Что же это?.. Сон, кошмары или бред сумасшедшего?..

Нет, нет!.. Ни то и ни другое…

Изучая вопросы аэрометеорологии, я не мог не знать о существовании и сущности миражей, появляющихся в силу оптического явления в атмосфере, когда в слоях перегретого воздуха, как в зеркале, видны изображения земных предметов в искаженном, чаще в перевернутом виде. Но то, что я сейчас видел, - не простой мираж, а мираж миражей или, как его называют, фата-моргана (фея Моргана). При таких явлениях на горизонте появляются изображения предметов, находящихся за несколько сот километров от места наблюдения. И хотя я знал природу миражей, все, что я видел, настолько поразило своей грандиозной фантастичностью, что пришлось довольно долго посидеть в тени, чтобы прийтив себя.

Перед глазами встал любимый город. Все тело налилось силой, в душе проснулась безудержная жажда жить, работать, действовать. Я встал и, стряхнув с себя навеянные миражем воспоминания, поспешил на розыски машины.

НОЧЬ НА БОЛОТЕ

С седловины скалистых гор перед боем с орлами я видел, что за береговыми зарослями рогоза вдоль озера тянется неширокая полоса тайги. Переплыв озеро, в полдень я уже был у кромки этой тайги. И хотя с горы тогда не замечалось никаких признаков падения самолета в эту гигантскую зеленую щетину, я все же решил перейти лесную полосу против Орлиного утеса: не найду ли каких-либо следов катастрофы?

Густая чаща встретила в "штыки". Отмершие нижние ветви елей и лиственниц царапали лицо, рвали одежду, космы лишайника связывали руки, путали ноги, лезли в рот, застилали глаза. Замшелые скользкие колодины то и дело преграждали путь, и, спотыкаясь, я падал на мокрую зелень подстилки.

А чаща становилась все гуще и темней, словно ее ширина не два-три километра, а тянется бесконечно. К счастью, попалась звериная тропа и по ней, петляя и плутая, я вскоре выбрался на редколесье, а потом уж и к болотистой мари.

До боли в глазах всматриваюсь в кочковатую с редкими и чахлыми кустиками ракиты равнину, но, кроме черных от времени каких-то чудом занесенных сюда колодин, ничего не вижу.

Позабылся голод, прошла усталость. Делаю засечки на деревьях опушки - начало пути - и, срезав лесину для шеста, ступаю на слегка вздрагивающие кочки. Шагов через сто кочки начинают шататься, как зубы старухи. Дальше они удерживают меня только две-три секунды и под шипение ржавых пузырьков сернистой вони предательски уходят из-под ног в черную пучину болота. Это заставляет быстрее прыгать с кочки на кочку, наконец - бежать, не глядя по сторонам… Случайно наткнулся на кустик ракиты и упал на него животом, не ощутив боли. Куст не тонет, и я перевожу дух, протираю заслезившиеся от напряжения глаза, осматриваюсь. На голову, на шею, на спину густой пылью сыплются комары и мошки. Сквозь пляшущую живую сетку из насекомых вижу на мари такие же кусты, изредка торчащие впереди и по сторонам. Приходит мысль - отказаться от слепого передвижения "по прямой", а наметив куст, бежать к нему, передохнув, - к следующему, не теряя из виду Орлиного утеса.

И хотя мой путь по болоту шел зигзагами, поход стал менее утомительным и менее опасным. Преодолев около двадцати межкустовых пространств, замечаю, что солнце уже зашло и на болото серым зонтом спускаются сумерки. Комары сквозь одежду так обжигают спину, что нет терпения. Проклиная всех предков этих поистине гнусных двукрылых, на последнем ракитовом пятачке собираю прошлогоднюю жесткую траву и развожу костерок. Агрессивный характер моих истязателей мигом исчез; они шарахнулись во все стороны, оставив меня в покое. Костерок скоро затух, и болотистая равнина провалилась в темноту. Надо думать о ночлеге.

В кустике ракиты с десяток тонких сухих и около двадцати водянистых зеленых побегов. Этим запасом топлива надо постараться поддержать костер до утра, иначе комары отнимут последние силы. Часов в одиннадцать из болота поднялся вонючий густой туман, насквозь пронизавший тело холодом, и комары исчезли. Но костер нужен теперь для тепла. Иначе об отдыхе нечего и думать.

