердилось самое худшее — гитлеровцы северо-западнее Морозовской, в двух десятках километров от аэродрома.

— Грузить имущество и оборудование в бомболюки, — приказал Омельченко.

Прежний опыт помог экипажам быстро собрать все необходимое, погрузить на

самолеты и на автомашины БАО. То, что не могли взять, пришлось закопать в землю пли уничтожить.

Аэродром в районе Пролетарской полку был хороню знаком — зиму сорок первого и сорок второго годов коротали здесь, — но каково было удивление и разочарование летного состава, когда они еще на снижении заметили, что прежняя их база занята другими: на аэродроме сидели штурмовики Ил-2.

Не обрадовались и новые хозяева «гостям», особенно командование БАО. Немолодой капитан, командир БАО, категорично заявил:

— Обслуживать и обеспечивать вас не будем, потому как на своих сил и средств не хватает.

Положение действительно было тяжелое: ухудшилось снабжение горюче-смазочными материалами, не хватало бомб и снарядов. Все это Омельченко знал и понимал, но командиру БАО он сказал не менее категорично:

— Будете, капитан. И обслуживать, и обеспечивать, пока наша база не подойдет.

А вскоре из штаба дивизии поступил приказ: произвести разведку переправ на Дону и приступить к их уничтожению.

Командир БАО стоял на своем:

— Нет у меня для вас ни горючего, ни бомб.

— Не для нас, капитан, — пытался убедить строптивого хозяйственника Омельченко. — Для разгрома фашистов.

— Все равно. Не дам.

— Как это «все равно»? — вспылил майор. — Значит, вам все равно, что фашисты наступают? Потому вы и не хотите бомбы давать?

Капитан понял, что сказал не то, и стал оправдываться:

— Понимаете, мы тоже только позавчера перебазировались и подвезли бомб на несколько боевых вылетов, на наши самолеты...

— Так кто у вас «наши», а кто чужие? — наступал Омельченко.

И капитан сдался, отдал приказ заправить бомбардировщики и снарядить боекомплектом.

Первым на боевое задание с нового места базирования вылетел экипаж капитана Аркатова — на разведку.

Переправ долго искать не пришлось. Семен обнаружил их. Фашистские зенитчики встретили советский бомбардировщик яростным огнем. Аркатов, энергично маневрируя по курсу и высоте, все же вывел самолет на цель и штурман сфотографировал ее.

Разрывы снарядов остались позади, бомбардировщик, круто набирая высоту, взял курс на восток, чтобы линию фронта пройти в недосягаемости хотя бы орудиями среднего и малого калибра. И в это время воздушный стрелок-радист тревожно доложил:

— Сзади «мессеры», четыре.

— Отражайте атаки! — приказал Аркатов. Фашистские летчики сразу же дали понять, что в бою не новички: разошлись парами и ринулись в атаку с обеих сторон. «Не иначе, из эскадры «Удет», которая перебазировалась в начале 42-го года на Южный фронт», — подумал Семен и высказал свое предположение по СПУ командиру.

— Похоже, — согласился Аркатов и напомнил стрелкам: — Предупреждайте об атаках.

— Слева и справа, командир. Дальность — шестьсот, — Доложил стрелок-радист сержант Старых.

Аркатов выждал еще немного и бросил бомбардировщик вниз. Истребители вынуждены были изломать линию [87] полета, выходить на прямую и, чуть не столкнувшись друг с другом, шарахнулись в стороны.

Вторую атаку Аркатов сорвал уходом вверх. Он так подвесил бомбардировщик, что, казалось, машина застыла на месте. А когда истребители проносились мимо, Старых поймал ведущего в сетку прицела и нажал на гашетку Истребитель смрадно задымил и, перевернувшись вверх брюхом, полетел вниз.

«Мессершмитты» еще яростнее закружили вокруг бомбардировщика. Огненные трассы то и дело распарывали вокруг небо, хлестали по крыльям, по фюзеляжу. Штурман, стрелок-радист и воздушный стрелок с трудом успевали отражать атаки. А когда и второй истребитель напоролся на огонь пулемета воздушного стрелка, азарт фашистских летчиков спал, они повернули свои машины на запад...

Аркатов каким-то чудом дотянул на изрешеченном бомбардировщике до своего аэродрома.

Не успели инженеры и техники отремонтировать машину, как поступил новый приказ: перебазироваться на Армавирский аэродром. Спустя несколько дней — под Минеральные Воды. А 12 августа полк перелетел уже на другой аэродром.

Фашистская железная лавина катилась на Кавказ, к Грозному и Баку, к советской нефти, которой так недоставало гитлеровским войскам.

В ночь на 16 августа полк получил задачу нанести бомбовый удар по железнодорожной станции Георгиевская, где скопилось несколько вражеских эшелонов с войсками и боеприпасами.

Все исправные бомбардировщики, — а их осталось чуть более десятка, — поднялись в звездное, по-южному черное небо. Осветителем цели летел экипаж капитана Аркатова.

Майор Омельченко, ставя боевую задачу, заметил:

— Ваш экипаж удачливый...

В какой-то степени экипажу действительно везло: в какие только он переделки ни попадал и всегда благополучно возвращался на свой аэродром. Но удача, знал Семен, штука изменчивая, потому полагаться на везение нельзя; надо самому как следует готовиться к полету, все рассчитать, предусмотреть.

Штурман еще раз изучил расположение и направление горных хребтов, долин, по которым можно подойти к цели, не дав себя обнаружить средствам воздушного наблюдения, [83] оповещения и связи, дороги и улицы станции, где могут выгружаться из эшелонов войска с техникой.

Тщательная, продуманная подготовка позволила выйти экипажу на цель, не вызвав ни единого выстрела вражеских зениток. Лишь когда над станцией повисла светящая бомба, озарив железнодорожные пути с составами, из которых выгружались пушки, автомашины, ящики с боеприпасами, зенитки открыли огонь недружный и бесприцельный — противовоздушная оборона, видимо, еще не была налажена как следует.

Пока Аркатов, положив бомбардировщик на крыло, описывал невдалеке от станции круг, Семен считал эшелоны: один, два, три, четыре, пять... Внизу, среди вагонов, полыхнул первый разрыв. И загудела, заплясала огненными смерчами земля...

— Выводи на прямую, командир, — скомандовал штурман. — Так держать!

В бомболюках их самолета висело еще десять соток. Теперь-то Семен сразу бросать их не станет — каждую в цель. И он выводил бомбардировщик вдоль составов, тщательно прицеливался, сбрасывал по одной, по две бомбы в самые уязвимые места — по цистернам, по платформам с пушками и машинами, по паровозам...

Когда отходили от станции, она была сплошь залита морем огня.

Утром на аэродром прилетел на своем У-2 командир дивизии полковник Лебедев. Высокий, в новенькой поскрипывающей кожей куртке, он прошелся перед строем с высоко поднятой головой, остановился посередине.