В мешочке с красным крестом я нашел перевязочный пакет с бинтом и двумя булавками, небольшую ампулку йода и таблетки от головной боли. Обработав йодом и перевязав колено, я лег на обрывки купола парашюта и, как сквозь решето, начал глядеть сквозь кроны деревьев в безоблачное голубое небо. Тут же рядом, потрескивая, дымил небольшой костер.

В памяти всплыли события вчерашнего дня.

На новой реактивной машине, маленькой и комфортабельной, я должен был отправиться в дальний полет, через обширные просторы сибирской тайги. Мне очень нравился новый самолет, и я был доволен, что в этот важный и трудный по выполнению полет назначили именно меня. Хотелось побольше побыть наедине с машиной, получше узнать ее "характер".

На ближних полетах машина показала прекрасные результаты, и я после каждого полета радовался все новым и новым ее аэродинамическим качествам. Ранним утром первого июня машина уже была готова к полету, и на аэродроме раньше обычного собрались товарищи. Недалеко от самолета начальник группы полковник Светлов о чем-то разговаривал с командиром отряда майором Курбатовым. Перед вылетом все подошли ко мне, пожимая руку, желали успеха, давали какие-то советы.

Но я глядел только на майора и ничего не слышал, стараясь разобраться и понять, что именно поднималось в моей душе против этого человека: обида, ненависть или презрение. И чтобы не пожимать его руки, я быстро скрылся в кабине, включил моторы.

Выруливаю на старт, получаю - разрешение на вылет, осматриваю знакомые приборы, увеличиваю обороты и отпускаю тормоза. Самолет несется по взлетной дорожке… Беру штурвал на себя - машина в воздухе. Через шесть ми+нут подхожу к нижней кромке облаков. Еще штурвал на себя, прибавляю обороты. Самолет погружается в темно-серое туманное месиво, потом над головой - чистое синее небо.

Прекращаю набор высоты, выравниваю и разгоняю самолет по горизонту. Машина и связь работают отлично, настроение бодрое, хоть запевай. За пятьдесят минут я уже был гак далеко, что обычные моторные самолеты вряд ли залетали в эти края без дополнительных опорных баз.

Прибавляю двигателю, обороты, скорость возрастает до максимальной. Вместе с ней, как известно, увеличивается подъемная сила. Чтобы самолет не пошел вверх, хочу отжать ручку немного от себя. Но тут чувствую, что давление на нее само собой катастрофически падает. Вот уже ручка в нейтральном положении, и самолет идет в пике… Снижаю обороты и тяну ручку на себя. Она поддается безо всяких усилий… Кончился запас рулей - ручка до отказа на себя, а самолет стремительно летит носом к земле. Радирую в часть, сообщаю координаты, и тут вдруг рокот мотора заглушает взрыв…

Взорвался левый мотор или трубопровод. Машину качнуло вправо и опять стремительно понесло вниз. Держусь за рычаг катапульты и гляжу на безбрежное зеленое море. Тайга. В голове молниями проносятся тысячи мыслей. Оставить машину? Погубить многолетний труд конструкторов и мастеров?! Нельзя!.. Но другого выхода нет. Чтобы не вызвать в тайге пожар, надо направить машину в болото или в реку… Опять тяну штурвал на себя, подаю вперед, но тщетно!.. Внизу виднеется большой голубой полумесяц. Значит озеро! Самолет может упасть туда!..

Нажимаю рычаг, и кабину вместе со мной с силой швыряет из машины.

Через несколько секунд в лицо ударила плотная струя воздуха - кабина развалилась на части, и я вместе с сиденьем повис на упругих стропах. Самолет уже внизу и, кажется, падает в озеро. Отстегиваю сидение, и оно летит вниз. Ищу глазами самолет, но его уже в воздухе нет. Куда же он свалился?

За свою жизнь я сделал 128 парашютных прыжков, но такой неудачный - первый. Точнее, неудачным было только мое приземление или, вернее, присоснение, и в этом виноват я сам: у самых вершим деревьев я еще раз посмотрел в ту сторону, где упал самолет, чтобы запомнить место, и ноги запутались в ветвях лиственницы, парашют потянуло в сторону, купол зацепился за соседнюю сосну, я полетел плашмя вниз и, повиснув на стропах, сильно ударился о шероховатый ствол сосны. Разрываясь, парашют уже медленно опустил меня на мягкую подстилку. Быстро вскакиваю на ноги, но нестерпимая боль в правом колене повалила на землю.