Чтобы скоротать время до рассвета и как-то согреться, срезал на своем пятачке весь запас древесины, разложил побеги на сухие и сырые и нарезал из них двадцатисантиметровые бревнышки. Их надо растянуть на шесть часов. Раскладываю дрова на шесть кучек: в каждой оказалось по восемнадцать чурок толщиною в карандаш. Они, конечно, не могут дать тепла даже на полчаса, но без костра оставаться нельзя и надо что-то придумать еще. Ошкурил и укоротил на полметра свой шест, с комлевого конца затесал острием, как у кола, а на вершине сделал гладкий срез для надписи. Работа сократила ночь на час, а стружки и кора прибавили пищи скудному костру.

Сажусь поближе к огню и вырезаю глубокую надпись на ровном срезе шеста: "Вблизи находится потерпевший аварию самолет. Сообщите место катастрофы в местный совет. Кузнецов. 17 августа 1957 года".

Надпись закончена, а до восхода солнца еще три часа. Заостренным концом погружаю шест в болото у своего островка. Он тонет, как в масле, но на глубине в полтора метра ударяется обо что-то твердое, как о камень. "Вечная мерзлота!"- проносится догадка. Значит, самолет не могло засосать на большую глубину этой вонючей трясины? А может быть такая глубина болота только у куста?..

Кладу две кучки дров в костер. При свете огня прыгаю по кочкам подальше от пятачка и там быстро погружаю шест. Он тонет на ту же глубину и опять ударяется в верхнюю кромку мерзлоты. Упираюсь в две кочки, пытаясь вытянуть шест, но болото крепко держит его в своих зубах, а кочки уходят из-под ног в трясину. Оставляю шест на месте и в две секунды выскакиваю на спасательный пятачок. Он тоже вздрагивает, как плот на озере, но пока не тонет.

Догорели последние побеги ракиты, и сырая темнота глыбой придавила болотную равнину. Невидимый в темноте вонючий туман запирает дыхание, давит кашлем. Мозг устал бороться с беспощадной природой, отказывается искать выход из этого положения. Хочется бежать назад… бежать без оглядки к обжитому шалашу и больше не пытаться проникнуть в глубь этого страшного места… Но… я прикован к пятачку темнотой. Уйти сейчас в болото - значит уйти на верную гибель. Полутора метров трясины вполне хватит, чтобы навсегда проглотить человека. Измученное тело просит отдыха, ноет нога, одолевает жажда. Средь вонючего болота не напиться, как и в пустыне.

Начинаю делать гимнастические упражнения для рук, спины, приседания на одной здоровой ноге. Пятачок вздрагивает все сильнее и, кажется, хочет отказать в убежище. Но тело уже согрелось, и я еще способен продолжать борьбу. Только бы воды… Хоть один глоток свежей, прохладной… А там - пусть тонет островок; хватит сил добраться до другого.

Из тайги подуло запахом грибов и хвои, спокойствием и миром. Туман поплыл куда-то на восток, где его властно окрасила в лилово-розовый оттенок заря. Вскоре поднялось холодное, бодрое малиновое солнце. Я встретил его громким "ура", но голос так и потонул в болоте, не отозвавшись эхом

Четыре раза безуспешно бегал по кочкам к шесту, пытаясь выдернуть его рывками. Только с пятого забега вернулся с победой. Опять пускаюсь в перебежки по кочкам между кустами р.акиты, все больше удаляясь от озера и леса. Часа через два кочки так поредели, что перепрыгивать стало совсем трудно, а спасительные кустики вовсе исчезли. Глазам открылась округлая, метров семьсот в диаметре, покрытая зеленым мхом равнина с грязно-желтыми пятнами сфагнума. Почти в центре этого пестрого ковра лежало что-то огромное, бурое, косматое. "Медведь?" - и по спине побежали мурашки. - "Еще здесь его не хватало…"

Упираюсь на шест и всматриваюсь в "медведя". Вокруг него разбросаны такого же цвета рваные глыбы… торфа.

- Самолет! — вскрикнул я радостно и помчался к глыбам, ступая куда попало.

Но тут правая нога увязла в болоте. Рвусь вперед, пытаясь выдернуть ногу. Это не удается. И теперь какие-то силы тянут меня в губительную пучину за обе ноги. В голове мысли молнией сменяют одна другую. Неужели конец? У самой цели? Как сохранить силы? Как выбраться? А не слепая ли это надежда на возможное спасение?..