МАЙОР КУРБАТОВ

У места падения прожил три дня. И хотя опухоль почти спала, колено еще так болело, что вставать на ногу невозможно. В запасе осталось только четыре сухаря, банка свиной тушенки и полплитки шоколада, а сидеть у гнилой лужицы дольше нельзя. Надо действовать, двигаться, выбираться из сырой чащобы, добывать еду, искать самолет…

Сделав второй костыль и закинув за спину обрывки парашюта, начал небольшие переходы на одной ноге. Костыли то вываливались из непривычных рук, то цеплялись за побеги рододендрона, то путались в папоротнике, в зеленом мхе, то глубоко тонули и вязли в подстилке, и я часто падал, ударяясь правым коленом обо что-нибудь твердое. Переждав боль от ушиба, опять поднимался и ковылял дальше, стараясь не сбиться с направления на северо-восток, к озеру. Сухие узловатые ветки лиственницы царапали лицо и руки, в глаза лезли свисающие с сучьев длинные серые космы бородатого лишайника. Каждый метр продвижения стоил больших усилий.

На пути стали попадаться разрытые муравейники, перевернутые колодины, разбитые старые дупла. С надеждой облегчить путь я пошел по этим медвежьим приметам и скоро вышел на поляну, усыпанную прошлогодними красными ягодами брусники. Они валялись на пушистом моховом ковре, висели на ветках, но те и другие хорошо сохранились зимой, свежие и приятные на вкус. Правда, мишка изрядно помял мох и кусты брусники, много ягод потоптал ногами, но много оставил и мне.

На брусничной поляне я сделал трехчасовой привал. Перебинтовав ногу, наелся досыта ягод и собрал, чтобы взять с собой. От поляны на северо-восток, куда я держал путь, лес заметно поредел, и идти стало легче. Вместо зеленых мхов под ногами теперь высокий желто-зеленоватый, а местами буроватый лишайник - ягель, или "олений мох".

Даже не нагибаясь, замечаю, что здесь паслись олени года два назад и изредка встречаются их следы, оставленные в прошлую зиму. Ведь ягель растет очень медленно - не больше сантиметра за лето - и восстанавливает высоту в 12-15 сантиметров не раньше, чем за десять лет. Конечно, я не знал, какие олени здесь паслись - дикие или домашние, - но в глубине души питал надежду на возможную встречу с пастухами.

К вечеру я вышел на широкую, покрытую молодой весен+ней травкой и усыпанную желтыми цветами одуванчика, пахнущую родным краем поляну. Отсюда было видно солнце и большой кусок неба, и хотя лесной сквозняк и приносил из чащи обрывки запахов гниющей хвои, грибов и плесени, Дышалось здесь легко, и на душе стало покойней.

Чтобы поближе носить дрова для костра, с которым теперь не расставался ни днем, ни ночью, я расположился для ночлега на границе поляны и леса. Лучи заходящего солнца узкими золотыми мечами уже прорезывали вековые заросли, тянулись через поляну и острыми концами врезались в противоположную зеленую стену чащобы. Через поляну, хлопая крыльями, пролетела какая-то птица. Но я так залюбовался закатом, что не хотелось поворачивать голову, чтобы посмотреть на своего пернатого соседа. И только тогда, когда погас последний луч, я стал собирать дрова, готовиться к ночлегу.

Когда доставал спички, чтобы зажечь костер, из кармана выпал зеленый прямоугольник грубоватой бумаги и упал на дрова. Мелькнула надпись - "Кинотеатр "Гигант". 16 мая, 20 ч. 30 м. - и вызвала в памяти совсем недавнее, но теперь далекое и не совсем еще понятное прошедшее.

Майора Федора Федоровича Курбатова прислали к нам в августе прошлого года, и уже с первой встречи мне понравился этот стройный, веселый и находчивый пилот. Его серые, под густыми торчащими рыжими бровями глаза как-то сразу располагали к себе, а дружеский тон в обращении с младшими по званию и чину офицерами вызывали доверие.